фабрикант Сакс встречает его на своей фабрике корсетов. Сакс держится очень официально и решительно отказывается принять вычищенную пару обуви. Меллер впадает в сильную неуверенность и прощается несолоно хлебавши.
Он идет в шведский книжный магазин в Петрограде, указанный ему в качестве контактного адреса на экстренный случай, и вступает в деловой разговор. Он как-то собирается с духом и решается на следующий день еще раз переговорить на корсетной фабрике. На этот раз Сакс, тем временем, очевидно, проинформированный, встречает его чрезвычайно сердечно, принимает у него ботинки и извиняется за конспиративное недоразумение предыдущего дня.
Разгадка совсем проста: в Стокгольме Меллеру неверно назвали имя Сакса.
Теперь Сакс откровенно говорит, что должен быть очень осторожен, т. к. его только недавно приговорили к трем годам тюрьмы и он еще находится на свободе лишь потому, что его петиция ходит по инстанциям. Поэтому он теперь никак не может рисковать.
Меллер, покинув Сакса, замечает, что за ним следят. Поэтому перед возвращением в Стокгольм ему приходится выждать пару дней. Затем он с деньгами, полученными за свою услугу, пускается в обратный путь. Кроме того, у него с собой книга, в которой Сакс невидимыми чернилами между строк написал предупреждение Шляпникову, чтобы ему пока что больше не посылали сообщений. Меллер еще раз вздрагивает, когда пограничные чиновники в Торнио — Хапаранде, не производящие основательного таможенного контроля, указывают на то, что книги сейчас обычно конфискуются. Но на этот раз ему еще разрешают взять книгу с собой.
Меллер вновь успокаивается лишь тогда, когда оказывается на шведской стороне, на маленьком вокзале Хапаранды с покрытым снегом, идиллично выглядящим деревянным зданием, и затем садится в железнодорожный вагон на Стокгольм. Наконец-то. Теперь ему предстоят полтора дня спокойной обратной поездки в Стокгольм. Книгу с невидимым чернильным сообщением он держит при себе.
На долгом пути по лесам Меллер еще раз размышляет, не следовало ли еще до границы, недолго думая, порвать и уничтожить письменный оптовый заказ на несколько сот тысяч презервативов, который Сакс дал ему с собой в виде своего рода деловой маскировки и основания для обратного въезда в Швецию. Такая бумага у него, шведского книгоиздателя, скорее могла вызвать подозрение у русских таможенников, чем послужить его безопасности. И, кроме того, ему кажется странным, что именно корсетный фабрикант торгует презервативами в таких количествах.
Два года спустя, летом 1917 г., Меллер вновь вспомнит об этом «заказе», когда прочитает в газете, что тайная полиция правительства Керенского в своем сенсационном обвинении о денежных и товарных сделках Ленина проявляет осведомленность и о вымышленных, якобы торговых телеграммах из Петрограда в Стокгольм, на адрес жены Ганецкого Гизелы на частной вилле пригорода Сальтшебаден, в которых — как считается, для маскировки — упомянуто большое количество презервативов. Недоверчивая секретная служба Керенского правомерно спрашивает себя: не имеются ли при этом в виду скорее карабины и патроны?
Однако Хапаранда — Торнио, идеальный шлюз для сообщений и агентов, будучи «игольным ушком», имеет для торговцев и курьеров и большой недостаток. Для таможни и полиции она становится мелким ситом, которым можно довольно легко отсеять находящихся в розыске политических контрабандистов.
Когда большевик Шляпников в феврале 1916 г. хочет возвратиться из Петрограда в стокгольмский центр, он не может избавиться от ощущения, что российская тайная полиция буквально наступает ему на пятки. В поезде до границы его беспокоят некоторые персоны из числа попутчиков. Поэтому он покидает поезд вместе с несколькими другими пассажирами в Оулу, последнем крупном населенном пункте в неполных ста километрах перед границей. Там финские товарищи помогают ему с лошадью и санями, на которых он мимо Торнио доезжает по глубоко заснеженному ландшафту до Торнио-Йоки, к северу от Карунги, и там в безлюдном месте без таможенного контроля и досмотра переправляется на шведскую территорию. Шляпников поступил правильно: попав на железнодорожную станцию Хапаранда, он узнает об аресте курьера в Торнио. После этого контроль там вновь усиливается.
Тот из революционеров, кто хочет теперь пересечь границу вблизи Хапаранды — Торнио и потому нуждается в помощи в отдаленных заснеженных селениях, чтобы ему указали наиболее надежный путь, должен знать условную фразу: «Передаю привет от Ольги».
Если в Хапаранде — Торнио революционерам становится слишком «жарко», они пытаются также добраться на лыжах по замерзшему Ботническому заливу от шведского острова Сескарен, находящегося примерно в 30 километрах к юго-западу от Хапаранды, до финского побережья в районе Кеми. На шведском острове немало рабочих-пильщиков, часто получающих «приветы от Ольги». И всегда наготове пара лыж, а летом рыбацкое суденышко, если нужно переправить передатчиков «приветов от Ольги» в российскую Финляндию, чтобы они могли донести свое приветственное послание до Петрограда.
Как говорят в Хапаранде, безразлично, «мужик или миллионер» — всем приходится проходить по Хандолинска-брон, деревянному мосту, единственному сообщению между конечными железнодорожными станциями в Хапаранде и Торнио.
Как часто после сильного зимнего давления льда на реке Торнио приходится обновлять мост Хандолинска-брон, как часто поэтому те, кто ездит туда-сюда, переправляются через замерзшую пограничную реку и просто на лошадях с санями.
Даже прошедших сквозь огонь и воду курьеров восхищает получасовая романтика, доставляемая им и их единомышленникам при рискованной переправке через границу.
Александра Коллонтай, позднее всемирно известная революционерка, дочь состоятельного царского генерала с Украины и матери-финки, провела свое детство в российской Финляндии и позднее примкнула к российским революционерам, поначалу к группе меньшевиков.
Затем ее тянет к более радикальным большевикам, и она «со всеми потрохами» отдается им и их цели насильственного свержения царского режима. После революции она становится первым комиссаром государственного призрения — пост, аналогичный министерскому, а затем первым советским послом в Стокгольме.
Но самое поразительное: позднее Сталин не ликвидировал ее, единственную живую свидетельницу из самой узкой команды Ленина по добыванию денег.
Она пишет в мемуарах о своих пограничных переходах под Хапарандой до революции: «В марте 1917 г. стояла суровая зима. Белое снежное одеяло скрывало скучный вид полярных болот. И было весело пересекать пограничную речку Торнио-Йоки под звон колокольчиков на санях. У меня было радостно на душе, все было свежим и бодрящим, как морозный снежный воздух у пограничной речки. Под звон колокольчиков спешили вперед мои окрыленные мысли…»
В другом месте ее записок сквозит отзвук меланхолии: «Июль. Торнио, железнодорожная станция на границе между Финляндией и Швецией. Населенный пункт находится так далеко на севере, что летом солнце вообще не заходит. С начала войны здесь проходит единственная открытая для России транзитная железнодорожная линия в Европу. Унылая станция.
Служебное здание в казарменном стиле. Болото. Северные карликовые березы. Незадолго до этого — шведская