Читать интересную книгу Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

— Ждите, если обстановка еще позволяет. Еду!

Обстановка ждать позволяла. Более того, Стрельников сразу понял, как им повезло. Если начальником управления он был еще молодым, то оперативником — старым и опытным.

Бубнов, будучи всего–навсего доктором, пусть и военным, и причастным к деятельности контрразведки, повел себя с первого момента совершенно грамотно. И тревожный сигнал подал вовремя, и в меру возможности комментировал свои действия, давая возможность высказаться и налетчикам. То есть все шло, как грамотно срежиссированный радиоспектакль.

Дежурный, тоже не новичок, сразу же развернул несколько подвижных радиопеленгаторов и на карте города отслеживал перемещения автомобиля, в котором везли Максима.

Стрельникову оставалось только отдать команду, и группы захвата тотчас же приступят к делу. Но вот именно этого делать ему не хотелось. Намечалась неплохая оперативная игра, в которых он знал толк. Лишь бы доктор продолжал вести себя правильно. Если бы его хоть на полминуты оставили одного, этого хватило бы, чтобы передать необходимые инструкции и рекомендации.

Задержать вражеских агентов — не проблема, но потом замучаешься отслеживать их связи и доказывать конкретную вину. Какие–то показания по горячим следам получить можно, но вряд ли они выведут на организаторов и заказчиков.

Лучше еще немного подождать, послушать.

Обращаться за санкциями к Чекменеву полковник тоже не хотел. Пока все дело вполне укладывается в рамки его нынешней компетенции, а что такое, когда простенькой операцией начинают руководить начальники с большими звездами, он знал не понаслышке. Вот зимой они с Неверовым провели «Саблю» исключительно под свою ответственность и выиграли по–крупному. А начни докладывать и согласовывать, неизвестно, чем бы кончилось. Вернее — давно и хорошо известно.

И сейчас Стрельников чувствовал, что ниточка тянется туда же. Вершки они срубили под ноль и корешки кое–какие подергали, да не все, не все. Есть такие сорняки, что на десятки метров распускают под землей свои корни, тонкие и прочные, как стальная проволока.

— Я сам поеду. Какая бригада ближе всего к объекту?

Не прошло и лишней минуты, как полковник переоделся в специальный рабочий костюм, напоминающий высотный противоперегрузочный, с мышечными усилителями и поликарбоновыми вставками, защищающими жизненно важные органы даже от автоматной пули в упор.

Шлем–сфера оснащен прибором ночного видения, галогеновой фарой, способной своим лучом при прямом попадании ослепить противника на срок от часа до суток, ультракоротковолновой связью с остальными членами группы и отдельным приемником, настроенным на волну переговорника Бубнова.

В завершение экипировки он надел разгрузочный пояс с полным комплектом бесшумного оружия и боеприпасов, виброножом и сумкой фотоимпульсных гранат.

Попрыгал привычно, проверяя подгонку снаряжения, и ощутил нечто близкое к простому человеческому счастью. Сколько–то времени ему не нужно думать о высоких материях, только — о предстоящем деле.

Кто его знает, не в последний ли раз?

При этой мысли Стрельников суеверно сплюнул и проделал остальные необходимые действия.

«Последний раз» — это не в том совершенно смысле. Просто — вдруг по должности больше не придется лично возглавлять группы захвата и кайфовать от порции адреналина, вброшенного в кровь собственным риском, отвагой и умением.

Он устроился на переднем сиденье низкой, плоской, как портсигар, черной бронемашины. Со стороны она больше всего напоминала спортивное «купе» класса «Гран туризмо» и при хорошем водителе могла носиться по пустым ночью городским улицам с двухсоткилометровой скоростью, производя незабываемое впечатление на редких таксистов и еще более редких пешеходов.

— Вперед! — приказал он водителю. — Но лихачить не нужно. Я этого не люблю.

— Знаем, Виктор Викторович, как же, — с почти неуловимой иронией в голосе ответил офицер.

Стрельников продолжал с интересом вслушиваться в те слова, что доносились из переговорника. Все это было крайне интересно и сулило великолепные оперативные перспективы.

Вот мы сейчас их возьмем, побеседуем наскоро, но по душам, узнаем, кто есть этот рафинированный джентльмен, а там и до хозяев доберемся.

Но вдруг что–то там изменилось, на той стороне радиоволны.

И Стрельников, отчетливо понимавший границу собственной компетенции, перебросил тумблер на панели широкополосного передатчика–транслятора.

— Игорь Викторович, объяснять обстановку некогда. Бубнов захвачен и доставлен на известную мне точку. Работаю по стандарту. Но сейчас там… Одним словом — я вас переключаю напрямую. Слушайте сами. Примете решение — дайте знать.

Глава 13

Режим жизни и службы на «Сердитом» постепенно обретал черты должного порядка. На нормальном флоте экипаж стоял ходовые вахты по четыре часа через восемь, и всем хватало времени и на отдых, и на сон, причем командир всегда уверен, что механизмы обслуживаются должным образом, штурман ведет прокладку курса, боцман руководит строевой командой, а кок в положенное время представит на пробу завтрак, обед и ужин.

И служба идет с четкостью и бесшумностью швейцарского хронометра. От подъема флага до «вечерней зари с церемонией».

Так это ж при экипаже почти в тридцать человек, из которых самый молодой матрос второй статьи[189] прошел полугодовое обучение специальности в учебном отряде, матрос первой служит по второму году, а унтера и офицеры имеют подготовку от четырех лет и выше. А каково, если на борту, кроме тебя, два сухопутных офицера и две дамы, которым единственно можно доверить работу в камбузе, или на часик поставить к манипуляторам, да и то в ясную погоду, без предполагаемых изменений курса и под приглядом.

Но как–то приспособились. И вышли на приемлемый режим труда и отдыха.

Для человека, привыкшего учиться всю жизнь то в гимназии, то в Университете, потом в Академии, каковым Ляхов себя осознавал, не столь уж сложно было освоить азы штурманского дела, для командира корабля в его положении — самого главного. Остальное можно и не знать, за двигатели отвечал Тарханов, артиллерия и все прочее — к счастью, неактуально.

Уже на второй день похода Вадим вполне прилично наловчился вести графическое счисление координат. Тут ведь главное — внимание и тщательность, что для медика и будущего разведчика естественно по определению.

На карте с момента выхода из порта требовалось наносить, желательно каждые полчаса, а при их скорости хода — час, отметки компасного курса и отсчета лага. В точках поворота наносить надпись дробью, в числителе которой момент времени до минуты, а в знаменателе — отсчет лага на этот момент. Желательно бы еще указывать угол сноса течением со знаком «плюс», если оно направлено в левый борт, и «минус» — если в правый.

Но это Вадиму пока что было недоступно, поскольку о течениях в этой части Средиземного моря он имел крайне приблизительное представление. Равно как недоступно ему было и счисление аналитическое, основанное на знании алгебраических формул, учитывающих разности широт и долгот при данных значениях курса судна и пройденного расстояния.

И уж тем более он не имел возможности уточнять свое местоположение с помощью радиотехнических и астрономических способов.

Поэтому вел катер практически по прямой, проложенной от Триполи миль на десять южнее Кипра. Вовремя отметился по пеленгу на его высочайшую вершину, гору Троодос, внес необходимые поправки и проложил курс прямо на восточную оконечность Крита. До него почти триста миль, считай, сутки двадцатиузловым ходом, никаких навигационных опасностей по дороге не обозначено, значит, можно особенно не напрягаться.

Днем и Розенцвейг с Тархановым компасный курс удержат, а ночью он уж сам. Двадцать не двадцать, а узлов четырнадцать ходу держать можно, чтобы следующим днем по светлому времени оказаться в виду островов. Пусть даже точно к Криту и не получится выйти, так можно к Карпатосу и даже к Родосу. Уж в стокилометровый створ он наверняка попадет. При любой навигационной ошибке. Если какой–нибудь португалец Негоро не подложит топор под компас[190].

Португальцев на борту не числилось, а вот с Татьяной наконец появилась возможность поговорить по душам.

Вадим сдал вахту Тарханову. Значит, четыре часа у него в полном распоряжении. Розенцвейг отдыхал у себя в кубрике, Майя, с которой все согласовано, чтобы не мешать и одновременно присматривать за Сергеем, прилегла с книжкой в капитанской каюте. Там ей, кстати, и полагалось находиться в качестве подвахтенной. Подержать манипуляторы, если Тарханову потребуется перейти к пульту управления двигателями или просто в гальюн отлучиться, еще какие–то мелкие поручения выполнить, чаю согреть, например.