глядя на своё отражение. Её глаза горели ярче, чем когда-либо. Она чувствовала, как её сердце ускоряется, как в ней просыпается холодная ярость.
— Я узнаю, — тихо произнесла она, глядя на себя, словно на чужого человека. — Я узнаю всё. И тогда ты, Анжелика, больше не будешь в центре этого чёртового мира.
Рита сжала пальцы в кулаки, её ногти вонзились в кожу. Но боль не трогала её. Она была слишком занята планами на будущее.
Ей нужно было только время. И Чезаре будет принадлежать ей!
Глава 14
Пальцы сжимали платок всё крепче, и я вдруг поняла, что это единственное, что удерживает меня от крика. Мой рот был сжат до боли, как будто я пыталась удержать все слова внутри, но они всё равно пробивались наружу, рвались изнутри, раздирая меня на части. Я пыталась сосредоточиться на чём-то другом — на шуме машин, на людях, которые проходили мимо, на запахе жареных каштанов, который доносился из соседнего киоска. Но всё это было как в тумане. Я шла на автомате, и каждый шаг приближал меня к тому месту, откуда я сейчас хотела убежать. Церковь. Я видела её шпили вдали, и сердце замирало с каждым приближением.
Боже, я боюсь. Я боюсь сказать ему…Боюсь себя боюсь, что не смогу и сломаюсь.
Церковь возвышалась впереди, её острые шпили резали небо, как кинжалы, пронзающие бескрайнюю синеву. Я смотрела на неё, и внутри всё сжималось, как будто кто-то выкручивал мне сердце. Эти острые контуры были как руки, что тянулись за мной, пытаясь удержать, схватить за горло, не дать уйти.
Я шла на эту встречу, словно на казнь, заранее зная, что не выдержу. Но я обещала матери. Я поклялась, что покончу с этим раз и навсегда. Она настояла, и я, слабая и сломанная, согласилась. Но теперь мне казалось, что я не смогу. Что даже если скажу это, то потом снова приползу к нему, как грешница, молящая о прощении.
Я остановилась перед массивными дверями, обхватив пальцами холодный металл. Стальные ручки, такие тяжёлые. Я закрыла глаза и вдохнула глубоко, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Но казалось, что все нервы оголены, что я стою на краю пропасти, и ветер вот-вот столкнёт меня вниз.
Ты должна это сделать, Анжелика. Это правильно.
Но я не верила. Ни одной секунды. Даже сейчас, когда я готова была переступить порог церкви и сказать ему те слова, что мама вложила мне в голову, я знала, что это ложь. Грязная, ужасная ложь. Но разве у меня был выбор? Я должна была освободить его. Освободить себя. Но почему это казалось таким невыносимым?
Внутри церкви было тихо. Так тихо, что я слышала каждый удар своего сердца. Оно билось так громко, что, казалось, даже стены отзывались на эти удары. Свет пробивался сквозь витражные окна, и цветные тени падали на пол, словно старые призраки, замеревшие в немом танце. Как и я. Замершая в своей тьме, в своих страхах.
Чезаре здесь. Я всегда знала, где он. Мы были связаны невидимой нитью, и эта нить тянула меня к нему, даже когда я пыталась её разорвать. Даже когда мне говорили, что это грех. Он был как наркотик, от которого я не могла отказаться на который подсела так, что не было сил сопротивляться. Я не могла уйти, не могла забыть.
Я увидела его силуэт в полумраке исповедальни. Он сидел, склонив голову, и в этом жесте было что-то спокойное, почти смиренное. Но я знала его слишком хорошо. Это была маска, за которой прятался гнев, боль, страсть — всё то, что он скрывал от всех остальных. Только не от меня.
Я вошла внутрь с другой стороны, закрывая за собой тяжёлую деревянную дверцу. Она захлопнулась с глухим стуком, от которого у меня по коже пробежал холод. Это был звук, словно дверь за моим счастьем закрылась навсегда. Я стала напротив него, и в груди разлился холодный страх. Слова застряли в горле, комом встали, как яд, который я не могла проглотить. Я пыталась выдавить из себя хоть что-то, но чувствовала как внутри все сдавило. Как боль выкручивает меня, кромсает, выдергивает мне нервы. Это как резать вены и знать, что ты умрешь, истекая кровью.
— Чезаре… — мой голос дрогнул, хриплый, слабый, как у испуганного ребёнка. Я сглотнула, пытаясь найти нужные слова. — Мы… мы не можем больше так… встречаться. Я… я не могу. Это неправильно. Я пришла сказать тебе, что это конец.
Он повернул голову, и в полумраке я увидела его глаза. Они были тёмными, как ночь, бездонными, как море, в котором можно утонуть. И я тонула. Я чувствовала, как что-то внутри меня ломается, как будто он видел все мои мысли, все мои страхи, все мои слабости.
— Ты серьёзно? — его голос был тихим, почти шёпотом, но в нём звучала такая сила, что мои слова сразу же потеряли всю свою важность. Они рассыпались, как пыль. — Ты хочешь, чтобы я поверил в это?
Я пыталась говорить, но не могла. Он знал меня слишком хорошо. Он знал все мои слабости, все мои страхи. Я смотрела на его губы, на ту линию, что дрогнула, когда он произнёс эти слова. И внезапно я почувствовала, как мое сердце разрывается на куски… я уже истекаю кровью.
— Это правда, — выдавила я наконец, хотя моя собственная уверенность казалась мне хрупкой, как стекло. — Мы не можем. Я…не хочу. Это нужно прекратить. Я замужем. Я…я не хочу. Моя мать. Она все знает о нас. Она расскажет Рафаэлю… и это будет конец нашей семье. Пожалуйста…
Он рывком открыл дверь со своей стороны и уже через пару секунд стоял передо мной в узком помещении. Облокотился обеими руками возле моей головы, наклонился вперёд, его лицо было так близко, что я могла чувствовать его дыхание на своих губах. Это было как прикосновение огня, горячее, обжигающее. Мои пальцы сжались в кулаки, я пыталась отодвинуться, но не смогла. Он не давал мне уйти. Его глаза сверлили меня, прожигали насквозь, заставляя почувствовать всю тяжесть его боли, его гнева.
— Забудь о ней, — его голос стал низким, хриплым, полным глухой ярости. Он говорил тихо, но каждое его слово било, как удар. — Забудь обо всех. Ты любишь меня. И ты не можешь от меня уйти.
— Я… должна… — прошептала я, чувствуя, как слёзы подкатывают к глазам. Я ненавидела себя за это. Ненавидела за слабость, за то, что