Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала»[745].
Сталин не был столь наивным, как полагал английский премьер. Напротив, именно Черчилль оказался, как говорится, в дураках. Да и глупо было полагать, что в Советском Союзе не знали об американских и английских работах по созданию атомного оружия. Как советские ученые, так и советская разведка по указанию Сталина проводили напряженнейшую работу по созданию атомного оружия. В частности, в этом состояла одна из заслуг Сталина в деле упрочения обороноспособности Советской России не только во время войны, но и после ее окончания. Ибо он смотрел далеко вперед и понимал, что партнеры по коалиции попытаются использовать появление нового оружия для оказания давления и даже прямого шантажа Советского Союза.
Как же на самом деле реагировал советский лидер на информацию Трумэна. Об этом рассказал в своих мемуарах Г.К. Жуков. «Не помню точно какого числа, в ходе конференции после одного из заседаний глав правительств Г. Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомной.
В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И. В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. Черчилль, как и многие другие англо-американские деятели, потом утверждал, что, вероятно, И.В. Сталин не понял значения сделанного ему сообщения.
На самом деле, вернувшись с заседания, И.В. Сталин в моем присутствии рассказал В.М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал:
– Цену себе набивают. И.В. Сталин рассмеялся:
– Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.
Я понял, что речь шла о создании атомной бомбы»[746].
Как теперь хорошо известно, Сталин еще задолго до испытания атомной бомбы американцами дал указание развернуть широкомасштабные работы для разработки атомного оружия. И они велись под его непрерывным контролем, ибо он отлично понимал значение атомного оружия в той международной ситуации. И совсем неправ американский автор Д. Холловэй, считающий, будто появление атомного оружия не изменило основную внешнеполитическую концепцию Сталина. Эту мысль он в разных вариантах проводит в своей книге, посвященной данной проблеме[747]. В конце концов, американский автор вступает в противоречие с самим собой, когда пишет: «Атомная бомба занимала центральное место в сталинской военной политике. Сразу же после войны он отдал приоритет тем мерам, которые могли бы снизить эффект ядерного удара по Советскому Союзу, он создал советскую противовоздушную оборону и увеличил возможность проведения советских наступательных операций в Европе. В то же время он торопил с созданием средств доставки советского ядерного оружия. Для Советского Союза было важно получить возможность для нанесения удара по передовым базам в Европе, Африке и Азии, с которых Соединенные Штаты могли осуществить ядерное нападение. Сталин также решил как можно скорее обзавестись межконтинентальными системами, которые позволили бы Советскому Союзу угрожать Соединенным Штатам»[748].
Подводя краткий итог рассмотрению поставленной темы, можно констатировать следующее. В ходе работы Потсдамской конференции возникали трудности, создававшиеся позицией сторонников «жёсткого курса» в США и Великобритании. Тем не менее на этой конференции во многом благодаря усилиям Сталина и советской делегации в целом были приняты решения, которые представляли собой победу демократических принципов урегулирования послевоенных проблем. Успешное завершение Потсдамской конференции явилось наглядным доказательством того, что три державы, сотрудничавшие в годы войны в борьбе против общего врага, при желании могут, несмотря на имеющиеся различия в их позиции, найти основу для сотрудничества и в мирное время. Сталин как глава советского правительства наглядно продемонстрировал на конференции свою добрую волю к такому сотрудничеству.
6. Сталин как дипломат
Дать краткую и вместе с тем емкую и соответствующую исторической истине характеристику Сталина как дипломата – задача чрезвычайно трудная и сложная. Это проистекает из ряда причин как объективного, так и субъективного порядка. Прежде всего, сложность проистекает из характера самой личности Сталина, в политической биографии которого как бы сплелись в органический и неразделимый сплав как положительные, так и отрицательные черты и свойства. Эти свойства были не только, а может быть, и не столько отличительные черты самого этого человека, но и прежде всего – фундаментальные особенности эпохи, имя которой в сознании многих людей ассоциируются с именем Сталина. Это была суровая, порой беспощадная эпоха, вместившая в себя как подвиги исполинского масштаба, не меркнущие в веках, так и суровые, порой кровавые события.
Ко времени начала второй мировой войны Сталин по праву рассматривался в качестве одной из ключевых фигур на мировом политическом поле. И этот факт не столько отражал его личную роль, сколько значение и место, которое к тому времени занимал Советский Союз в развертывавшемся невиданном по своим масштабам и последствиям мировом историческом противоборстве. Чтобы ясно и беспристрастно понимать и оценивать многие политические и дипломатические действия Сталина как накануне войны, так и в ее ходе, надо не упускать из виду обстоятельство фундаментального значения. Несколько упрощая (но не извращая), я бы охарактеризовал ситуацию следующим образом: как фашистская Германия вместе со своими союзниками Италией и Японией, так и западные державы, в целом однозначно враждебно относились к Советскому Союзу. В основе этой враждебности лежало не только наличие серьезных объективных геополитических противоречий и разногласий, значительное столкновение национальных и иных интересов, но и идеологические мотивы.
В наши дни кое-кто склонен не просто принижать значение последнего обстоятельства, но и вообще приравнивать его чуть ли не к нулю, не говоря уже о том, что особый упор делается на то, чтобы представить фашизм и коммунизм едва ли не в качестве разновидностей одной и той же красно-коричневой идеологии. Разумеется, со всеми вытекающими из подобного уподобления политическими, моральными и иными выводами. Здесь не место вдаваться в полемику по этому поводу. В качестве одного, но весьма характерного факта приведу лишь один эпизод, показывающий то, как к нашей стране в те времена относились западные демократии. Речь идет о признании Вашингтоном Советского Союза. Вот что говорил по этому поводу сам президент Ф. Рузвельт: «В 1933 году моя жена посетила одну из школ у нас в стране. В одной из классных комнат она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила, что это за белое пятно, и ей ответили, что это место называть не разрешается. (В скобках не могу удержаться от выражения „восторга“ относительно хваленной американской демократии и терпимости – Н.К.) То был Советский Союз. Этот инцидент послужил одной из причин, побудивших меня обратиться к президенту Калинину с просьбой прислать представителя в Вашингтон для обсуждения вопроса об установлении дипломатических отношений. Такова истории признания нами России»[749].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});