творческой обслуги прежних паразитарных сословий. Вы все бесполезны для созидательной деятельности настоящего, а потому вам нет места в будущем. Надо бы тебя давно уже отстранить от работы, поскольку ты забиваешь головы девчонкам в школе разным никчемным хламом, путаешь их мышление. А задача всякой школы в том и состоит, что там ставят мышление ребёнку. Знания подросток и сам впитает, как определится со своим выбором. Главное, научить системному мышлению. А ты разве сама им обладаешь? У тебя же в башке калейдоскопический сумбур и вечная радуга под ясным твоим черепным сводом. Ты всё цветочки в вазочках по всему школьному помещению расставляешь, всё кружева учишь вышивать будущих тружениц, складочки утюжить, да бельишко покрасивее подбирать. Всё Ола со своей жалостью. Всё вы, аристократы неизлечимые!
– Спи уж, труженик! – огрызнулась Ифиса. – По-твоему выходит, что девочки должны выглядеть как бесформенная тара для овощей. Главное, практическая польза, а красота им ни к чему. Нет! Если хочешь поднять уровень рождаемости, не забывай и о внешней красоте и искусстве подачи себя тому, кто и выберет девушку для рождения своих детей.
– Всё у тебя одно на уме! – заключил Сэт. Он окончательно проснулся, но вставать из насиженного кресла не хотел.
– Кто же была матерью Инары? – спросила Ифиса вслух у самой себя. Кто была настолько нехороша, что сумела придать красоте Нэиля, унаследованной его дочерью от отца, такой вот неприятный привкус чего-то злого и чёрствого, что в Инаре так заметно выражен? Эти мысли она не озвучила, но девица Инара даже после их мирной беседы не показалась ей доброй и славной девушкой.
– Понятия не имею, – ответил Сэт. – Мало ли женщин бывает у всякого мужчины, если он не импотент и не больной на всю голову. А Нэиль был знаменит в своё время, да и красавчик такой, что удивительным было бы как раз обратное. Если бы детей после него не осталось.
– Он рано погиб. Да и Гелию он любил так всеохватно, что на других его не хватало.
– Инара попала к моему отцу в младенчестве, – подал голос Руднэй. – Матери она не была нужна.
– К твоему отцу Тон-Ату? – уточнила Ифиса.
– Да. К Тон-Ату. Моему отцу, – подчеркнул он. – Другого отца я не знал.
– Ну всё! Попала на любимую тему, кто от кого, да кто кому дал, от кого сбежал, кому навязался, – сказал Сэт.
– Тебе никто не навязывался, а вот сбегали, дело было, – заявила Ифиса.
– Кто бы это? – оживился он, пребывая в добродушном настрое.
– Тебе лучше помнить. Мне негде хранить сведения о твоих жёнах и любовницах. Места лишнего нет.
– Да ты не знаешь обо мне ничего! – ликующе заявил старик Сэт.
– Ну да!
– Назови хоть одно имя.
Руднэй с любопытством наблюдал их смешную перепалку.
– Маленькая и бездарная статистка Элиан, мнящая себя большой актрисой, по первому мужу Эн, по второму Эл, по третьему Ян. О настоящем её не знаю ничего.
Сэт закряхтел, завозился. – Откопала какие-то совсем уж забытые залежи!
– Чего же залежи? Помнится, ты тащился от неё так, что приставал к ней на глазах собственной жены. Не Олы, конечно, а той жены, что у тебя в твоей молодости была. А ведь сама Элиан тогда была сущим невинным дитятком. Это она потом стала лживой развращённой гадиной и воровкой чужого добра. У неё, кстати, от Чапоса близнецы родились. Не знаю о них ничего. Давно выросли и даже успели постареть. Если живы, конечно.
Сэт молчал.
– Ифиса, – сказал Руднэй. – Я всё равно еду с сестрой в столицу. Я захвачу тебя с собою.
– Мне туда не надо. Чего я там забыла? – ответила Ифиса, давно уже не любившая столицу.
– Оттуда тебе удобнее будет добраться до Рамины, – настойчиво напомнил ей Руднэй. – Все сведения, почерпнутые в непринуждённой женской беседе, доставишь сюда завтра мне лично. Я опять буду у Сэта.
– Какие ещё-то сведения я тебе добуду? – пробурчала Ифиса. – Я тебе не ищейка Сэта и ему подобных.
– Ищейки были у твоего Ал-Физа. А у нас охранители народного единства и защитники свободы на пути к всеобщему процветанию, – вставил Сэт голосом народного трибуна.
– Я была возлюбленной Ал-Физа, а не его ищейкой. Да и то давно.
– Объясни Рамине, что если она не захочет тебе дать сведения о том юноше и его спутнице, то её настоятельно пригласят для беседы в особое место особые люди. Пусть она подумает. Там работают весьма жёсткие люди. Ола её не защитит в этом случае. И я тоже. Я же не всесилен. Я не угрожаю, а предупреждаю, – жёстко и угрожающе добавил Сэт.
– Да какие такие сведения?! – закричала Ифиса, уже жалея Рамину.
– Всякие. Пусть и пустяковые на твой взгляд. Они могут быть важными, – сказал Руднэй. – Я разрешаю тебе объяснить ей суть проблемы. Чтобы она поняла, что с нею не станут шутить. Пусть она заманит ту девушку – носительницу Кристалла в один из столичных домов яств, например. Мы договоримся о времени и месте потом. О самой Рамине беспокоиться не стоит. Нужна только девушка с Кристаллом.
– Кому?
– Моему отцу Тон-Ату. И мне.
Владимир
Ландыш слонялась по объекту, маленькая Виталина бродила по её пятам.
– Чего ты не играешь в своей башне? – спросила у девочки Ландыш.
– Алёша улетел в горы на другой объект. Я же не буду там сидеть одна. Можно к тебе наверх? Я хочу поиграть на верху твоей башни.
– Нельзя. Ты оттуда упадёшь. Там низкая ограда. Там не детская площадка, а площадка для наблюдений.
– Кого?
– Чего?
– Кого ты наблюдаешь? – Виталина морщила носик, задирая голову кверху. Сине-зеленоватые глаза в чёрных густых ресницах были отцовским вкладом в последнюю дочь. Вообще же она менялась на глазах. Если в первые годы жизни она была больше похожа на мать, а Ландыш уже давно знала о том, что Виталина её дочь, то постепенно она становилась всё сильнее похожей на отца. Но в её отношении к ребёнку мало что менялось. Виталина продолжала оставаться любимой дочкой Вики и Кука.
– Ты обещала мне взять меня с собою на луг к ланям. Я хочу их доить. У меня есть вёдрышко для молочка.
– Они тебя боятся. Они не дадут тебе прикоснуться к себе. Они же почти одичалые. – Ландыш взяла Виталину на руки. Виталина была очень тяжёлой и тянула её руки вниз. – Ты такая плотная! – сказала мать, – как ведро кирпичей. И толстая. Вика кормит тебя как хрюшку какую, – и поставила дочь на высохшую траву. Стояла засуха.
– Хрюшка это кто? А кирпичи похожи на молочко? Их тоже наливают в