Читать интересную книгу Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Да, у мужчины есть еще и природное стремление к смене партнеров — гораздо более частой, чем в помышлениях женщины. Но оно конкурирует со стремлением обеспечить верность каждого из них, пусть даже ценой отказа от полной свободы для себя. Это та биологическая основа, на которой строятся культурные нормы, а они всегда и везде вводят ограничения на свободу половых сношений.

Силверстайн вообще обращает внимание на то, что есть два типа гомосексуальных любовников — он их называет «искателями возбуждения» (или «охотниками за любовью») и «домоседами» и уделяет этому различию целую главу своей книги. Примеры любви «охотников» очень эффектны.

Сорокадевятилетний житель Нью-Йорка Адриан начал секс с одиннадцати лет «и с тех пор спал с тысячами людей». Он предпочитает анальный секс и длительно живет с одним любовником, так сказать в браке, но верности ему не соблюдает. «Брак чудесен, он дает теплоту и близость и целый ряд потрясающих вещей. Но одного он не дает — возбуждения, и, думаю, я просто не хочу терять этого возбуждения. Я никогда не формулировал этого раньше: я люблю охоту. Я люблю выходить на поиск секса. Я люблю «курсировать». Мне нравится ходить в бани, на «плешки», на рысканье. Я думаю о себе как о рыскающем — почти как кот: рыская, я хочу натолкнуться на кого-нибудь. Я не самый физически привлекательный человек на земле. Я невысокий и не мускулистый. Я на двадцать пять лет старше большинства народу, но я и правда соблазняю людей и заполучаю их к себе домой или делаю это с ними в банях. Я люблю сам секс, и я люблю сосать член. Я люблю возбуждать других мужчин, потому что это возбуждает меня самого».

Рон двадцати девяти лет — из южного города, и он предпочитает опасность секса в туалете спокойному сексу дома. Тринадцать лет назад он проделал «упоительную дыру» в туалете колледжа. «Моя дыра всё еще там. Через эту дыру больше х. ев было отсосано, чем где бы то ни было в городе. Я горжусь этим. Возбуждение! Оно временами давит тебя, бросает в пот, потому что это и вправду жаркое место, и эти парни входят и хотят сделать всё быстро. Особенно «натуралы», которые приходят просто ради отсоса. Это делает всё в самом деле возбуждающим, и они не хотят, чтобы их за этим делом поймали. <…> Это не имеет ничего общего с любовью и дружбой. У меня похоть всё время, и всё время эрекция».

Верной, двадцати двух лет, занимается сексом с шестнадцати. «Я люблю сосать х… Я развил технику, как легко доводить людей до спуска. Я могу пойти в парк и отсосать сразу у десяти человек. Иногда я даже не обедаю. Я иду туда голодный и хватаю свой «обед» на ходу. Я думаю об этом в терминах охоты, в терминах ловли пищи, выслеживания в лесу, чувствуя себя очень похожим на большого кота — подлавливая их и наматывая на леску».

(Watney 1987: 117–118)

Да, среди гомосексуалов такие сексуальные охотники есть, но их гораздо меньше, чем — как их назвать — «домоседов»? Ну, если и не «домоседов», то хотя бы не столь диких котов. Просто тех, кто жаждет обычных любовных отношений — с верностью, длительной привязанностью, заботой друг о друге. Да, большинство — не «домоседы», но и не «дикие коты». Беда сообщества геев состоит в том, что тон в нем задают именно такие охотники, дикие коты. Они инициативнее и смелее. Это для них организованы специальные бани и дискотеки с «темными комнатами». Это они создают особый стиль субкультуры. Это они устанавливают моду и диктуют политику геев.

Вспомним «джек-офф клубы», описанные в начале книги. По поводу таких «партиз» в США, Париже и Амстердаме и приведя все «за», Валентин Иванов в журнале секс-меньшинств «Риск» делает редакционное примечание: «Но почему ничего подобного не придумало гетеросексуальное человечество? Уж не потому ли, что гомосексуальная среда хочет жить по какой-то своей особой морали, которой закон не писан? «Новое поведение», отбрасывающее такие вековечные ценности, как любовь, привязанность, эмоциональная близость и т. д. и заменяющее их суррогатами, — утопия. Причем утопия, ведущая к изгойству, потому что она отделяет гомосексуальное сообщество от всего человечества. И если общество будет относиться к «новым отношения» в лучшем случае с непониманием, а в худшем — с презрением, то не будет ли оно право?» (Архипов 1991).

Конечно, СПИД внес резкую перемену в отношение к проблемам верности и постоянства среди геев, усилил стремление их к образованию постоянных пар и к закреплению этого официальным браком. Борьба за право заключать гомосексуальные браки стала одним из основных элементов геевского движения, может быть, наиболее прогрессивным. Грейм Ханкок категоричен: «Защищать промискуитет, защищать дальнейшую жизнь того способа, которым передается вирус, — это защищать геноцид» (Hancock aryl Carim 1987).

Саймон Уотни приводит письмо приятеля из Нью-Йорка:

«Жизнь пошатнулась, ужасы утренних газет делают внешний мир нереальным и отстоящим на несколько галактик. Это как если тебя очень резко ударили в живот…Я достиг половой зрелости в полной вере, что свобода означает множество партнеров, — я в это верил (и верю). Теперь мы должны переосмыслить это с точки зрения здоровья, не оставляя секс (что многие делают в теории, если не на практике). В субботу вечером я пошел в мужской бар, вышел на люди первый раз за века, но холодок пробежал по мне — трудно описать, но я почувствовал себя физически одиноким… и в этом-то ошибочность, я имею в виду, слишком отчаянный способ выходить на люди… плач с расстояния в мили. Я не мог оставаться там легко, и не хотел там быть с этой отчаянной нуждой, так что я покинул бар. Домой, на верном велосипеде. Уйма людей видимо рассматривает теперь вульгарное «курсирование» (гуляние с целью «подклеить» кого-нибудь. — Л. К.) как отвратительное прошлое. В лучшем случае это неудачный выход, нам надо больше (безопасного) секса, а не меньше».

(Watney 1987: 11–12)

Безопасный секс — это лишь один способ уменьшить опасность. Он нередко не срабатывает: страстное увлечение пересиливает осторожность, часто опьянение способствует бесшабашной смелости, наконец, иногда подводят и средства предохранения. Сокращение числа самих партнеров, избегание анонимного секса несомненно уменьшило бы размах эпидемии. Культивировать массовые контакты, анонимность и беспорядочность секса — да, это культивировать геноцид.

Один из проповедников геевской контркультуры недоумевает: «в то время как я упорно взывал к мировоззрению контр-культуры, многие из так называемого «сообщества геев» вильнули в направлении к клонированной культуре, которая не борется с аномалией, а празднует ее. Усатые мачо, жеманящиеся в своих узких джинсах, цинично продолжают анонимный секс и мировое первенство… создавая пародию на любовь и либерализацию» (Halberstadt 1986). Проповеднику невдомек, что проповедь мировоззрения геевской контркультуры как раз и ведет к аномии и анонимному сексу.

Слава богу, все эти эксцессы имеют свойство надоедать и самим участникам. Более того, они постепенно выходят из моды и на Западе. Всё больше распространяется понимание опасности этих сторон геевской субкультуры. Появляются люди, склонные к переоценке ценностей.

Известный английский современный писатель Колин Спенсер (род. 1933), автор девяти романов («Анархист в любви», «Маковая мандрагора и новый секс» и др.), ряда пьес и дюжины книг о вкусной и здоровой пище, известен своей гомосексуальностью. В молодости очень красивый, он жил в пылкой любви со своим сверстником Джоном Таскером, а когда они ненадолго разлучались, то писали друг другу нежные письма. «Мне тебя не хватает, — писал Колин, — <…> хуже того, я несчастен без тебя». И дальше: «Я продолжаю видеть тебя повсюду, когда хожу по Брайтону; твоя голова или руки или тело появляются внезапно, вспыхивают впереди, и я слышу твой голос». Джон пишет ответные письма Колину: «Ты не выходишь у меня из головы, без тебя я более, чем несчастен. <…> Я ловлю себя на том, что ищу тебя на улицах, в кафе, в театре, надеясь, что по странному обороту случая ты вот-вот появишься в городе…» Временами случались недоразумения. Но Колин писал Джону, что ему нравится играть в эту игру приспособления друг к другу. «Когда человек доживет до девяноста, станет лысым, пузатым и прогнившим (и, возможно, мудрым), он уже не сможет плакать, как юноша, и тосковать, как побежденный, потому что они уже «приспособились» друг к другу. Вероятно, это значит умереть заживо».

Но вскоре Колину наскучила пресная и добропорядочная моногамия, и он пустился в любовные приключения с пожилыми богачами. Один из них, Билли, фотографировал Колина полностью обнаженным в своей вилле во Франции, у бассейна. Потом они с Таскером жили у одного американского дипломата в Вене и показывали тому стриптиз. Потом Спенсер женился, чтобы иметь детей. Он «всё еще желал Джона, но не хотел связывать себя этим партнерством». Таскер уехал в Австралию, где стал директором театра и ни с кем больше не сходился. В 1988 г. он умер от рака, не дожив даже до шестидесяти, не то что до девяноста, а перед смертью все письма Спенсера вернул ему в Англию. Спенсер перечел их и решил опубликовать эту переписку. В своей публикации (Spencer 1990; Norton 1998: 267–272) он с горечью пишет: