Вместе с учебными репрессалиями после усмирения польского мятежа и Каракозовского покушения понадобилось и усиление административной власти; началось так называемое обрусение западных губерний, уничтожение сепаратизма в Прибалтийском крае, в Малороссии и даже на Кавказе. Администрацией пускались в ход и те новые учреждения, которые с самого их начала назначались именно для противодействия невыгодам и злоупотреблениям административной системы управления; поэтому весь Западный край, отданный вполне в руки администрации, и самой деспотической, и лишен был до самого последнего времени и земских и судебных учреждений. Административные, иногда до крайности произвольные ссылки, особливо из столичных и больших городов, приняли такие размеры, что начали стеснять провинциальных губернаторов.
Один из весьма почтенных начальников менее отдаленной губернии рассказывал мне, как его затрудняли треповские высылки из Петербурга. Приедет молодой человек и является к губернатору: "Я-такой-то", далее: "Нечем жить: со мною ничего нет, не знаю, что делать, голоден", и т. п.- "У меня для вас нет никаких сумм",- отвечает губернатор.- "Куда же я денусь? Посадите хоть в полицию".- "Ну, оставайтесь пока в гостинице и живите на мелок, а там увидим".- До какой степени, наконец, надоели эти треповские распоряжения столичным жителям, показало известное дело Веры Засулич. (Петербургский градоначальник Ф. Ф. Тренов (18,03-1889) проявлял в своей административной деятельности типичное самодурство времен Николая I. Вера Ив. Засулич (1849-1919) стреляла в него 24 января 1878 г. за то, что он велел тюремной администрации подвергнуть позорному наказанию политического арестованного. (см. "А.Ф. Кони Воспоминания о деле Веры Засулич" (ldn-knigi.narod.ru) [LDN1]
Духовенству, в свою очередь, также не посчастливилось от преобразований. Повидимому, новый обер-прокурор святейшего синода с 1866 г. весьма старался о коренной реформе быта всего нашего духовенства; но на деле эта реформа отозвалась всего более опять-таки недовольством наших софтов. (Обер-прокурор синода с 1861 г.-Д. А. Толстой, совмещавший эту должность с должностью министра просвещения. Софты - воспитанники высших духовных школ в Константинополе.)
Семинаристам запретили вход в университет, намереваясь этим привлечь их в духовную академию. Ничего не бывало; вышло противное; радикального улучшения нравственно-культурного и материального быта духовенства, благодаря всем преобразованиям прокурора, не последовало [...].
С легкой руки Герцена, Огарева, Бакунина еще в николаевские времена положено основание социальной русской пропаганде.
Что же делало тогда и правительство и общество? Припомним. Это -прошлое не за горами. Едва не десять целых лет правительство (Николая I) игнорировало, т. е. показывало вид, что игнорирует пропаганду; запретило говорить о ней и называть по имени вожаков. Потом (в начале царствования Александра II) продолжало подобным же образом игнорировать,- с одной стороны, а с другой,дозволило втихомолку восхищаться. Кто не читал в это время "Колокола" Герцена? Рассказывали даже, что в Петербурге он перепечатывался для самого государя. Я был в это время попечителем и потом жил в Гейдельберге, куда стекалось много студентов после закрытия Петербургского университета. Я был свидетелем многих курьезных вещей. Лондон сделался Иерусалимом не только для русской молодежи [...]. Многие ехали туда, а многие возвращались оттуда через Гейдельберг; сам Герцен приезжал нарочно в Гейдельберг, где ему наши давали обед (это было еще до моего приезда). (В Гейдельберг приезжал в январе 1862 г. сын А. И. Герцена, А. А. Герцен (1839-1906); обед в честь его устроили русские учащиеся. И. С. Тургенев писал А. И. Герцену 25 января 1862 года: "Дошли до меня слухи об овациях, делаемых твоему сыну русской молодежью в Гейдельберге и в Карлсруе. Я порадовался за тебя, за твоего сына, а главное-за русскую молодежь").
Что рассказывали паломники об их искупителе, то теперь мне кажется чем-то из тысячи и одной ночи. Один из приезжих рассказывал мне, что какой-то хохломан убеждал Герцена: "Александр Иванович, сжальтесь, возьмите себе Малороссию", а Герцен отвечал прехладнокровно: "Подождите, любезнейший, подождите". Только разгар польского мятежа надоумил правительство разрешить, и то одному Каткову, критиковать, или, вернее, бранить Герцена печатно, называя по имени, и его "Колокол" [...].
Меня потом заподозрили в неблагонадежности: ведь в "Колоколе" же поместили обо мне похвальную статью (В "Колоколе" было несколько статей по поводу отстранения П. от дела русского просвещения: "Царское самодержавие и студенческое самоуправление" (No 97, от 1 мая 1861 г.); "Васильчикова [Е. А., жена Киевского генерал-губернатора] и Рейнгардт [инспектор студентов Киевского университета] доехали Пирогова" (No 98-99, 15 мая 1861 г.); "Киевский университет и Н. И. Пирогов" (No 100, 1 июня 1861 г.: "Отставка Пирогова-одно из мерзейших дел России дураков против России развивающейся"); "Н. И. Пирогов. Очерк его общественной и педагогической деятельности" (No 118, 1 января 1862 г.: отставка П.-"одно из мерзейших дел Александра II, пишущего какой-то бред и увольняющего человека, которым Россия гордится"). См. еще А. И. Герцен. Соч. (т. XI по Указателю).
Увольнению П. предшествовало его свидание с царем, который, как всегда, выражал недовольство взглядами киевского попечителя на дело просвещения. В декабре 1859 г. П. был вызван в Петербург для участия в совещании попечителей учебных округов по выработке мер борьбы со студенческим движением. Виделся он тогда и с вел. кн. Еленой Павловной, которая убеждала его пойти в товарищи министра. Об этом П. сообщал жене в письме от 16 декабря 1859 года: "Еще заседаний никаких не было, милая Саша, и попечители харьковский и московский собираются только что теперь толковать и, вероятно, без толку. Здесь беспрестанные перемены... Был два раза у великой княгини, которая была чрезвычайно любезна и долго толковала со мною; один раз обедал и вчера передал фрейлине Раден записку о моем предположении за границу, просил ее доставить великой княгине. Министру также говорил об этом; он [Е. П. Ковалевский] все откладывает, говоря, что со временем и по обстоятельствам будет это. иметь в виду; но теперь не хочет со мною расстаться; так я ему мил; а между тем сам не знает, что делать, и теряет голову с цензурой. Катавасия страшная. Великая княгиня уже намекала мне о товариществе по министерству народного просвещения, но я решительно отказал. Избави бог теперь. Она говорит: главное, нужно получить доверие государя. Я знаю, что это-главное; да в этом-то и штука, что его или не получишь, или, если и получишь, то не так, как бы нужно было". В след. письме, от 24 декабря, П. сообщал: "Представлялся государю и велик. князю [Константину Николаевичу]. Государь позвал еще и Зиновьева и толковал с нами целых 3/4 часа; я ему лил чистую воду. Зиновьев начал благодарением за сделанный им выговор студентам во время его проезда через Ларьков,- не стыдясь при мне сказать, что это подействовало благотворно. Жаль, что аудиенция не длилась еще 1/4 часа; я бы тогда успел высказать все,- помогло ли бы, нет ли,по крайней мере с плеч долой" (моя статья 1918 г.).
Среди многих других обвинений против П. как деятеля просвещения ему ставилось в вину учреждение в Киеве воскресных школ (его статья об этом-в Сочинениях, т. I). Его взгляд на это дело, между прочим, характеризуется письмом к Н. С. Тихонравову, публикуемым здесь впервые:
"Киев. 21 ноября 1859. Милостивый государь. Спешу уведомить Вас о воскресных школах, учрежденных студентами Университета св. Владимира. О ходе и распределении учения вы узнаете, думаю, всего лучше из прилагаемого отчета. Этот отчет составлен только об одной воскресной школе, находящейся в Киево-подольском училище. Другая, подобная школа, но в меньшем размере, существует в уездном училище; в первую теперь записались до 110 [слово не разобрано]; во вторую-до 60 учеников,- и малых, и старых. Ученье, как я лично в том убедился, идет очень порядочно; да оно и не может быть иначе: учителя одушевлены рвением учить, ученики - охотою учиться и притом пропорция учащихся относительно учащих самая выгодная: на 6 учеников (исключая сводного класса закона божня) приходится один учитель. В Москве, вероятно, и учеников и учителей наберется еще более. Дай бог успеха. Дай бог, чтобы рвение студентов к этому благому делу не охладело и чтобы не было помехи извне. Нужно стараться ввести как можно ранее, т. е. вместе с началами грамоты, наглядное учение; это, по моему мнению, conditio sine qua non (Необходимое условие) для истинного успеха. К сожалению, наши учащие еще не умеют сами хорошо обходиться с наглядностью, потому что сами учились не наглядно. Каждое слово, которое ученики научились сложить, разложить и прочесть, должно быть им растолковано наглядно. Чем ранее они приучатся сознательно вникать в смысл, чем ранее они приучатся соединять механизм грамоты с осмыслением,- тем лучше и тем скорее достигнется истинная цель грамотности. Пожелав вам всех возможных успехов в ваших начинаниях, остаюсь всегда готовый к услугам. Пирогов" (Рукоп. отд. Тих. II, No 6/48). Ср. у Г. Е. Жураковского (1944))