вешает наши пальто на вешалку, все еще мокрые от выпавшего снега, и идет на кухню, обращаясь через широкое плечо.
— У меня на тебя большие планы, Квинн Скотт.
— О? И в чем же заключаются эти планы? — в моем голосе звучит возбуждение. Ничего не могу с собой поделать: этот мужчина вызывает у меня зависимость от него.
— Грязная девчонка, мы будем печь печенье, — Паркер ухмыляется, достает емкость с мукой и ставит ее на столешницу, — ты готов, Скрудж?
— Ха, ха. Да, я готова испечь печенье.
— Когда ты в последний раз пекла печенье?
Я переминаюсь с ноги на ногу, наклоняясь над гранитным островом, где он раскладывает ингредиенты и все необходимое для выпечки печенья.
— Скорее, когда я в последний раз хоть что-то пекла? Честно говоря, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз готовила. Обычно я ем еду на вынос в офисе или кусок пиццы по дороге домой. Очень полезно, я знаю.
Паркер хмурится и качает головой.
— Думаю, я могу оставить свою лекцию о питании на потом. Ты должна лучше заботиться о себе, милая, ты заработаешь себе проблемы на всю жизнь до тридцати лет.
Я слышу это снова и снова, от мамы, от Оуэна. Даже от моих друзей.
— Да, но я пробую новое занятие, где расслабляюсь, так что посмотрим, как все пойдет. К тому же, на работе меня ждет очень большое повышение, ради которого я выкладывалась на все сто, и когда я его получу, мне не придется проводить на работе так много времени. К должности прилагается помощник, и это будет чертовски здорово.
Несмотря на то, что он не имеет ни малейшего представления о том, как проходит мой день, ни о том, чем я на самом деле занимаюсь, он внимательно слушает, и по выражению его лица видно, что ему не все равно.
— Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь сделать? — поддразниваю я, — ты врач, и притом отличный. Работаешь волонтером в доме престарелых и являешься чем-то вроде бога секса, и даже печешь печенье. Ты идеальный мужчина.
— Нет, никто не идеален, Квинн. У всех есть свои недостатки, включая меня, — говорит он.
Я не могу не закатить глаза.
— Это говорит идеальный мужчина. Иногда это кажется странным, мне кажется, что я так хорошо тебя знаю. Мы ведь выросли вместе, я знаю твой любимый фильм, и каждый раз, когда тебе накладывали швы. Твои любимые виды спорта, сколько тебе было лет, когда ты потерял девственность. Но иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Того человека, которым ты являешься сейчас.
— Что ж, узнай меня заново, Квинн. Я все еще тот мальчик, которого ты знала, но теперь я мужчина. Мы оба изменились за эти годы.
В сотый раз с тех пор, как оказалась в его постели, я думаю о следующих нескольких днях и о том, что после того, как все закончится, я снова буду за сотни миль от него, а мой маленький сонный городок снова останется в прошлом.
— Я уеду, Паркер, ты это знаешь.
Он кивает, на его лице появляется любопытное выражение, когда он прислоняется к граниту. Материал рубашки обтягивает его руки.
— Почему ты так хочешь сбежать?
Вопрос застает меня врасплох, ударяя прямо в грудь с такой силой, что я делаю шаг назад.
— Я никуда не собираюсь бежать, Паркер. Нью-Йорк теперь мой дом, не Клубничная Лощина. Больше нет. Моя жизнь там, моя карьера, мои друзья, моя квартира. Пожалуйста, давай не будем портить то немногое время, которое у нас осталось, переживая о вещах, которые мы не можем изменить. Давай испечем это печенье, хорошо?
Какое-то время он просто смотрит на меня, взгляд его темных глаз напряженный, затем он кивает, подходит к холодильнику и берет упаковку яиц.
Если мы хотим насладиться временем, которое у нас остается, мы должны вернуться к комфортному общению между нами.
— Эй, Алиса, включи «Rockin’ Around the Christmas Tree», — тихо говорю я, обходя остров и занимая место рядом с ним.
Рождественская классика, которую даже я могу признать запоминающейся, звучит в динамике, и я вижу, как губы Паркера сжимаются, когда он подавляет ухмылку.
— А теперь иди и покажи мне, что нужно делать, потому что прошло столько времени, что я уже забыла. Где формочки для теста?
Час спустя мы раскатали тесто, и на всем вокруг было больше муки, чем на самой разделочной доске.
— Ладно, любимый рождественский фильм. И не говори «его нет», ты должна выбрать. Из всех, что ты видела, какой самый лучший? — спрашивает Паркер, работая формочкой в форме дерева по раскатанному тесту. Его сильные руки сгибаются при каждом движении, и, Боже, я никогда не понимала, насколько сексуальными могут быть руки, пока не увидела, как Паркер использует свои для множества вещей.
Я закусила губу, размышляя.
— А под любимым ты подразумеваешь тот, что я ненавижу меньше всего?
Он смеется.
— Да, вроде того.
— А какой твой? — мои пальцы осторожно снимают тесто для сахарного печенья вокруг фигурки, оставляя идеального пряничного человечка.
— Либо… «Эльф», либо «Санта Клаус» с Тимом Алленом.
Я притворяюсь, что меня мутит, засовывая палец в горло.
— Уилл Феррелл, я его ненавижу. Не знаю почему, что-то в нем меня просто раздражает. Мой самый нелюбимый актер всех времен. Особенно во всем, что связано с Рождеством.
— Не могу поверить, что ты только что это сказала, — говорит Паркер, на его лице написано недоверие, — этот человек буквально на голливудской Аллее славы, а ты так его не уважаешь?
— О, Боже, ты что, глава фан-клуба Уилла Феррелла? Он не смешной и такой кривляка.
Паркер открывает рот, как будто собирается что-то сказать, но затем качает головой и закрывает его. Я вижу, как работает его челюсть.
В следующее мгновение он швыряет в меня муку, которая приземляется пыльным облаком на мою щеку.
Я слишком ошеломлена, чтобы говорить или даже реагировать.
Паркер Грант только что бросил в меня муку, на мое лицо.
Опуская взгляд вниз, я вскрикиваю, замечая, что мука теперь покрывает мой винтажный кашемировый свитер.
Это. Война.
Я даже ничего не говорю. Просто беру одну из ближайших к себе вещей, которая, так уж получилось, оказалась яйцом, и разбиваю его прямо над его самодовольной головой. Желток стекает по его волосам на щеку, а выражение его лица?
Оно бесценно.
Я готова заплатить за то, чтобы видеть его снова и снова.
Редко кому удается лишить Паркера дара речи.
Ухмыляясь, я делаю шаг назад и скрещиваю руки на груди,