Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

От этих ужасающих слов у Ксении даже голова пошла кругом, к горлу подступила тошнота. О Святый Боже! Неужто Владислав именно так наказал Ежи? Неужто руку ему отрубил…?

— За что? За что…? — прошептала она едва слышно, но он услышал ее.

— За воровство, моя драга. За то, что украли на пару самое ценное, что было у меня, — он резко поднялся с места и в одно движение встал напротив нее, уперся ладонью в стену чуть повыше ее золотистой макушки. — Вы мою жизнь украли. Мою душу вынули из тела своим лицедейством. Неужто не видишь? Нет у меня души. Я схоронил ее в тот день, когда плакал в храме схизмы над холопкой безвестной.

Он вспомнил тот день, и сердце снова сжалось от боли. Что делала она в тот миг, когда он стоял над гробом той девицы, которую уморили дабы разыграть его? Думала ли о нем? О том, как умирает его душа, вытекает из тела с каждой редкой слезой, что уронил тогда под напевные патеры попа? В душе заплескалась ярость, обжигающая, ослепляющая. Захотелось разгромить эту комнату, в которой она жила без него, дышала без него и любила не его. Или выбежать прочь из дома, погнать валаха по заснеженному полю и крикнуть громко в черноту ночи, выплескивая из себя всю ту боль и горечь, что терзали его.

Его предали человек, которого он почитал и любил иногда даже больше, чем собственного отца. Его предала она, ради которой он совершил бы невозможное. Ради которой он был готов сражаться со всем миром, лишь бы она была рядом. И ему неважно, по каким причинам она так поступила, чего хотела добиться. Она это сделала, словно через сердце его перешагнула и пошла далее…

Владислав вдруг размахнулся и ударил, выпуская свой гнев, но не ее, как невольно подумала Ксения, успевшая заметить кулак, занесенный над головой. В стену. Со всего маху. Даже не поморщившись, разбивая костяшки в кровь. А потом вдруг обхватил ее затылок своей широкой ладонью, прижался губами к ее губам в жестком, злом поцелуе. Другая рука крепко обхватила ее стан, мешая движениям, колено прижало ее юбки к стене.

Словно и не было этих лет, не было стольких дней порознь. Не было расстояний и других рук и губ, мысли о которых так больно жгли обидой и злой ревностью. Не было никакой горечи и никакой ярости. Только эти губы, дарящие сладость, от которой у Ксении вмиг пошла голова кругом. Только тяжесть его ладони на ее груди, прикосновение которой заставило ее выгнуться навстречу этой ласке. В теле разгорался тот самый, хорошо знакомый ей огонь, который только этот мужчина мог погасить, с каждой минутой распаляясь все жарче и жарче.

Ксения протестующе застонала, когда Владислав отстранился от ее губ, и он улыбнулся, взглянул в ее глаза, подернутые дымкой желания. Стал резкими движениями развязывать шнуровку на ее груди, целуя в шею, заставляя ее выгибаться навстречу его губам. Она запустила пальцы в его волосы, едва ли не мурлыча, как кошка, от того, что испытывала ныне. Как бы Владислав не злился на нее, как бы не пугал своими речами и грозным видом, она видела ясно, что в его сердце еще живет любовь к ней. Он поднял ее юбки, скользя ладонью вверх по обнаженной коже ноги, и она резко втянула воздух в себя под его довольный смех.

А потом все изменилось вмиг от одного короткого слова, произнесенного в тишине. Ксения совсем забыла, что меж ними есть скрытое. Еще есть то, что надо было сказать ему до того, как уступила его напору. Именно сейчас, когда он так подается навстречу ее губам и рукам. Именно сейчас, когда любовь, проснувшаяся от долгой спячки, поможет смягчить тот удар, что снова будет нанесен с ее стороны, усугубляя ее вину и вину Ежи перед Владиславом.

Она забыла про Анджея, их сына, который мирно спал рядом со Збыней в ее комнатке, а теперь проснулся и поспешил в спаленку матери. Он стоял на пороге и удивленно смотрел на то, как незнакомый ему мужчина в жупане цвета спелой вишни, прижимает мать к стене, а та гладит его волосы, как порой теребила его собственные светлые пряди. С его губ сорвалось одно единственное слово, вмиг разъединившее Владислава и Ксению:

— Мама!

Владислав взглянул на мальчика в длинной рубахе, стоявшего на пороге комнаты, а потом медленно перевел взгляд на замершую Ксению. Та побледнела так, словно саму смерть увидала в спаленке, а не сына.

— Это твой сын? — спросил Владислав, а потом вдруг пристальнее вгляделся в тот ужас, что плескался в ее глазах, легко прочитал вину, что отразилась в глубине этих небесно-голубых омутов. Отпустил ее из своих рук, отошел и, стараясь не напугать мальчика, замершего в страхе перед его ростом, присел перед ним на корточки, стал внимательно разглядывать черты его лица.

— Не бойся меня, — тихо произнес он. — Я не такой страшный, как могу видеться тебе.

Мальчик кивнул несмело.

— Я ничего не боюсь, только гадов, — робко проговорил он. — Но они такие скользкие и длинные. Дзядку говорит, что когда я стану большим, как мой тата, я не буду бояться даже их. Я стану, как мой тата. Он самый смелый на всем свете. Так дзядку говорит.

— Как тебя зовут? Меня — пан Владислав. Пан Владек.

— Я Друсь, — Андрусь еще плохо выговаривал собственное имя, потому и назвался так, как привык. Но и этого хватило, чтобы Владислав вздрогнул, как удара, и едва сдержался, чтобы не схватить мальчика за худенькие плечики.

— Ты — Андрусь, верно? — Ксения расслышала дрожь в голосе Владислава и прикрыла глаза, чтобы не слышать и не видеть того, что было ныне в комнате. Боль. Ничем не прикрытая острая боль, прозвучавшая в голосе Владислава наотмашь ударила ее. — Анджей, верно? А сколько лет и зим ты уже повидал? О, ладошка… Пять, верно?

А потом Андрусь увидел саблю в ножнах, прикрепленных к широкому поясу шляхтича, что с таким волнением заглядывал ему в лицо.

— У пана сабля? А можно глянуть? — и когда Владислав достал из ножен сверкнувшее в пламени свечи лезвие, произнес с ошибками, запинаясь. — Hoc fac et vinces {9}. Дзядку сказал, что это написано у моего таты на сабле. А у пана что написано?

— Hoc fac et vinces, Андрусь, — проговорил Владислав, стараясь скрыть от мальчика ярость, снова разраставшуюся в груди как снежный ком, и тот поднял голову от лезвия сабли, на котором вглядывался в латинские буквы. Большие голубые глаза мальчика уставились заворожено на ордината. Тот медленно положил свои большие ладони на плечи сына. — Знать, я твой отец, Андрусь.

— Мама говорила, что ты на небесах, — проговорил мальчик. — А дзядку порой говорил, что ты далеко-далеко от нас и не можешь найти дороги к нам.

— Я нашел, — с трудом сглатывая комок, образовавшийся в горле, сказал Владислав. — Я приехал за тобой.

— И увезешь к себе в земли? — глаза Андруся засверкали от восторга, а вот Ксения едва стояла на ногах от волнения и страха, что снова вползли в ее душу изворотливыми змеями. «За тобой», сказал Владислав. Не «за вами», «за тобой». Лешко оказался прав. Во всем.

Она вздрогнула от неожиданности, когда Владислав громко свистнул, поднимаясь на ноги. Загрохотало в сенях, после застучали сапогами в гриднице, и на пороге появился Добженский, настороженно оглядевший через распахнутую дверь всех, кто находился в спаленке.

— Развяжи холопку, что в доме. Пусть приготовит в дорогу панича Анджея… Анджея Заславского, — Ксения, едва облегченно вздохнувшая при виде того в полном здравии, в кого недавно пустила стрелу, заметила, как у Добженского глаза на лоб полезли от слов Владислава. Но он быстро сумел взять себя в руки, протянул ладонь мальчику и, взяв в плен его ладошку, повел его за собой из спаленки, надежно затворив за собой дверь.

— Не подходи ко мне! — произнес тихо Владислав, краем глаза заметив, что она двинулась в его сторону. — Не приближайся, ибо я, клянусь Богом, не отвечаю ныне за себя! Я был готов простить тебе многое: твою ложь, твое предательство, те годы, что мы провели порознь. И даже то, что едва не убила меня, простил бы. Но как, скажи на милость, простить это…?

Из-за двери послышались голоса, тихие причитания Збыни, видимо, готовившей своего панича в дальнюю дорогу в ночь, что опустилась за окном. Владислав выпрямился резко и обвел взглядом комнатку и бледную растерянную Ксению, замершую в нескольких шагах от него. Так делают, когда хотят запомнить, когда больше никогда не суждено увидеть это снова, когда уезжают. До этого момента Ксения надеялась в глубине души, что Владислав пугает ее, что делает это нарочно, как некогда пугал в Московии во время их пути. Но ныне… ныне она читала в его взгляде, что он действительно оставит ее здесь, в этой спальне, а ее сына… их сына увезет с собой, отнимет от нее.