дни такая замкнутая была, а сейчас сияет вся. Даже в Москве я никогда не видела ее такой счастливой. Не зря говорят, Родина — кровь играет!
— Значит, наш Алиасик хорошо на нее повлиял, — вставила одна из гостей.
— Ваш Алиасик? Какое отношение он имеет к моей дочери? Чем занимается?
Гости замолчали. Веселые улыбки исчезли. Растерянно трясся головами в надежде найти подсказку, как отвечать на поставленные вопросы, все уперлись в лицо Ирины Анатольевны, на котором радость сменило любопытство, а теперь хмурость спешила на его смену.
Все понимали, что, не ответив или обманув, они рискуют потерять теплое отношение Ирины Анатольевны. Этого никому не хотелось. Как бы бросаясь из крайности в крайность, гадая, говорить или нет, вербально заключили, что молчать — большее зло. И тогда, женщины, вооружившись языком, как грозным природным оружием по распространению сплетен, наперегонки рассказали все, что знали и думали про Алиаса.
Через десять минут от праздника не осталось и следа. Рассказали все. Что он — бездельник, что ворует деньги, что держит в страхе половину города, что отец погиб на войне, а мать — простая сельчанка. Прокомментировали ситуацию его женитьбы на Сабине в самых печальных красках, описывая, как Сабина целыми днями сидит дома, готовит и убирает, а Алиас приходит с друзьями, чтобы поесть и попить. На работу не пустит из-за ревности. Детей настругает в духе обычаев. Будет волочить бедность, пока в чужих карманах, в которые он сует руки, звонят монеты, а не повезет — тюрьма. Разобьется у Сабины блатная романтика о стены тяжелого, послевоенного домашнего быта. Возмутится, так поколотит ее! И так по нарастающей ноте, пока Ирина Анатольевна не потеряла сознание.
Теть Вера, фронтовая медсестра, нырнула в аптечку, откуда вернулась с нашатырем и аппаратом для измерения давления, а тетя Люся, выключив магнитофон, положила мокрый платок на лоб Ирины Анатольевны, завершив праздник.
Ирина Анатольевна придя в чувства, расположилась на кресле и попросила гостей не расходиться. Ромашковый чай вернул ей способность мыслить. Хозяйка дома принялась отстаивать честь дочери и семьи, которая, как ей показалось, была задета обществом, допустившим разговоры, что ее дочь из благородной семьи связалась с уличным хулиганом.
— Друзья, вы поведали мне о детской шалости. Сабина никогда не свяжется с таким, как Алиас, не то что для создания семьи, а даже для дружеских отношений. Предполагаю, ей известны не все стороны его жизни и характера. И как только она обо всем узнает, она разорвет с ним любую связь. К тому же, у Сабины в Москве есть жених. Марк из богатой и знатной семьи. Образован по последней науке и красив, как Аполлон. О договоренностях на родительском уровне ей известно. Марк — ее жених! И пусть слова Ирины Анатольевны ничего не стоят, если в скором времени формальная помолвка не примет официальный характер. И мы все вместе станцуем во дворе моего дома. Запомните, неделя, и нам никогда не придется говорить об Алиасе и Сабине в одном предложении!
***
Метрах в ста от Мухусского вокзала грабили депо. Молодые мальчишки лет по одиннадцать-двенадцать средь бела дня откручивали тяжеленный электродвигатель из абсолютно сгоревшего и потому более недееспособного механизма. В ручную выполнив работу, которая по идее предназначается подъемному крану, они сняли движок с места, где тот, бездельничая, простоял последние несколько лет, но столкнулись с другой проблемой. Теперь следовало донести груз, содержащий в себе желанную медь и алюминий, до гаража во дворе. И там уже можно было спокойно инструментами разобрать его на нужные детали.
Тридцать минут волочили мотор, прилагая титанические усилия, но не смогли пройти и одного процента от намеченного пути. Посчитав, что такими темпами для достижения цели им и года не хватит, решили разбирать двигатель на месте. Затащили его за пришедший в негодность, но стоящий как ни в чем не бывало на железнодорожном пути вагон, чтобы хоть как-то скрыть незаконную добычу. А двух самых молодых отправили за инструментами и бензином.
Целый день стучали молотками и топорами, крутили отвертками и резали кусачками. Лишь к вечеру добились желаемого результата, отделив благородные металлы. Голодные, изрядно подуставшие, полили провода бензином и подожгли. Черный дым, несмотря на приближение ночи, виднелся на весь район. Отделив металл от кожуха, мальчишки распределили медь по клетчатым мешковинам. Осталось только собрать инструменты и уйти, как нагрянул отряд милиции. Половина ребят разбежалась, другим повезло меньше — их поймали с поличным. На старом жигуле доставили в отделение.
Дежурил в тот вечер Казематба. Он заварил чай и за рабочим столом рассматривал политическую карту мира, восторгаясь размерами России. В кабинет вошли шестеро ребят, подгоняемых сзади Бутой. Казематба оглядел задержанных детей и вопросительно взглянул на сотрудника.
— Грабили!
— Что грабили?
— Вокзал грабили. Я задержал.
— И что же вы на вокзале грабили?
— Депо. Моторы разбирали, снимали медь и алюминий. Хотели металл сдать, немного заработать. Купить футбольный мяч во двор. Дядя, а дядя, отпусти, мы больше не будем.
Казематба тронули уставшие лица, грязные, измазанные мазутом руки и вещи. Он проникся состраданием и жалостью. А довольный Бута ждал, когда его похвалят и отпустят для выполнения дальнейших оперативных задач. Однако капитану наскучила ситуация. Мальчишек не накажешь, взятку с них не получишь. Освобождать надо. Другая сторона медали — первое задержание Буты. Портить рабочий настрой не хотелось. И решил Казематба совместить приятное с полезным. Завел всех в соседний пустой кабинет, веля Буте провести профилактическую беседу, дабы исключить возможность повторения грабежей. А сам вернулся за чай.
И тут случилось нечто, из ряда вон выходящее. Бута, обычный парень, часто испытывавший по жизни страх, увидел те глаза, какими часто смотрел сам. По всей логике вещей кому, как не ему, человеку, проходившему все ужасы унижений (один Инал чего стоил), следовало войти в положение и отнестись с пониманием. Но именно в тот момент, когда впервые он почувствовал в себе силу, ощутил способность влиять на чужие жизни, власть над кем-то, в нем произошла некая трансформация. Он уверовал, что он — наместник справедливости на земле, а потому обязан искоренять преступность. Его разум помутился. Он забыл, что еще недавно, прислуживая своим господам, шел на отвратные поступки и готов был пойти на них завтра. Двойные стандарты в