— Ксан! Я же просила! — теперь уже не шепчу, а шиплю похлеще трии. Куда там до меня Сивилле. — Не надо впутывать во всё это мою дочь!
— Вообще-то это не «всё это», а наша с тобой помолвка, а Лита скоро станет и моей дочерью тоже, — поправляет меня Тёмный, после чего с самым безмятежным видом пожимает руку какому-то мужчине. А когда тот от нас отходит, как ни в чём не бывало продолжает: — Пусть пресса сегодня оторвётся, зато потом вы сможете гулять спокойно, не боясь, что кто-то снова выскочит на вас из кустов.
— Ты должен был меня предупредить.
— Не забывай, и моя дочь тоже, — приобняв меня за талию, с нажимом напоминает Хорос.
— Ещё нет, — бурчу.
— Но скоро ею станет, так что успокойся и получай удовольствие от этого праздника.
— Сомнительное, я бы сказала.
— Согласен, малыш. — Рука высшего сползает с талии мне на бедро, мягко его оглаживает и возвращается туда, где ей и положено находиться в приличном обществе. — Настоящее удовольствие случится сегодня ночью.
От этого горячего шёпота по телу пробегает дрожь. А может, всему виной взгляд другого брата, который я ощущаю на себе даже сквозь толпу и расстояние.
Когда в холле не остаётся ни одного гостя, мы тоже перемещаемся в зал для приёмов. Здесь, как в старинном дворце, огромные стрельчатые окна, мраморные полы и море света в вычурных подсвечниках. Среди собравшихся снуют официанты с подносами, откуда-то сверху льётся ненавязчивая музыка. Вскинув голову, обнаруживаю источник чарующих звуков. Оказывается, здесь даже имеется ложа, как в каком-нибудь театре — в ней-то и расположились музыканты.
— Ленни, выглядишь шикарно! — К нам подбегает Оли с полупустым бокалом шнайса и сердечно меня обнимает. Поздравляет Ксанора с «самым лучшим выбором невесты, какой он только мог сделать» и машет Фелисии, подзывая: — Давайте скорее к нам!
К сожалению, в комплекте с Фелисией идёт старший Хорос, и я снова как на иголках.
— Фели, ну не правда ли они просто прелесть! Сразу видно, вы созданы, чтобы быть вместе! — продолжает захлёбываться восторгами Оли.
— Согласен. Мы с Ленни потрясная пара, — довольно усмехается Ксанор, в то время как его брат выглядит так, будто уже готов кого-нибудь растерзать.
Встречаюсь с ним взглядом, тёмным, тяжёлым, удушающим, и спешу отвести свой. Смотрю на Оли, Фелисию, на приглашённых. На пузырьки шнайса в своём бокале и узоры на натёртых до блеска мраморных плитах у меня под ногами. В общем, на что угодно, но только не на Гаранора.
Зато он продолжает смотреть на меня. Я знаю это, ощущаю каждым своим нервом, оголённым и натянутым до предела. Тёмный стоит рядом, так близко, что невольно начинают дрожать пальцы. Покрепче сжимаю их вокруг хрустальной ножки бокала, рискуя переломить её надвое.
— И всё-таки, когда свадьба? — тем временем интересуется младшая Сольт.
— Мы ещё не думали, — говорит Ксанор и добавляет, снова привлекая меня к себе: — Но я бы всё-таки не стал слишком долго тянуть. А ты что скажешь, малыш?
Ответить я ничего не успеваю, отвлекаюсь на быстрый топот маленьких ножек и громкое детское восклицание:
— Па-а-а… Папа!
Под изумлённые перешёптывания приглашённых к нам подбегает Лита и, встав перед Хоросом, поднимается на носочки. Она всегда так делает, когда хочет, чтобы её взяли на руки.
Поняв, к которому из братьев мой ребёнок протягивает руки, я прихожу к выводу, что следует вернуть бокал официанту и попросить принести мне бутылку.
Не сразу до меня доходит, что музыка оборвалась. Оборвался шёпот, и все сейчас смотрят в нашу сторону, обозревая эту немую и очень выразительную сцену. Мне хочется куда-нибудь провалиться, на худой конец — просто ненадолго уйти в обморок. Жаль, я не актриса, и всё, что сейчас здесь творится, — не сценарий какого-нибудь мелодраматического фильма. Приходится остаться в себе и стараться не встречаться с Фелисией взглядом. Подозреваю, что от её улыбки и следа не осталось.
Зато Лита продолжает улыбаться, почти смеётся, словно совершила какую-то шалость, и кажется такой довольной, что я уже готова предположить, будто она это сделала нарочно, если бы не возраст моей дочери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Как чувствовала, что не следовало брать её к Хоросам.
— Мелочь растерялась. — Ксанор приходит в себя первым и подхватывает Мариселу на руки, громко заявляя: — Папа — это я, а вон тот мрачный тип — твой будущий дядя. Запомнила? Папа, — указывает на себя, после чего переводит взгляд на своего окаменевшего брата. — Дядя. Видишь, как всё просто?
— Папа, — смеётся Лита, упрямо указывая пальчиком в сторону Гаранора.
Тут уж я понимаю, что мне не поможет ни бутылка шнайса, ни обморок. Об этом пикантном происшествии обязательно напишут в газетах — такую сенсацию не оставят без внимания. Не знаю, что станет с рейтингами его величества, а от моих нервов точно ничего не останется.
Уже не говорю о нервах Фелисии…
Один Ксанор, кажется, чувствует себя превосходно, как это ни удивительно, ну и, собственно, Лита. Глаза у дочери сияют, и у этой парочки явно всё замечательно.
— Дети, — подводит итог Тёмный и снова громко, чтобы его услышали все гости, — что с них возьмёшь?
Следующей в себя приходит Оли. Негромко кашлянув, берёт сестру под руку и начинает тараторить:
— Ой, Фели, а помнишь, ты собиралась показать мне картину того художника? Как же его звали… Мы с тобой буквально на днях его работы обсуждали.
Сонорина Сольт вздрагивает:
— Наварро?
— Да, точно! Покажешь?
— Пойдём, — выдавливает из себя улыбку Фелисия и, извинившись перед нами, уходит с сестрой.
К счастью, музыканты вспоминают, за что им платят, и зал снова наполняет лёгкая классическая музыка. К гостям возвращаются манеры, и от нас наконец отворачиваются. Праздник продолжается. То тут, то там мелькают официанты, приглашённые вдохновенно общаются, но я всё равно продолжаю ощущать бросаемые в нашу сторону украдкой взгляды. Липкие, неприятные, от них начинает зудеть кожа и колет виски.
Общество обоих Хоросов — это даже хуже, чем общество одного Гаранора, поэтому я забираю у жениха дочку и, выдав что-то вроде:
— Пойду… припудрю с Литой носик, — сбегаю из зала для приёмов.
По дороге меня перехватывает Дина.
— Это сейчас что такое было? — Глаза у неё, как две коллекционные монеты, каждая номиналом в сто дрейхов.
— Ты почему её отпустила?!
— Да она сама вырвалась, — растерянно оправдывается няня. — Как увидела вас, так сразу к вам и помчалась. Я лишь на секунду отвлеклась. А как тут не отвлечься, когда вокруг такая красота!
— Предлагаю полюбоваться красотой в ванной, пока у меня голова от всего этого не взорвалась.
Нам везёт (хоть в чём-то): ванную комнату, не уступающую размерами моей спальне, мы находим в два счёта и запираемся в ней. Я — чтобы перевести дыхание, Дина — чтобы излить на меня свои эмоции.
— Какое крутое место! И всё это… ну ладно, половина всего этого скоро будет принадлежать тебе, Лен. О-бал-деть!
— Это ещё не точно, — отвечаю, подтягивая Лите колготки и поправляя розетки на лаковых туфельках дочки.
— Ма! — счастливо улыбается мой ребёнок, пытаясь дотянуться до мыльницы, в которой лежат разноцветные кусочки мыла в форме морских ракушек и рыбок. — Ыба!!!
— А вот теперь ты решила вспомнить о маме… Откуда вообще взялся этот «папа»?
— Саноль, — беззаботно отвечает Лита и снова тянется за мылом.
Санолем она называет младшего Хороса, но слово «папа» при нём не произносила ни разу.
— Ну так и просилась бы на руки к Ксанору, — вздыхаю я расстроенно. — При чём здесь вообще Гаранор? Что на тебя нашло?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Саноль, — повторяет малышка и таки хватает золотую рыбку.
— Ле-е-ен, а что значит это твоё «ещё не точно»? — тем временем возвращается к злободневной теме Дина. — Ты ведь выйдешь за Хороса?
— Не знаю, — отвечаю коротко, забирая у дочки мыло, пока та не решила его попробовать.
— А зачем тогда эта помолвка?