– Мало ли, небось, просто не сообразили, когда писали. И раз уж тебе так неймется, то сиди спокойно и внимательно следи за дорогой, а целовать буду я. Вот только ремень перекину поудобнее, и сразу начну.
Встреча с Брежневым прошла в его московской квартире на Кутузовском.
– Ну что, Вить, все ты никак не можешь успокоиться? – попенял мне Леня с какими-то чуть ли не с оте-ческими интонациями, как только мы зашли в его кабинет.
Понятно, он хочет провернуть это дело так, будто я сам так на эту Луну рвался, что удержать ну никак не получилось. Чтоб, значит, его потом совесть не мучила, ежели что. Кстати, не такая уж, с моей точки зрения, плохая позиция. Она подразумевает, что у ее носителя есть пусть и не совсем совесть, но что-то на нее довольно похожее, которое тоже может грызть.
– Так ведь вам небось Келдыш рассказывал, что он надеется обнаружить в том кратере, – пожал плечами я. – И американцы туда наверняка собираются, у них по программе еще три экспедиции. Так что – надо.
– Да, Витя, надо. И ты, хоть иногда и смотришься прямо-таки каким-то разгильдяем, а временами и вовсе антисоветчиком, в душе все-таки настоящий коммунист. Всегда готов, если это необходимо партии и народу, первым шагнуть в неизвестность.
– Да, я такой.
– Тьфу! Вот только с тобой начнешь говорить как с человеком, ты тут же что-нибудь отмочишь.
– Вы же знаете, что высоких слов я не люблю.
– И правильно, это есть признак… а, ладно. Лучше расскажи, как ты оцениваешь шансы этой экспедиции?
– Более или менее объективно смогу их оценить месяца через три-четыре, а пока – в общем, как неплохие. То, что предлагает Челомей, – это почти та же самая «Луна-20», только с дополнительными движками для увеличения грузоподъемности и внешними топливными баками. В общем, ничего принципиально нового не планируется. Самая опасная часть, как мне кажется, это посадка на Землю, а она уже отработана. Правда, пока только с образцами.
– А мне говорили, что самое опасное – это старт с Луны и переход в корабль через открытый космос.
– Ну, там-то все будет зависеть от меня, а я до сих пор себя не подводил. Зато при посадке на Землю мне достанется только роль груза.
Это если мне не удастся отговорить Челомея от идеи сажать на Землю лунный модуль, мысленно уточнил я.
– Ну, раз уж ты настаиваешь…
Да не настаиваю я ни хрена!!! – разумеется, завопить это я себе позволил опять же только мысленно.
– …то Политбюро на ближайшем же заседании рассмотрит вопрос о четвертой лунной экспедиции. Вот только как быть с дублером?
– Да никак, – хмыкнул я. – Лететь могу только я, больше никто. Для любого другого такой полет будет мало отличаться от самоубийства.
– Это понятно, но подготовка без дублера наверняка привлечет ненужное внимание. Гагарин тебя устроит?
Ага, подумал я, Вера, по крайней мере, этот момент предсказала правильно. Будем надеяться, что и все остальное тоже пройдет в рамках ее предвидения. Вслух же сказал:
– Меня-то устроит, а его?
– А он-то настоящий коммунист, причем, в отличие от некоторых, без всяких закидонов. Сам ему скажешь или свалишь на меня?
– Лучше на вас, Леонид Ильич. Все-таки мой авторитет и ваш – они несравнимы. И можно к вам обратиться с не совсем обычной просьбой?
– Да они у тебя все не совсем обычные, так что валяй.
– Нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы за этот полет мне не давали вторую звезду героя?
Брежнев даже ненадолго потерял дар речи, но быстро его обрел и буквально заорал:
– Да что ты себе позволяешь! Это же высшая награда Советского Союза, а он тут уже заранее кочевряжится! Чем она тебе не угодила?
– Так ведь бюст же на родине начнут ставить.
– О господи, с тобой рехнуться можно. Ты где родился?
– В госпитале военного городка под Минском. Сейчас там ничего нет, ни городка, ни даже деревни.
– Ну, значит, с установкой бюста возникнут трудности, и на их разрешение понадобится время. Вот о чем просить надо было! А то ишь, звезду героя он не хочет. Вернешься и будешь носить все три, и трудовую тоже, я за этим лично прослежу. Ты только того… вернись, а со всем остальным мы как-нибудь разберемся в рабочем порядке.
Кажется, Ильича уже начала потихоньку грызть совесть или что там вместо нее, подумал я и махнул рукой:
– Да вернусь, куда же я денусь. Разумеется, при условии достаточного финансирования программы.
– Девятисот миллионов вам с Челомеем, надеюсь, хватит?
– Леонид Ильич, так я же не о себе забочусь! Мне-то что, геройски погибну, и все. А вы потом сам себе как будете в глаза смотреть? И ведь лечить-то вас будет уже некому. Миллиард двести – это минимальная цифра, которую вообще можно рассматривать. И пять миллионов валютой.
– А сроки?
– Сверхоптимистичный – год, более или менее реальный – полтора, пессимистичный – два.
– Точно?
– Леонид Ильич, ну какая сейчас может быть точность? Вот через три месяца она уже будет. А это пока так, предположения.
Антонов, что удивительно, всю нашу беседу с Леней молчал, будто его и вовсе в природе не было, и подал голос только когда я уже поздней ночью ехал по домой по пустому Ленинскому.
– Да, Вить, не ожидал, – как-то даже слегка растерянно сказал он. – Получается, не зря у меня появились предчувствия. Еще бы понять, что они означали.
– Чего ты не ожидал – такого от меня бессмысленного и беспощадного героизма? Не ты один, я и сам от него офигеваю.
– Неужели не помнишь? Я же в детстве мечтал стать космонавтом и летать на другие планеты.
– Ну, я-то, положим, помню, а вот что ты не забыл – оно вообще удивительно. Антонов-мечтатель – это можно писать картину маслом. Или даже изваять статую. Церетели пока вроде не избалован заказами, авось возьмется даже не очень задорого. Представляешь, что он из тебя сделает? И кстати, чем тебе полет на «Салюте» не космический?
– Это все-таки слегка не то. Да и что я там видел? А тут – Луна. А на ней того и гляди найдутся обломки чужого космического корабля.
– Ага, так они тебе сразу сами в руки и попрыгали. Это ты небось Казанцева перечитал, у него в книгах и кораблей, и их обломков до хрена и больше. А вообще, конечно, я за тебя рад, если уж у тебя сбудется мечта.
– А у тебя что, нет?
– Да как-то знаешь, все время не до того было. Хотя, конечно, посмотреть на лунный лагерь своими глазами не помешает. Цветы там на могилу «Двойки» возложить, еще чего-нибудь.
Антонов задумался, даже не обратив внимания, что мы проехали «Рыбу» – обычно этот магазин вызывал у него очередной приступ возвышенной грусти.
– Слушай, – прорезался он, когда мы уже свернули на Профсоюзную, – а давай, если уж припрет и деваться будет некуда, заранее договоримся, что там не ты погибнешь, а я? Тебе-то еще жить да жить, страну спасать, дочек растить…
Тут он заткнулся, сообразив, что порет явную чушь. Но я все же решил уточнить:
– Каких еще дочек – откуда они у меня вдруг возьмутся, в твоем двадцать первом веке? Да и страна там совсем не та. И вообще, давай подумаем. Если окажется, что с лунной орбиты перенос сознания невозможен, то мы там в случае чего оба отбросим копыта, а что при этом будет в двадцать первом веке, я предсказать не берусь, и ты, небось, тоже. Если же такая пакость не возникнет, то мы оба окажемся у тебя и будем долго еще куковать мало того что в будущем, так еще и с одним организмом на двоих, причем весьма немолодым. Тоже, скажем прямо, перспектива не самая вдохновляющая, поэтому лично я намерен сделать все для успешного завершения полета. И надеюсь на твою помощь.
– Горы сверну! – пообещал Антонов. – И даже достану пару «Эльбрусов» в космическом исполнении, есть у меня в МЦСТ знакомые. Только золота мне не надо, лучше подкинь янтаря, он хорошо уходит. Ну, а икрой я как-нибудь затарюсь и сам. Нет, ну надо же, какой поворот! Вот уж не думал не гадал, что сподоблюсь на старости лет оставить на Луне свои следы.