class="p1">
Большинство экономистов согласны с этим. Раньше, до 1980-х годов, экономическая история была обязательным предметом для аспирантов в большинстве американских университетов, но сегодня многие вузы даже не предлагают факультативного курса. Среди экономистов, наиболее ориентированных на теорию, даже наблюдается тенденция рассматривать экономическую историю в лучшем случае как безобидное чудачество вроде трейнспоттинга, а в худшем — как убежище для умственно отсталых, не способных справиться с такими «жесткими» вещами, как математика и статистика.
**************************************************************************************
История влияет на настоящее — не только потому, что представляет собой то, что происходило до настоящего времени, но и потому, что она (или, скорее, то, что, как нам кажется, мы знаем об истории) сообщает о решениях людей. Многие политические рекомендации подкреплены историческими примерами, потому что нет ничего более эффективного для убеждения людей, чем наглядные примеры из реальной жизни, успешные или неудачные. Например, те, кто пропагандирует свободную торговлю, всегда отмечают, что Великобритания, а затем и США стали мировыми экономическими сверхдержавами именно благодаря ей. Если бы они поняли, что их версия истории не соответствует истине (что я покажу позже), они бы не чувствовали себя столь уверенно, давая свои политические рекомендации. Им также было бы сложнее убеждать других.
Помимо этого, история заставляет нас усомниться в некоторых предположениях, принимаемых как должное. Как только вы узнаете, что сегодня нельзя купить или продать многое — например, людей (рабов), детский труд, правительственные учреждения, — что раньше пользовалось большим спросом, вы перестанете думать, что границы «свободного рынка» очерчены каким-то вечным научным законом, и начнете понимать, что их можно изменить. Когда вы узнаете, что передовые капиталистические страны развивались быстрее всего в истории между 1950-ми и 1970-ми годами, когда действовало множество ограничивающих правил и высоких налогов, у вас сразу же появится скептическое отношение к утверждению, что стимулирование роста требует сокращения налогов и устранения бюрократических препон.
История полезна для осознания ограниченности экономической теории. Жизнь часто бывает гораздо более странной, чем вымысел, а в истории есть множество примеров успешного экономического опыта (на всех уровнях — стран, компаний, частных лиц), которые не могут быть исчерпывающе объяснены какой-либо одной экономической теорией. Скажем, если бы вы читали только такие журналы, как The Economist или Wall Street Journal, вы слышали бы только о политике свободной торговли Сингапура и ее одобрительном отношении к иностранным инвестициям. Таким образом, вы считали бы, что экономический успех Сингапура доказывает, что свободная торговля и свободный рынок представляют собой лучшее решение для экономического развития, пока не узнали бы, что вся земля в Сингапуре находится в собственности правительства, 85 процентов жилья предоставляется агентствами недвижимости, которыми владеет правительство (Совет по жилищному строительству), а 22 процента национального продукта производится государственными предприятиями (средний показатель в мире составляет около 10 процентов). Не существует ни одной экономической теории — неоклассической, марксистской, кейнсианской, любой другой, — которая объясняет успех этой комбинации свободного рынка и социализма. Такие примеры должны заставить вас быть более скептически настроенными по отношению к экономическим теориям и более осторожными — к основанным на них политическим выводам.
И последнее, но важное замечание: мы должны обращаться к истории, потому что у нас есть моральный долг по мере возможности избежать экспериментов на живых людях. От центрального планирования в бывшем социалистическом блоке (и перехода к капитализму) через бедствия политики «жесткой экономии» в большинстве европейских стран, которая была последствием Великой депрессии, вплоть до неудач «экономики просачивающегося богатства» в США и Великобритании в 1980-х и 1990-х годах история полна примеров радикальных политических экспериментов, уничтоживших жизни миллионов и даже десятков миллионов людей. Изучение исторического прошлого, конечно, не гарантирует того, что мы полностью избежим ошибок в настоящем, но нам следует приложить все усилия, чтобы извлечь из него уроки, прежде чем сформулировать политику, которая будет влиять на жизни людей.
Короче говоря. Если вы историю не знаете, то вероятность того, что вы будете делать те же или похожие ошибки, что и ваши предки, возрастёт в несколько раз. А то и на порядок.
На протяжении более чем шестисот лет, с XII по конец XIX века, учет государственных финансов в Англии велся при помощи простого, но при этом чрезвычайно эффективного средства — бирок Казначейства, известного как Палата шахматной доски. Своим названием этот орган был обязан клетчатому сукну, покрывавшему столы, за которыми и производились расчеты. Бирка представляла собой деревянную палочку, обычно вырезанную из ивы (берега Темзы неподалеку от Вестминстерского дворца в те времена были покрыты густыми зарослями ивняка). На бирке-палочке делали зарубки или краткие записи, фиксируя все выплаты, произведенные казначейством и в пользу казначейства. Одни из них служили своего рода чеками, доказывая, что тот или иной землевладелец оплатил налог короне. Другие показывали размер кредита, выданного казной подданному. К примеру, одна из сохранившихся бирок гласит: «9 фунтов 4 шиллинга 4 пенса выдано Фалку Бассету на покупку фермы в Уикоме» — это был кредит, выданный епископу Лондонскому Фалку Бассету Генрихом III. Судя по всему, Палата отмечала даже размер взяток: если верить хранящейся в частной коллекции бирке, «13 шиллингов 4 пенса [было] выдано Уильяму де Талливику за благосклонность короля».
После того как подробности транзакции фиксировались на ивовой палочке, ее расщепляли вдоль надвое, чтобы у каждой из сторон сделки имелась копия. Рисунок ивовой древесины уникален, так что подделать бирку было практически невозможно. Поскольку факт заключения сделки между казначейством и подданным короля был не просто записью в книге, хранящейся где-то в Вестминстерском дворце, а существовал на физическом носителе, то полученный кредит можно было передать третьему лицу в качестве возмещения другого долга. По сути, бирки являлись аналогом сегодняшних предъявительских ценных бумаг — финансовых обязательств (например, акционерных сертификатов, долговых расписок или банкнот), бенефициаром которых выступает тот, кто владеет их физической копией.
Историки полагают, что в средневековой Англии посредством этих бирок велось подавляющее большинство финансовых операций и значительная часть денежного обмена. Ведь если задуматься, иметь в момент уплаты налога на руках бирку выданного казначейством кредита очень удобно. Впрочем, наверняка мы этого не знаем. Хотя за несколько веков существования описанной системы расчетов были изготовлены миллионы бирок и вплоть до начала XIX века в архивах казначейства их хранились тысячи, сегодня во всем мире насчитывается всего несколько сохранившихся бирок. Винить в этом следует английских политиков, взявшихся в XIX столетии за дело административных реформ с пылом, граничащим с фанатизмом.
Несмотря на эффективность системы бирок, к концу XIX века от нее решили отказаться. Вести учет при помощи зарубок и вместо изящных банкнот Банка Англии