Нина, со своей стороны, смирила свои амбиции, уступив амбициям мужа. Ежегодное жалованье приблизительно в шестьсот фунтов, выплачиваемое Фосетту демаркационной комиссией, позволяло ей и детям едва-едва сводить концы с концами, и она вынуждена была переезжать из одного съемного дома в другой, живя в тщательно скрываемой нищете. При этом она старалась, чтобы Фосетту не приходилось беспокоиться слишком уж о многом, выполняла те работы по дому, к которым не была приучена прежде (готовила, мыла, чистила, стирала), и воспитывала детей в условиях, которые Брайан назвал как-то «необузданной демократией». Кроме того, Нина служила главным защитником Фосетта, делая все, что было в ее силах, для укрепления его репутации. Когда она узнала, что один из участников экспедиции Фосетта 1910 года вознамерился опубликовать отчет о ней без согласования с руководителем она быстро предупредила мужа, чтобы тот успел воспрепятствовать публикации. Когда же Фосетт писал ей о своих находках, она старалась тут же сделать их достоянием гласности, переправляя информацию в Королевское географическое общество — главным образом через Келти, много лет служившего секретарем организации: он был одним из самых горячих пропагандистов Фосетта и его открытий. (Келти согласился стать крестным отцом Джоан, дочери Фосетта, появившейся на свет в 1910 году.) В одном из характерных для нее посланий Нина писала о Фосетте и его людях: «Они неоднократно чудесным образом избегали смерти, один раз они попали в кораблекрушение на реке, а два раза на них нападали гигантские змеи». Фосетт посвятил «Неоконченное путешествие» своей любимой «Злючке» — «потому что, — пояснял он, — она, моя спутница жизни, во всем разделяла со мной тяготы моего труда».
Однако иногда Нине хотелось быть не домохозяйкой, а исследовательницей джунглей. «Лично я вполне готова сопровождать ПГФ в каком-нибудь его бразильском путешествии», — однажды заявила она своему другу. Она училась ориентироваться по звездам, подобно географам, и старалась сохранять «безукоризненное здоровье»; в 1910 году, навещая Фосетта в Южной Америке, она написала послание, адресованное КГО (оно не было опубликовано), — о своем путешествии на поезде из аргентинского Буэнос-Айреса в чилийский Вальпараисо; этот отчет, полагала она, может оказаться «интересным для всех, кто любит путешествовать». Один раз она увидела «снежные пики Кордильер, которые румянил розовый свет восхода» — зрелище «столь пленительное и величественное, что оно навсегда запечатлевается в памяти».
Фосетт так никогда и не согласился взять ее с собой в джунгли. Однако Нина признавалась в письме другу, что свято верит в «равенство… между мужчиной и женщиной». Она поощряла Джоан в упражнениях на выносливость и рискованных развлечениях вроде заплывов в бурном море на дистанцию в несколько миль. Она писала Келти о его крестнице: «Может быть, настанет день, когда она стяжает лавры Королевского географического общества как женщина-географ — воплотив в жизнь амбициозную мечту, которую ее мать столь долго и тщетно лелеяла!» (Фосетт также призывал Джоан, как и всех своих детей, заниматься крайне рискованными вещами. «Папочка нас безумно веселил, потому что он не осознавал опасность, — позже вспоминала Джоан. — Хотя ему следовало бы. Он вечно подбивал нас лазать по крышам и забираться на деревья… Однажды я упала и повредила себе шейный позвонок, после чего две недели провалялась в постели в жестоком бреду. После этого случая шея у меня так и осталась слегка искривленной».)
Но больше всего жаждал походить на отца Джек. «Судя по всему, мой маленький Джек пройдет, мужая, ту же стадию, что и я, — однажды гордо заметил Фосетт. — Его уже захватывают наши рассказы про Галла-пита-Галла». Фосетт писал и иллюстрировал для Джека всякие истории, изображая его юным искателем приключений, и, когда Фосетт бывал дома, они все делали вместе — совершали походы, играли в крикет, ходили под парусом. Как вспоминает одна родственница, «он души не чаял» в Джеке.
В 1910 году, когда Джек поступил в школу-интернат вместе с Рэли Раймелом, Фосетт послал ему стихи «из далекого дикого края». Стихотворение называлось «Джек идет в школу», и в нем говорилось, в частности, следующее:
Не забывай нас, маленький храбрец,В тебя мы верим, мама и отец,Будь храбр как лев, но знай: есть доброта,Со злом сражаться будь готов всегда…Не забывай: ты джентльмен, дружок,Бесстрашен будь, покинув свой порог.Жизнь коротка, а мир — он так широк,Мы лишь морщинка в океане дней,Так наслаждайся жизнью от души,Вбирай в нее все, что лежит вокруг,Но помни: ты же джентльмен, мой друг.Придет пора — и с гордостью опятьМы годы детства будем вспоминать.
Тогда же, в отдельном письме, адресованном Нине, Фосетт говорил о характере сына и о его будущности: «Думаю, из него вырастет вожак, может быть — оратор; человек всегда независимый, дружелюбный, гибкий, возможно, он далеко пойдет… клубок нервов — неутомимой нервной энергии — лучший из мальчиков — способный на крайние поступки — чувствительный и гордый — дитя, которого мы так жаждали и которое, думаю, мы породили ради некой пока сокрытой от нас цели».
Между тем слава о подвигах Фосетта-путешественника начинала распространяться все шире. Хотя в его деяниях не хватало каких-то всем понятных достижений в чистом виде, — для этого ему надо было бы, к примеру, дойти до Северного полюса или взобраться на вершину Эвереста, — экспедиции в Амазонию способны были затмить подобные триумфы: ни один человек до сих пор не покорил ее, а Фосетт, буквально по дюйму продвигаясь в глубину джунглей, следя за изгибами рек и горных хребтов, классифицируя редкие виды и изучая туземцев, сделал для исследования этого региона столько, сколько не удавалось больше никому. Позже один журналист заметил: «Вероятно, он был самым выдающимся в мире специалистом по Южной Америке». Уильям С. Барклай, член КГО, отзывался о Фосетте так: «Я много лет считал его одним из лучших специалистов в этой области, какие когда-либо жили на свете».
Он совершал свои подвиги в ту эпоху, когда Британия, после смерти королевы Виктории и с подъемом Германии, начала беспокоиться о судьбе своей империи. Эти сомнения усугублялись тем фактом, что, как заявлял один английский генерал, 60 % юношей в стране по своим физическим кондициям не годны к военной службе; прибавьте к этому лихорадочную тревогу, возбуждаемую многочисленными апокалиптическими романами, в числе которых был «Анархист Хартман, или Кошмар в большом городе», написанный Эдвардом, старшим братом Фосетта. Этот популярнейший в свое время фантастический роман, опубликованный в 1893 году, описывал подпольную ячейку анархистов (страдающих «недугом, возросшим из слишком изнеженных форм цивилизации»), которые изобретают летательный аппарат под названием «Аттила» — прообраз будущих аэропланов — и, в сцене, предвосхитившей немецкий блицкриг Второй мировой, бомбят с него Лондон. («Бельведеры зданий Парламента падали, а их стены рушились в разные стороны, когда между ними разрывались бомбы».) общественность была так обеспокоена состоянием викторианского человека, что правительство даже создало специальный следственный орган — Межведомственный комитет по вопросам физической деградации.
Пресса ухватилась за достижения Фосетта, изображая его в образе одного из героев его собственного детства и поднимая его на щит в качестве идеального противовеса общенациональной неврастении и безволию. В одной из газет провозглашалось: «Соблазн непознанных краев не утратил своей власти над людьми бесстрашными и изобретательными — тем характером, который столь замечательно воплощает собой майор Фосетт». Один журнал призывал детей подражать ему: «Вот истинный скаут, примеру которого вы должны следовать! Он отбрасывает всякие мысли о собственной безопасности и комфорте, чтобы выполнять долг, который на него возложен».
В начале 1911 года, на лекции в Королевском географическом обществе, где он представлял свои открытия, десятки ученых и путешественников со всей Европы заполнили зал, желая лицезреть «амазонского Ливингстона». Жестом пригласив его выйти вперед, Леонард, сын Чарльза Дарвина, ставший теперь председателем общества, рассказал, как Фосетт наносил на карту «территории, куда не заходил прежде ни один европеец» и плыл вверх по рекам, по которым «никто прежде не поднимался». Дарвин добавил, что Фосетт показал: остались еще на Земле места, «где исследователь может продвигаться вперед, демонстрируя упорство, энергию, отвагу, умение предвидеть, — все качества истинного первооткрывателя тех времен, которые ныне уходят в прошлое».
Хотя Фосетт частенько заявлял, что «не особенно ищет славы», ему явно льстило такое внимание. (Среди его хобби было вырезание и наклеивание статей о себе в специальный альбом.) Показывая начерченные им карты, а с помощью «волшебного фонаря» — слайды с изображением джунглей, он объявил собравшимся: