Из принесенной под мышкой картонной коробки Фергессон достал новый автоматический замок, нашел под прилавком молоток и отвертку и вскоре принялся за работу. Потребовалось не больше пятнадцати минут, чтобы снять старый замок и поставить новый. Фергессон перепробовал все ключи из связки – как изнутри, так и снаружи. С довольным видом он запер дверь, выбросил старый замок в мусорную корзину под прилавком и медленно побрел наверх.
Контора была захламленной и запущенной. Повсюду лежала пыль, валялись кучи стаканов и чашек, грязной посуды, скомканной вощанки; корзина для бумаг переполнилась и была окружена мусором. Письменный стол усыпан карандашной стружкой, заставлен пепельницами, полными окурков; рядом – отраслевые журналы и счета, записки, сложенные стопкой под телефоном, карточки, бумажки, книги и накарябанные телефонные номера.
Фергессон сдвинул все вбок и выдвинул ящики с дебиторкой.
На улице лил холодный дождь, а внутри магазина было сыро и немного зябко. Там никогда не бывало светло и сухо: старое здание с единственным световым люком, витринами и входной дверью, через которую поступал солнечный свет. У Фергессона пересохло в горле, и страшно захотелось горячего черного кофе.
В углу, под столом для пишмашинки, стояли бутылочки с сельдерейным экстрактом и шипучкой – обе пыльные и оплетенные паутиной: они находились там с самого первого раза, как Хедли их принес. В магазине оставались и другие вещи Хедли – его последние нестираемые следы. Где-то в ящике стола – его журнал учета продаж. А сверху на столе лежали груды выписанных им ценников. В чулане Хедли оставил галоши и галстук. Внизу в туалете, в аптечке, стояли пузырек «эррида», какие-то капли для носа, «анацин» и тюбик зубной пасты, которой он чистил зубы после обеда. Ну, и все эти бесконечные затеи Хедли: мелкий ремонт, кучки проводов и болтов, с которыми он возился непрерывно, до бесконечности. Подправлял, проверял, улучшал.
Напоминания были повсюду. Хедли проработал на него много лет. За такое время человек способен наследить по всему розничному магазинчику. Фергессон схватил обе пыльные бутылочки и попытался втиснуть их в корзину для бумаг, но та была переполнена. Наконец он взял ее, сунул бутылочки под мышку и отнес все в подвал, где стояли огромные картонки для мусора.
В подвале было холодно и страшновато. Отдел обслуживания погружен в кромешный мрак: единственная желтая лампочка на потолке слабо мигала. Фергессон высыпал мусор, помыл руки и отравился обратно наверх. Темнота, упадок и тишина. В его мироздание вновь проникал первобытный хаос. Повсюду хлам и грязь: верстак окружен старыми батареями для приемников, мотками проволоки, грудами выброшенных радиоламп. Кладовка завалена пустыми упаковочными ящиками, древесной стружкой, досками, погнутыми гвоздями, бутылочками с политурой, старыми инструкциями, молотками, отвертками. Ни у кого нет времени убираться. Всем некогда поддерживать в магазине надлежащий порядок.
Фергессон принес метлу и совок и начал подметать демонстрационную комнату. Телевизоры запылились, и старшеклассники вывели на них свои имена и непристойные словечки. На большом комбинированном «ар-си-эй» была нарисована раздутая женская грудь. Первобытную пыль потревожили недоразвитые создания, к которым сам Фергессон не имел никакого отношения. Он в ярости стер рисунок: они никогда не жили и не пробуждались от спячки. Отыскав засаленную тряпку, Фергессон принялся энергично полировать телевизоры.
Где-то в столе наверху, среди вороха бумаг, заметок и ценников, лежала записка с фамилией продавца телевизоров, которого изредка присылали из «ар-си-эй». Высокий, худой человек с невыразительным лицом казался вечно простуженным. Неряшливый и неразговорчивый, с вымученной улыбкой и скачущим кадыком. Кого бы еще могла прислать «ар-си-эй»? Улитка, черепаха, ползающая с тупой ухмылкой. Посредственность без каких-либо перспектив. Парочка приемов, бесконечное терпение, невосприимчивость к оскорблениям – идеальный современный продавец. Отличная замена Стюарта Хедли.
Еще Джо Тампини, но в нем этого нет. Тампини – вовсе не прирожденный продавец. Он слишком робок и застенчив с людьми. Тампини не умеет действовать нахрапом. Бросаться в бой и цеплять людей. Он лишен способности плести грандиозные небылицы, манипулировать телом и умом клиента: Тампини не околдовывает свою жертву волшебными чарами. Он так навсегда и останется ходячей книжкой ценников с карандашом, позволяя клиентам самим принимать решения.
В глубине души Стюарт Хедли кое-чем обладал. У него были перспективы. Достанься он Фергессону пораньше… будь у него возможность обучить Хедли по-своему, правильно воспитать с самого начала… Но четыре-пять лет – слишком мало. Тут нужна целая жизнь.
Фергессон задумался, что если бы Хедли достался ему лет в пятнадцать? Когда Хедли учился в старших классах и был парнем в джинсах и белой рубашке. Или еще раньше – лет в десять. Когда он учился в начальной школе и был совсем мальчишкой. Фергессон тщательно контролировал бы весь процесс обучения, наставил бы Хедли на путь истинный. Следил бы, чтобы он не нахватался всей этой дури, которой нахваталась нынешняя детвора.
Хедли двадцать пять. Родился в 1927-м. Если бы только Хедли попал к нему еще до Франклина Делано Рузвельта… до «Нового курса». Все эти безумные годы прекраснодушного либерализма страной правили фантазеры, и они до сих пор ею правят. Этот русский еврей Сидни Хиллман. Моргентау – еще один еврей. А хуже всех – Гарри Хопкинс[100].
В памяти Фергессона, полировавшего большой телевизор «филко», всплыл образ Хопкинса. Сутулая, угловатая фигура. Кривая усмешка. Впалые щеки, лихорадочный взгляд. Болезненная походка «недочеловека». Что-то вроде того продавца, что присылала «ар-си-эй». Их становится все больше и больше. Высокие люди с рассеянным взглядом и глупой, добродушной улыбкой, скроенные по рузвельтовскому лекалу. Исчезли расчетливые, приземленные, маленькие люди – прежняя раса, пришедшая первой и построившая страну. Мужчины с сигарами. Суровые практичные человечки, которые наплодили этих мечтателей с отсутствующим взглядом.
Родись у него сын, он стал бы таким же? Фергессон бешено полировал телевизор. Нет, уж его-то сын таким бы не стал. Его сын быля бы другим. Будь у него сын, он вырос бы таким, как надо.
Закончив полировку, Фергессон швырнул засаленную тряпку под прилавок, выключил бейсбол и поднялся в контору. Стянул чехол со счетной машины и принялся просматривать ленту дебиторской задолженности. Пока он сидел за столом, проверяя ленту, послышался слабый, гулкий щелчок, прозвучавший звонко и резко в тишине магазина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});