– Данный вопрос, – заявляли они, – требует и заслуживает внимательного изучения. – Американцы отвечали в более шутливом тоне. Они говорили:
– Давайте прекратим эту дискуссию. До Германии еще очень много миль; до победы над нацистами еще очень много месяцев.
Я надеялся, что Сталин удовольствуется первыми ответами и переменит тему раньше, чем очередь дойдет до меня, но ему, бесспорно, присуща настойчивость. Он обратился с этим вопросом и ко мне, и я, несколько нетвердо держась на ногах, встал с места.
– Как сказать, – ответил я и перевел дух, стараясь соображать быстро, несмотря на действие паров шампанского. – Не слишком ли академичен этот вопрос? Ведь когда наши армии двинутся с запада, а ваши будут продолжать наступление с востока, вся проблема и разрешится, не так ли? Русские, американские и английские солдаты разделаются с большинством из этих 50 тысяч в бою, и я надеюсь, что такая же судьба постигнет не только эти 50 тысяч военных преступников, но и еще сотни тысяч нацистов.
И, сказав это, я собрался снова сесть. Но Сталин, сияя от удовольствия, обошел вокруг стола и обнял меня за плечи.
– Превосходный ответ! Тост за ваше здоровье! – Я вспыхнул и уже готов был выпить, так как по русскому обычаю полагается пить даже за свое собственное здоровье, – как вдруг я увидел, что перед самым моим носом кто-то гневно потрясает пальцем.
– Вы что же, хотите испортить отношения между союзниками? Вы понимаете, что вы сказали? Как вы осмелились произнести подобную вещь? – Это был Черчилль, взбешенный не на шутку»[753].
Я, несколько злоупотребляя цитированием, все же привел этот пассаж, чтобы читатель мог реально себе представить атмосферу, в которой проходили встречи «большой тройки», а вернее сказать, по существу и все переговоры между представителями Советской России и западными союзниками. Каждый раунд таких переговоров был подобен схватке тяжеловесов на политическом ринге. И, как свидетельствуют исторические источники, по большей части Сталину удавалось, если не в полной мере, то хотя бы частично, обосновать и отстоять позицию Советского Союза.
Работая над данным материалом, я наткнулся в Интернете на статью, помещенную в начале января 1943 года в американском журнале «Тайм». Она была посвящена Сталину. По традиции этот журнал в канун нового года определяет по своему выбору человека года. Таким человеком 1942 года журнал назвал Сталина и посвятил ему восторженную, хотя кое в чем и критическую статью. В ней содержатся довольно интересные мысли и оценки, сопоставления с другими личностями того времени. Приведу лишь одно высказывание: «1942 год был годом крови и силы. Человек, чье имя в русском языке означает сталь, стал человеком 1942 года. Только Иосиф Сталин в полной мере знал, как близка была Россия к поражению в 1942 году, и только Иосиф Сталин знал, как он спасет Россию от этого… Он коллективизировал крестьянские хозяйства и превратил Россию в одну из четырех великих индустриальных держав на земле. Насколько он преуспел во всем этом, стало очевидно благодаря поразившей весь мир силе России во второй мировой войне. Методы Сталина были жесткими, но они окупили себя»[754].
Рисуя портрет Сталина-дипломата, я сумел лишь обозначить пунктиром наиболее существенные черты и особенности его стиля и методов деятельности на чисто дипломатическом поприще, т.е. в качестве конкретного переговорщика и оппонента своих контрагентов по коалиции. Дополню это описание еще одной ссылкой на А.А. Громыко: «Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упреком по адресу того или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать, объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого взгляда пронизывали.
Когда Сталин говорил сидя, он мог слегка менять положение, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, иногда мог легким движением руки подчеркнуть мысль, которую хотел выделить, хотя в целом на жесты был очень скуп. В редких случаях повышал голос. Он вообще говорил тихо, ровно, как бы приглушенно. Впрочем, там, где он беседовал или выступал, всегда стояла абсолютная тишина, сколько бы людей ни присутствовало. Это помогало ему быть самим собой.
Речам Сталина была присуща своеобразная манера. Он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления.
Что касается зарубежных деятелей, то следует добавить, что Сталин их не особенно баловал своим вниманием. Уже только поэтому увидеть и услышать Сталина считалось у них крупным событием…»[755]
Даже этот беглый, схематический портрет обнажает перед нами незаурядную личность, влияние которой далеко простерлось за пределы его земной жизни. Сталин и до сих пор будоражит умы людей как в нашей стране, так и за ее пределами. И задача состоит в том, чтобы объективно раскрыть его подлинную историческую роль, а не малевать или полубожество, или патологического маньяка. Возвысить нашу страну до уровня второй мировой державы мог только по-настоящему великий человек, а не какая-то мелкая посредственность, претендующая на такую роль. В истории случается все, но еще никогда политический пигмей не стал политическим великаном. А наоборот – иногда происходит!
Завершить этот раздел мне хочется словами одного из американских биографов Сталина А. Улама, дающего обобщающую характеристику Сталина не столько как исторической личности, сколько как дипломата. Американский автор в целом резко отрицательно оценивает многие стороны политики Сталина, отмечая, что ни один из тиранов в истории не обладал такой необъятной властью, как Сталин. Вместе с тем он подчеркивает и колоссальные достижения, прямо увязывая их с деятельностью Сталина. О Сталине как дипломате американский автор пишет чуть ли не восторженно-патетически: «Но если полководческие заслуги Сталина сомнительны, то его дипломатический талант безусловен…
Достаточно парадоксально, что этому величайшему дару Сталина выпало меньше всего признания, даже в его собственной стране и даже в период „культа личности“. Его величие как дипломата намного превосходило его дипломатический опыт; оно основывалось на тщательном взвешивании сильных и слабых сторон (как психологических, так и материальных) партнеров и врагов России, их национальных характеров и идиосинкразии, человеческих страстей и страхов. Когда он сел за стол переговоров с Рузвельтом и Черчиллем, он – который лишь недолго жил за границей и чья жизнь была ограничена узами конспирации и коммунистической политики, – знал намного больше о политике и экономике их стран, чем они знали со слов своих экспертов о его. И, что более важно, он разобрался в характерах обоих своих партнеров так, как они никогда не могли бы разобраться в нем»[756].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});