— Голова Мелинды забита всякой чепухой, — раздраженно сказал Гарт, — могу себе представить, что последует, появись она перед графиней. Нет, лучше держите ее подальше, мы представим Мелинду на следующий день, и давайте молиться, чтобы она больше не выкидывала своих штучек, пока здесь наша гостья.
— А Эмиль? — сухо спросила я. — Думаю, он может встретить свою мать?
— Конечно. Он может поздороваться с матерью, а потом вам лучше его увести. Знаете, мисс Уэстолл, мне приходит в голову, что из троих детей вы самая непослушная.
— Как вы смеете?! — сердито воскликнула я. — Не говорите со мной как с ребенком, я вам этого не позволю!
Гарт поднял брови, и я поняла, что мое раздражение доставило ему радость.
— Да, вы ребенок. Непоседливый, шумный, рыжеволосый, непослушный ребенок, и любой на моем месте отправил бы вас в школу, в надежные руки какого-нибудь ответственного, пожилого и строгого человека. Однако я не могу быть столь жестоким и оставлю вас играть втроем до упаду, но только если вы весь день проведете в комнате.
Я уже собиралась высказать ему все, что о нем думаю с самого первого дня, но он поднял руку и сказал:
— Не сейчас, если можно. Как-нибудь в другой раз скажете мне все, что обо мне думаете. Сегодня в Треджиллисе все слишком темпераментны. Не могу понять почему. Однако, если подумать, причина становится ясна. Наша гостья-графиня — женщина с характером: она знает себе цену и отличается независимостью взглядов, другими словами, вы очень на нее похожи, хотя у нее нет рыжих волос. Интересно, как вы поладите.
Я развернулась и твердым шагом отправилась на поиски детей.
Стояло чудесное утро, и мне казалось жестоким запирать детей в доме. Я нашла их на газоне. Мелинда плела венок из ромашек, а Эмиль семенил рядом, срывая для нее цветы. Казалось, они отлично ладят.
— Еще две ромашки, и все готово, — сказала Мелинда и заметила меня. — Когда я вырасту, то стану королевой, буду носить ожерелье из настоящих бриллиантов, а Эмиль будет моим рабом, исполняющим все-все приказы.
— Идите в дом, дети, — приказала я, слишком рассерженная на Гарта, чтобы сообщить эту новость мягко.
— Но такое чудесное утро, и Мелинда еще не закончила венок, — заметил Эмиль.
— Она может закончить его дома. Идите.
— Я не пошевелюсь, пока не закончу, — сказала Мелинда, и на ее лице появилось привычное хмурое выражение.
— Дядя велит тебе идти в дом. Делай, как тебе говорят, Мелинда. Немедленно иди.
Мне еле удалось отправить детей в школьную комнату под встревоженные расспросы Эмиля:
— Но почему? Мы ведь не сделали ничего плохого?
— Это приказ, — безжалостно рявкнула я, с шумом захлопнув за собой дверь.
О чем тут же пожалела, увидев испуганные лица детей. Не их вина, что я рассердилась на Гарта. Я не должна отыгрываться на детях.
— Все равно скоро твой урок английского, Эмиль. Можешь поиграть потом.
— Но ромашки завянут, — с упреком ответил он, показав уже две довольно помятые ромашки, крепко сжатые в его маленькой ручке.
— В таком случае можете сначала доплести венок, — сжалилась я.
— Не буду! — закапризничала Мелинда. — Ненавижу этот гадкий венок! Я не надену его ни за что на свете.
Она швырнула ромашки на пол и принялась их топтать.
Мое занятие с Эмилем было обречено на неудачу. Эмиль расстроился и слушал невнимательно, да и Мелинда вела себя отвратительно, не хотела заниматься и мешала Эмилю. Наконец я сдалась и решила немного развлечь детей, вспомнив про большую коробку цветных мелков, на которую наткнулась, убирая в комнате.
Я их достала, скатала мой бесценный ковер, дала детям по листу толстой бумаги и попросила их заняться рисованием.
В детстве я провела множество счастливых часов за рисованием и надеялась, что дети будут заняты все утро. Если бы я только знала, какие у этого невинного решения будут катастрофические последствия!
Подойдя к окну, я увидела на аллее большую машину Ситона. Мне показалось, что за рулем сидит Гарт. Значит, он сам привезет Арманелл в Треджиллис. Я смотрела машине вслед, пока она не исчезла из вида.
Эмиль дернул меня за платье.
— Что мне нарисовать? — капризно спросил он.
— Используй свое воображение, — с нетерпением ответила я.
Но, заметив тревогу на его лице, я добавила:
— Нарисуй дерево, Эмиль, цветы и небо.
Он нехотя подошел к листу, и я поняла, что, вопреки моим ожиданиям, для мальчика это не станет приятным времяпровождением.
Я обернулась к Мелинде, и она встретила меня мрачным взглядом.
— Когда я надену свое голубое платье и буду встречать графиню? — спросила она. — У меня нет времени рисовать. Я должна учиться делать поклоны.
Мне еще предстояло сообщить Мелинде о том, что ей придется с позором сидеть в комнате, в то время как Эмиль будет встречать мать. Но я решила отложить эти ужасные новости, осознавая, к каким последствиям они могут привести.
— Не сейчас, — ответила я. — У тебя достаточно времени, чтобы нарисовать картинку.
Мелинда нехотя взяла лист бумаги и начала красным мелком делать широкие, зигзагообразные мазки.
— Что ты делаешь? — в тревоге спросила опасаясь, что рисунок Мелинды будет похож какие-то дикие каракули.
Она не ответила и, казалось, увлеклась рисованием. Я оставила девочку в покое и с благодарным вздохом уселась в кресло с журналом. Это были первые спокойные минуты за все утро. Медленно перелистывая страницы, я зачиталась. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Мелинда отбросила мелки и крикнула:
— Готово! Разве не красиво? Посмотри.
Я подошла и издала вздох изумления. Рисунок был полон жизни и обладал прекрасным чувством цвета. Ярко-голубое дерево на фоне заката, цвета ясные и чистые. Мелинда перепачкала мелками все лицо, но могла гордиться собой. Глядя на маленькую чумазую девочку, я раскрыла секрет ее непослушания: Мелинда была ребенком творческим и в искусстве находила выход своей бурной энергии и покой неспокойной душе.
Поскольку похвала выпадала на долю Мелинды крайне редко, я принялась восхищаться ее работой, не жалея слов, но девочка вскоре утратила интерес к моим восторгам.
— Пойду вымою руки, чтобы быть готовой к приезду графини.
— Минутку, — сказала я, оттягивая роковой момент, — я еще не видела рисунок Эмиля.
Он сидел на корточках на полу и, сморщив лоб, мучительно трудился над своим листом бумаги. С тревогой взглянув на меня, он сказал:
— Я не могу нарисовать похожее дерево.
Конечно, Эмилю и в голову не могло прийти синее дерево. Он изобразил пышный шар зеленого цвета и попытался нарисовать дорогу, которая уходила прямо в небо.