вытирают, плати, глупая курица!»
«И не говорите! – вторит Михайловне Маша-обаяша. – А мне еще так ее мужа жалко – слов нет. Мало того, что тетка нарожала ораву, которую фиг прокормишь, так теперь она еще и платит этой ораве за каждый чих. Мужик, наверное, на трех работах горбатится, коней скоро двинет, а тетеха его еще и хвастается тут».
«Мужик, беги!» – подытоживает Сережа И.
Нет, ну нормально, а? Как, значит, Василий детям платит по пятьсот рублей – так это всех устраивает. А я, понимаешь ли, дала мальчишкам по двадцать рублей – и уже плохая. Разве это честно? У меня даже слезы наворачиваются, к горлу подкатывает ком. Но потом я спохватываюсь. Фу, чего это я? Это же все неправда, выдумка.
Захлопнув ноутбук, я отправляюсь на кухню – пить чай и успокаивать, расшатанные воображаемым материнством нервишки. Правда, чайник поставить не успеваю: в дверь звонят. Это Мила уже вернулась со встречи с Кузнецовым.
Я отпираю ей дверь и цепенею. Вид у подруги еще тот: сарафан покрывают серые пятна, шаль залихватски повязана на талии. Под глазами Милы темные пятна от растекшейся туши, волосы распущены и спутались в какое-то гнездо. И это еще не все. Одна нога у Милы замотана бинтом, а на руке виднеются свежие царапины.
– Как думаешь, откуда я сейчас? – ввалившись в квартиру, заупокойным голосом спрашивает Мила.
Я растерянно пожимаю плечами.
– Я из травмпункта, – признается она.
– Господи, что случилось?
– Сейчас расскажу, только умоюсь. История, знаешь ли, долгая, с моралью.
– И какая мораль?
– Дай подумать… – она демонстративно хмурится, прижимает палец к подбородку. – Мораль такая: заказчик твой псих и не лечится.
Возразить мне, в общем-то, нечего.
Некоторое время Мила полощется в ванной, а потом, переодевшись в свою одежду, присоединяется ко мне за чаем. Она подробно рассказывает все, что произошло с ней за пару часов.
К ресторану «Анютины глазки» она приехала окрыленной, полной добрых предчувствий. На входе назвала администратору свое имя, и ее тут же проводили за столик. На этом все хорошее закончилось, ведь Кузнецов уже был на месте. Он пил воду и пялился в окно. Выглядел Василий чуть лучше бомжа: джинсы как из бабушкиного сундука, футболка линялая. А еще он был в кедах – старых-престарых, немножко порванных сверху.
Как только Мила поздоровалась и села за стол, Кузнецов пожаловался ей на цены в ресторане. Она промолчала, и от жалоб он быстро перешел к оскорблениям. Кузнецов громко обзывал владельцев зажравшимися буржуями, наживающимися на скромных трудягах вроде него. Мила не знала, как на все это реагировать, потому продолжала молчать.
Устав возмущаться, Кузнецов выразил надежду на то, что Мила феминистка и сама за себя заплатит. Она, конечно, растерялась. Деньги с собой у нее были, но, по мнению Милы, образ деревенской девушки и феминизм никак не вязались. Она решила, что Кузнецов ее так проверяет, и стала лепетать, что рада бы заплатить да не сможет: кошелек не прихватила. У них в станице, мол, всегда на свиданиях платит мужчина.
Кузнецов как будто обрадовался ее ответу. Еще немного поохав над ценами, он заказал им обоим омлет (один на двоих) и какой-то самый дешевый салат из помидоров.
– А попить что-нибудь? – напомнила Мила. – Сок, например?
Кузнецов отмахнулся, сказал, что лучше потом квасу купит в автомате, если, конечно, Миле пить захочется. Последнее он произнес с нажимом, будто подразумевая, что пить может захотеться только меркантильной стерве.
Мила квас не любила, но говорить об этом не рискнула.
Пока заказ готовился, Кузнецов устроил ей настоящий допрос: расспрашивал о хобби, о кулинарных талантах. Мила решила произвести хорошее впечатление и стала себя нахваливать. Она сказала Кузнецову, что с пяти лет фанатеет от готовки и каждое утро начинает с просмотра кулинарной передачи.
Кузнецов расцвел. Тогда Мила поведала еще, что часто носит на работу собственную выпечку, а коллеги ее пироги уминают за обе щеки и нахваливают.
– А кулебяку с капустой умеешь? – уточнил Кузнецов.
Мила закивала:
– А как же! Я ее обожаю, каждое воскресенье пеку.
– Я ее тоже люблю! – Кузнецов чуть не прослезился. – Только у меня с тестом иногда бывают проблемы. Вот ты тесто для кулебяки по какому рецепту готовишь?
У Милы задергалась левая бровь. На самом-то деле, к готовке она всегда была холодна. Зарплата позволяла ей заказывать домой готовое, а еще Мила часто сидела на диете: лопала йогурты и гречку, о пирогах предпочитала даже не фантазировать.
– Рецепт теста? – переспросила она, холодея всеми внутренностями сразу. – Конечно, я расскажу тебе рецепт, только отлучусь на минутку в дамскую комнату.
– Ага, сгоняй, – кивнул Кузнецов и тут же заговорщицки подмигнул. – У них там туалетная бумага классная. Я, когда будем уходить, наверное, пару рулонов-то с собой прихвачу. Так сказать, в качестве компенсации морального вреда, нанесенного ихними ценами.
От слова «ихними» у Милы задергалась и правая бровь, но она решила не заострять на этом внимания. Мила напомнила себе, что владелец агрокомплекса – это не банкир, окончивший Оксфорд, ждать от него идеальной грамотности просто глупо.
Впоследствии она пожалела, что не сбежала от Кузнецова прямо тогда. Потому что дальше Милу ожидали стыд и позор, какие она даже не могла вообразить.
Оказавшись в туалете, Мила дозвонилась бабушке. Та с огромным удовольствием поделилась с ней своим рецептом кулебяки, а заодно и последними новостями. Сплетни Мила пропустила мимо ушей, а рецепт вызубрила так, чтобы от зубов отскакивало.
Она вернулась за стол с торжествующей улыбкой:
– Ах, Василий, я совсем забыла, о чем мы беседовали. Не напомните?
Василий уже в одиночку сожрал весь омлет, который принесли, пока Мила «пудрила носик», и выглядел повеселевшим. Он придвинул ей салат и вальяжно откинулся на спинку стула:
– О чем мы болтали? Ну ты вроде со мной рецептом окрошки обещала поделиться.
– Разве? – Мила аж привстала.
– Ты уверяла меня, что окрошка с кефиром – это вкусно, – стал объяснять Кузнецов. – Ну я и спросил у тебя рецепт. Я же всю жизнь только на квасе делаю.
Об окрошке речь у них и правда заходила, но минут за десять до кулебяки.
– Так какой кефир лучше? – деловито спросил Кузнецов. – Обезжиренный?
– Сейчас все расскажу, только… Я, кажется, расческу забыла в дамской комнате! – воскликнула Мила и снова убежала в туалет.
Там она опять звонила бабушке, учила новый рецепт. Во время ее отсутствия Василий стрескал и салат с помидорами. Наверное, у него от военизированной игры на свежем воздухе так аппетит разыгрался.
Когда Мила вернулась, Василий тут же поднялся:
– Ну теперь моя очередь в сортире отметиться.