Читать интересную книгу Бенедиктинское аббатство - Вера Крыжановская

В то время трудно было исполнить желание Эдгара, но случай помог ему. Однажды вечером, когда мы спускались в подземелье, проходя близ комнат приора, в том месте, где мой друг уже подслушал один подозрительный разговор, до наших ушей донесся явственно шепот двух людей. Мы застыли на месте. В эту минуту раздался звучный голос, и мы услышали отчетливые слова:

— Неблагодарная собака! Ты опять ослушался меня? Твоя небрежность погубит нас всех. Ты злоупотребляешь данным мною тебе независимым положением. Подай отчет в суммах, которые я тебе доверил; ты промотал их!.. Берегись выводить меня из терпения. Не воображай, что ты можешь пренебрегать мною; я разобью тебя, как кусок стекла. Ты знаешь меня!

— Это глава, — прошептал Эдгар.

В эту минуту приор отвечал приниженным тоном:

— Но я невиновен, граф. Что могу я сделать? Служа вам столько лет, я стараюсь не иметь другой воли, кроме вашей, а вы все недовольны. Бог свидетель, как я благодарен вам, но вы слишком дурно относитесь ко мне.

— Хорошо, хорошо, я знаю твою щепетильность, — возразил глава. — А теперь слушай: приказываю тебе хорошенько присматривать за братом Бенедиктусом. Он наблюдает за мною; я подметил его подозрительные взгляды. Человек этот не нравится мне. Кажется, я дал ему средство мстить за себя, так чего же ему еще надо? Подозревать и шпионить?

Эдгар увел меня.

— Это хорошо, что мы узнали о его недоверии ко мне, — прошептал он, спускаясь. — Я удвою осторожность при наблюдении за тобой и все-таки узнаю, кто ты, умный человек, который слышит, как трава растет. Ведь, в самом деле, это чудо, если он подметил шпионство с моей стороны.

— Да, — ответил я, — и повторяю тебе, Бенедиктус, мы играем в опасную игру, борясь с этим человеком с его проникающим взором.

— Увидим: кто не рискует, ничего и не получает. К тому же, — Бенедиктус горделиво улыбнулся, — я не люблю борьбы со слабым врагом. Ты слышал, он «граф», это крайне важное указание для меня.

Мы расстались, и я пошел к Бернгарду, но должен признаться, что и работы в лаборатории, и проекты мщения отошли на задний план из-за тайных свиданий с Нельдой.

Любовь моя разгоралась сильнее прежнего, и она отвечала на нее.

Вырвавшаяся наружу, ни чем не обуздываемая страсть заглушила всякий стыд и угрызения совести; запретная любовь чудесным образом расцветала за толстыми стенами двух строгих монастырей.

* * *

Несколько недель спустя, однажды вечером, Бенедиктус сообщил мне, что наконец представляется так давно ожидаемый случай погубить аббатису урсулинок.

В монастыре появилась оспа, и несколько сестер умерли, а другие, уже пораженные болезнью, были в очень тяжелом состоянии.

При помощи лекарства, приготовленного Бернгардом, мать Варвара захворала; Мария и Нельда, ухаживавшие за нею, объявили, что у нее оспа и, во избежание заражения, к ней никого не допускали. В следующую ночь все было приготовлено и удалось как нельзя лучше.

Мать Варвара, крепко усыпленная наркотиком, была перенесена мною и Бенедиктусом в наши подземелья и помещена в одну из секретных тюрем. Теперь я мог на свободе заняться местью и принудить ее дать мне все сведения относительно моего рождения и имени матери.

Пока мы устраивали ее, Мария и Нельда, при помощи нескольких монахинь, из которых аббатиса по злобе своей создала себе непримиримых врагов, подменили ее тело другой умершей монахиней, совершенно обезображенной болезнью. На следующий день утром заговорщицы объявили о ее кончине, а опасность заразы помешала какому-либо осмотру трупа, и мать Варвара, действительно умершая для света и общины, была спешно и без помпы погребена.

Так как Мария фон Фалькенштейн была всеми любима за кротость и доброту и, кроме того, пожертвовала все свое состояние монастырю, то ее и выбрали аббатисой.

Эдгар приобрел громадное преимущество, он сделался полновластным хозяином монастырской кассы, потому что Мария всегда была готова все отдать и пожертвовать для любимого человека, и благодаря тому, что Нельда была назначена сестрой-казначейшей, все шло как нельзя лучше. Эдгару требовалось много золота для его проектов, но, на его счастье, в те отдаленные времена не было такого нескромного контроля, как теперь.

Изложив эти события для ясности рассказа, я возвращаюсь теперь к матери Варваре, запертой тремя задвижками и которой я дал две недели срока для размышления и сознания своего бессилия.

Наконец, однажды ночью, с факелом и хорошей плетью, захватив принадлежности для письма, я спустился к ней. Я хотел записать признание и прежде всего ее биографию, вероятно, очень интересную.

Итак, я вошел в ее темницу: это была небольшая, круглая келья, окруженная крепкими стенами и освещенная привешенным к потолку ночником, горевшим день и ночь; охапка соломы, каменная скамья и стол составляли все убранство.

Когда я входил, бледная и сильно изменившаяся мать Варвара сидела на соломе. Она закрыла лицо руками и разразилась рыданиями; я подошел и в строгих, сухих выражениях потребовал от нее полной во всем исповеди, без утайки, если она не желает подвергнуться унизительным последствиям и многозначительно показал ей плеть. Она в ужасе отшатнулась с криком:

— Я все скажу! В чем дело?

Я не назвал себя, чтобы не повлиять на ее признания, и еще мне хотелось проверить ее слова. Мария передала мне всю ее переписку, и из нее я узнал, что добрая аббатиса в прежнее время страстно любила рыцаря Теобальда и с горя приняла пострижение. Затем она покровительствовала любви графини Розы к герцогу, а в одной записке тот благодарил ее за предупреждение о покушении Теобальда, графа Бруно фон Рабенау. Вообще, в этих бумагах говорилось о множестве фактов, смысл которых ускользал от меня вследствие того, что, очевидно, часть писем была уничтожена.

Итак, я уселся, приготовил свои записные книжки и повесил факел так, чтобы хорошо освещалось ее лицо; мне хотелось наблюдать за ее впечатлениями во время рассказа. Я предложил ей начать, прибавив, что намереваюсь произвести дознание относительно старой любви герцога и Розы и о судьбе ребенка, родившегося от их связи.

Тихим, прерывающимся голосом, аббатиса рассказала следующее:

— Очень молоденькой осталась я сиротой и воспитывалась у тетки, которая была в большой дружбе с графиней Рабенау, матерью Бруно. Часто видела я последнего, сначала юношей, а позднее молодым человеком. Так как я была очень богата и высокого рода, то нас хотели поженить, и я жаждала этого союза всей душой. Бруно был красив, и я любила его со страстью, какой более никогда ни к кому не питала; но с его стороны я встретила полное равнодушие, и когда он узнал о проекте матери, то наотрез отказался от меня.

Во избежание просьб и увещаний двух очень любивших меня и желавших этого брака дам, граф отправился в продолжительное путешествие, никого не предупредив. Отъезд этот привел меня в такую ярость, что я поступила в монастырь, пожертвовала на него все свое состояние, но к любви моей примешалась ненависть, и мысль о мщении преследовала меня день и ночь.

Случай представился скорее, нежели я могла надеяться. У графа Бруно был младший, уже женатый брат, свояченица которого жила с ними. Роза была красавица, и, хотя моложе меня на два или три года, мы были с нею очень дружны. Когда я постриглась, она часто посещала меня, но вдруг прекратила свои визиты, и я узнала, что она сделалась графиней фон Рабенау, женой так безумно любимого мною человека. Один Бог и я знаем, что произошло тогда в моей душе; а когда Роза снова стала посещать меня, я решила отравить ее, чтобы отнять радость у обожавшего ее мужа и поразить его сердце. Но случай заставил меня изменить решение.

Графиня фон Рабенау, ветреная и чувственная, нисколько не ценила любовь этого столь же доброго, сколь и красивого человека и в беседах со мной только и говорила о внимании к ней герцога, тогда молодого и очень красивого. Адская мысль вошла в мою голову. Наведя разговор на этот предмет, я спросила ее шутя: «А хотела бы ты быть любимой красавцем герцогом?»

«Разумеется», — не колеблясь, отвечала Роза.

Ответ этот успокоил меня, я знала, как действовать.

При посредстве одного друга я сохранила отношения с двором, сумела увидеть герцога и, не компрометируя себя, дала ему понять о расположении к нему молодой графини. Тот сразу воспылал страстью, и все вышло по моему. Я устраивала им свидания, и Роза, очень легко влюблявшаяся, особенно в герцога, скоро увлеклась им. Любовь герцога дошла до апогея, когда Роза стала горько жаловаться, что не знает, как избегнуть наблюдательности мужа.

«Переменимся ролями, — предложила я ей. — Разыгрывай здесь аббатису и принимай своего прекрасного герцога, а тем временем я буду играть роль супруги графа Бруно».

Чтобы объяснить возможность такого проекта, надо сказать, что граф в то время болел глазами. Днем он видел плохо, а с наступлением ночи до зари совершенно терял зрение. В виде лечения ему приказали купаться в озере, и для этого он поселился в своем замке Лотарзе, расположенном, как вам известно, очень близко от моего монастыря. Слишком долго было бы рассказывать, какой случай открыл мне, что был подземный путь от монастыря к замку. Где кончался этот путь? Я никогда не решалась узнать это.