выражение мешало тому, чтобы их назвать прекрасными. Она как-то сразу, войдя, распространила вокруг себя то, что принято называть аурой человека, привыкшего всех подавлять. Она не обратила на Ифису ни малейшего внимания, как если бы та была поломойкой или ещё какой служащей, стоящей неизмеримо ниже вошедшей особы по своему статусу. Это болезненно напомнило Ифисе прежние времена, о невозвратности коих не уставал ей напоминать дорогой зять.
– Откуда ты узнала, что я здесь? – удивился уже Руднэй, подойдя к женщине – обладательнице ангельского, хотя и недоброго лица. Та обняла его, заулыбалась, однако, нисколько не теплея глазами – ледышками.
– Мне телохранитель Сэта о тебе сказал, – ответила она. На Сэта она также не взглянула.
– Представилась бы незнакомым людям, если уж вошла без спроса! – вдруг дерзко отреагировала Ифиса, поскольку была всё же в доме своей дочери, а эта, не пойми кто, чувствует себя тут главной.
Молодая женщина развернулась к Ифисе всем корпусом и повернула к ней лицо, глядя сверху вниз и сильно напоминая птицу, разглядывающую то, что и привлекло её внимание. Глаза стали внимательными и взгляд ещё больше заострился, став колючим, как будто она нацеливалась клюнуть Ифису точёным носиком.
«Фу, ты»! – подумала Ифиса, – «мерзавка какая»! Изо всех сил она старалась выглядеть тут давно своей, в отличие от заскочившей сюда злой и ангельской птицы.
– Я вас не заметила, – нагло солгала женщина-птица. – После ярко освещённой улицы тут невозможно темно. Меня зовут Инара, – и она подошла ближе, ожидая, что Ифиса первая протянет ей руку. Но Ифиса и не подумала этого сделать, на что та заметно скривила свои чудесно-пухлые и фигурные губки. – А ваше имя какое?
– Обойдёшься и без лишнего знания. К чему тебе знать моё имя? Нам с тобою, надеюсь, общаться не придётся, – отомстила ей Ифиса. Девица пожала плечами, не особенно и возмутившись, скорее удивившись поведению невежливой пожилой дамы.
– Тогда к чему бы вам знать моё имя? – спросила она, при этом глаза её как-то заметно подобрели или приняли таковой вид после того, как Ифиса, по мнению самой Ифисы, поставила её на место. – Я действительно вас не заметила сразу. Тут же темно.
– При наличии стольких и огромных окон? – спросила Ифиса, уже ненавидя её как ту, кто захватила в своё обладание такого, пусть и худенького, а замечательного мальчика. Ифиса подумала, что поторопилась с определением Руднэя как девственника, поскольку такая шишига уж точно совратит хоть кого.
– Ихэ-Ола уж больно сильно сегодня слепит в глаза, – примирительно и даже весело пояснила девица Инара. Может быть, она перед своим влётом сюда с кем-то ругалась? Не успела успокоиться и принять обычный вид, вот и выглядела такой злой и внутренне напряжённой? Так вдруг подумала Ифиса, осуждая себя за скоропалительное мнение о незнакомом человеке.
– Я прикатила сюда на общественном транспорте, – продолжила свои пояснения Инара. – Пришлось пересесть, поскольку мой водитель едва не убил меня, съехав за пределы дороги. Мы чудом не опрокинулись. Я ушибла коленку, но по счастью не сильно. – Она задрала подол платья и показала порванную брючину и ссадину на колене.
– Как? И ты не остановила первую попавшуюся машину, а пошла пешком? – заволновался Руднэй.
– Да я и царапины не получила, не то что удара. Это я когда вылезла, зацепилась за придорожный куст и упала. Ерунда! К тому же я увидела, что поезда останавливаются совсем рядом.
Ифиса ощутила укол совести. Выходило, что злость в глазах Инары имела вполне себе практическое объяснение. Она чуть не попала в аварию, потом упала, была напугана. И всё же, Ифису не оставила уверенность, что девица Инара далеко не добрячка по своей жизни.
– Пойдём, я обработаю твою рану, – сказала Ифиса девушке. Они обе вышли и направились в половину Олы.
– Инара? – Ола вышла им навстречу, – ты чего тут?
– Да я хотела за Руднэем заехать, как он и просил. Мы вместе хотели ехать в Паралею. – Паралеей называлась столица. – А тут мой водитель едва не навернулся. Я оставила его на дороге и поехала на поезде сюда. Оттуда, с того места, где мы и застряли, всего одна остановка до вашего дома.
– Где же Руднэй? – спросила Ола.
– Он с Сэтом.
– А ты чего тут, мама? Вроде, вчера была.
Ифиса обиделась. – Захотела и пришла. Или ты не моя дочь?
– Да я рада. Я так спросила.
Ифисе стало ещё обиднее от того, что Ола знала лично сына Нэи и Рудольфа, а ни разу ей, матери, о том не говорила. Да и много ли она и вообще-то ей говорила? Да хоть о чём? Ифиса решила больше не приходить к равнодушной дочери никогда. Ола с гостьей отправились вглубь дома – лечить рану Инары, оставив Ифису одну. Ифиса потопталась и решила вернуться в тайный кабинет Сэта. Руднэй и Сэт были по-прежнему там. 0на села на прежнее кресло, так как оно пустовало, а Руднэй расхаживал вдоль окон, не имея желания сидеть на одном месте. Сэт по-стариковски дремал, встав очень рано и уже успев к приходу Ифисы вернуться со службы домой. Как он ни хорохорился, старость проступала в его движениях, в лице и в поведении всё резче, всё заметнее. Нижняя его губа отвисла, и он сипло похрапывал, уронив голову на грудь. Ифиса первой обратилась к Руднэю, – Твоя девица вне опасности. Ссадина пустяковая. Поверхностная.
– Она не моя девица, – ответил Руднэй. – Она моя старшая сестра.
– Сестра? – Ифиса уже устала удивляться за этот, едва начавшийся день. – Какая сестра? Разве у твоей матери была и дочь?
– У нас с Инарой разные матери и разные отцы, – пояснил он. – Отцом Инары был брат моей матери. Ты его знала?
– Нэиль? А как же… Отлично знала. Нэиль был талантливым актёром в юности. Да разве у него хоть когда была жена? Я знала только одну его женщину. Гелию. Но у неё не было детей от Нэиля.
– Значит, была такая женщина. До Гелии.
– Да кто? Я, вроде, всех знала… – Ифиса задумалась.
– Какая тебе разница, кто, когда! – проснулся Сэт. – Раз тебе сказали, что дочь Нэиля, так оно и есть. А тебе и этого знать не обязательно. У тебя и так до того огромный архив в твоей памяти, что для его размещения и моего дома не хватило бы. От того ты такая и толстая. В тебе никчемных сведений хранится уж очень много. А вот нужных фактов от тебя не дождёшься, как понадобятся. Бестолковая ты женщина. Хаоса и мистики, и прочего беспорядка в тебе много. Как и у всех вас,