знай себе передавало танцевальную музыку, внезапно переключилось на речь, и Хилари взглянул на часы.
— Четверть восьмого, — сказал он, изо всех сил стараясь не выдать голосом облегченья, которое испытывал. — Надо нам возвращаться, не то мать-настоятельница на меня рассердится.
Он поднялся, малыш молча соскользнул со скамейки, в ожидании встал рядом и, как и при первой встрече, опять смотрел на него с отчаянной мольбой.
Хилари поймал себя на том, что говорит очень мягко:
— Все в порядке, Жан, все в порядке. Завтра я опять приду и возьму тебя на прогулку, и послезавтра тоже.
— И послепослезавтра тоже? — все с тем же выражением лица спросил малыш.
— Ну, это я пока не знаю, — взволнованно ответил Хилари. — Там видно будет, верно? — Жан мигом потупился, и Хилари, не в силах больше видеть его молящие глаза, сказал: — Идем, — и быстро вышел из кафе. Мальчик последовал за ним.
В молчании они стали подниматься на холм, Жан держался рядом.
Уже стемнело, и светились только немногие оставшиеся целыми окна. Мало-помалу мальчик начал отставать.
— Ты устал? — ласково, участливо спросил Хилари, заметив это.
— Нет, мсье, — едва слышно, дрожащим голосом ответил Жан.
— А я устал. Хочешь, возьмемся за руки и поможем друг другу взобраться на холм? — предложил Хилари. Он крепко ухватил малыша за руку — та оказалась нечеловечески холодная, ледяная. — У тебя нет перчаток?
— Нет, мсье, — с грустью ответил Жан. По его голосу ясно было, как сильно он сожалеет о своем ответе, он знал: ответ будет неприятен Хилари. И прибавил с надеждой: — У Роберта есть перчатки. Голубые. Ему тетушка связала.
— Роберт — это тот с рыжими волосами? — вспомнил Хилари.
— Да, — сказал Жан.
— Ему бы нужны рыжие перчатки, под стать волосам, — сказал Хилари; шутка развеселила малыша, он радостно рассмеялся и чуть ускорил шажки вверх по холму.
Они вошли во двор, и Хилари направился к главному входу, когда почувствовал, что Жан дергает его за руку.
— Ты что? — спросил он.
— Нам сюда не велят, мсье, — встревоженно ответил Жан. — Сбоку другой вход есть.
— Раз ты со мной, все будет в порядке, — заверил его Хилари. Он вспомнил, как сам боялся нарушить какие бы то ни было правила поведения, когда отец впервые навестил его в подготовительной школе. Потом усомнился, только ли это страшит Жана, и пояснил: — Понимаешь, я должен вернуть тебя, как положено, не то в другой раз тебя со мной не отпустят. — Они вместе поднялись по ступенькам, и Хилари позвонил в звонок.
Дверь опять открыла усатая толстуха монахиня, и, приглядевшись, Хилари заметил, что прежде, чем она сказала Жану: «Ну, теперь хорошенько поблагодари мсье и беги спать, быстро», они невольно и любовно улыбнулись друг другу.
— Спасибо, мсье, — без всякого выражения послушно сказал Жан, а потом что-то вспомнил — то ли поезда, то ли малиновый сироп, то ли слонов в зоопарке — поднял на Хилари сияющие глаза и с жаром выпалил:
— Ой, спасибо, мсье! — И кинулся бежать прочь, его бутсы шлепали-цокали по мраморному, в шашечки, полу.
— Он славный ребенок, — любовно-грубовато сказала монахиня. И продолжала: — Мать-настоятельница спрашивает, мсье, не выпьете ли вы с ней чашечку кофе перед уходом?
И Хилари, который жаждал уйти, побыть один, наедине с самим собой разобраться в своих мыслях и чувствах, ничего не оставалось, как учтиво поклониться и сказать, что будет счастлив.
Глава восьмая
Понедельник — продолжение
Мать-настоятельница сидела в своем маленьком загроможденном вещами кабинете и писала при тусклом свете голой электрической лампочки. Когда Хилари вошел, она отложила перо, подняла усталые глаза и с любезностью, хоть и лишенной тепла, но оттого не менее искренней, сказала:
— Я подумала, вы, наверно, не прочь будете выпить чашечку кофе, прежде чем возвращаться в отель. Вечер такой холодный.
— Вы очень внимательны, благодарю вас, — сказал Хилари, садясь.
— Не стоит благодарности, — ответила настоятельница и чуть погодя прибавила: — Мне редко удается закончить работу так рано, чтобы я могла доставить себе удовольствие принимать посетителей. — И Хилари стало ясно, что таким образом она его успокаивает, дает ему понять, что после этого официального визита он будет волен приводить ребенка обратно и спокойно уходить.
Та же толстуха-монахиня внесла поднос с двумя большими чашками кофе и поставила его на письменный стол.
— Спасибо, сестра Тереза, — сказала мать-настоятельница. — Малыш Жан уже лег?
— Да, мать-настоятельница, — ответила старая монахиня. — И такой усталый, просто и не знала, что с ним делать. — В ее голосе слышался скрытый упрек, недовольство заботливой нянюшки.
— Это всего лишь от удовольствия, — умиротворяюще сказала мать-настоятельница. — Вы увидите, сестра, во сне усталость как рукой снимет.
— Будем надеяться, — недоверчиво пробормотала сестра Тереза и вышла.
Мать-настоятельница тихонько засмеялась и протянула Хилари чашку.
— Боюсь, это не настоящий кофе, — извиняющимся тоном сказала она. — Настоящий кофе сейчас практически недоступен.
— Какая жалость, что я этого не знал, — сказал Хилари, устыдясь, что не подумал принести такой простой и приятный дар, и наконец попробовал напиток в своей чашке. Он оказался премерзкий, Хилари даже не совладал с собой, не сумел удержаться от гримасы отвращенья. Он тотчас попытался извиниться, но мать-настоятельница отмахнулась.
— Нам всегда говорили, будто англичане не умеют варить кофе, но по вашему лицу я вижу, что это не так, — со смехом сказала она.
— Конечно, не так, — горячо отозвался Хилари. — Но, мадам… — Он спохватился и поправился: — но, ma mère, неужели только это и можно купить во Франции?
— Нет, не только, но на черном рынке, — сказала монахиня. — Тяжко, не правда ли? Мы, французы, больше всего любим две вещи: хороший хлеб и хороший кофе, и мы лишены и того и другого.
Этот разговор о еде напомнил Хилари про малыша.
— А ваши дети… вы получаете достаточно продуктов для ваших детей? — спросил он, забыв, как еще недавно страшился, что настоятельница непременно заговорит об этом.
— Нет, совсем не достаточно, — с жаром ответила та. — Власти делают для нас все, что в их силах, но в нынешние времена наша несчастная страна мало что может предложить тем, кто вынужден покупать только самые дешевые продукты.
— Но разве дети находятся не в особом положении?
— Ах, мсье, я слышала, как замечательно кормят детей в Англии, но нам, французам, не свойственна ваша упорядоченность. Мы говорим: детям необходимы яйца, но, когда хотим их купить, оказывается, что на дешевом рынке их не бывает. Мы получаем немного молока, но только для детей младше шести лет. Мяса мы, можно сказать, и в глаза не видим. Надо надеяться, что