истории от первых набегов норманнов до воцарения Кнута.
На основании всего этого можно заключить, что правление Кнута Великого характеризовалось относительным спокойствием, внутренней стабильностью и процветанием. Роль «отца нации», по всей видимости, вполне удалась Кнуту, а от личности монарха в государствах раннего Средневековья (да и не только) зависело, как уже говорилось, весьма многое. Нельзя не заметить, что в царствование Кнута сколько-нибудь явные внутриполитические конфликты отсутствовали, чего нельзя сказать о правлении другого завоевателя Англии — Вильгельма Нормандского, о котором и пойдет речь далее.
Глава II.
Политическая история нормандского завоевания Англии
Особенности внутренней и внешней политики Англии накануне нормандского завоевания
Какова была политическая ситуация в регионе, ставшая фоном для нормандского завоевания? Как уже отмечалось выше, Английское королевство в середине XI в. после частых смен правящей верхушки и периода датского завоевания (Империя Кнута), было в известной степени формальной категорией. Нахождение в эпицентре бурных этнополитических процессов Северо-Западной Европы отнюдь не способствовало укреплению единого английского государства, а, наоборот, вело к политической раздробленности, именуемой в западной историографии удачным термином «регионализм». Власть короля на местах была тем слабее, чем дальше эти места находились от Лондона или Винчестера[250]. Если X в. характеризовался централизаторскими усилиями Уэссекса, то теперь, после распада Империи Кнута, у англосаксов практически отсутствовало государственное единство, не говоря уж о национальном[251]. «Регионализм» не возник случайно и вдруг; он подкреплялся теми самыми существенными культурными и социально-экономическими различиями в уровне развития областей, о которых говорилось выше. На юге Англии шло интенсивное развитие феодальных отношений на базе мелкопоместного землевладения, причем уровень развития этих отношений здесь не уступал континентальному «эталону», разве что система вассалитета не была так четко структурирована, как по ту сторону Ла-Манша. Английский феодал — тэн — держал землю от короля, служил в ополчении (фирде), платил налоги и в целом мало отличался от своего европейского собрата в классическом виде времен Карла Великого. При этом англосаксонскому феодализму были чужды такие пороки феодализма континентального, как, например, право частной войны (оформленное юридически), принцип «вассал моего вассала — не мой вассал», подрывающий военно-политическое единство правящей элиты. Таким образом, уэссекский феодализм был не менее высокоразвитым, чем континентальный; разве что самобытность англосаксонской культуры придавала ему своеобразный местный колорит[252].
Однако, что касается других областей Англии, там ситуация была иной. В бывшей Области Датского права (значительная часть Мерсии, Нортумбрия, Восточная Англия) социально-экономический уклад определялся преобладанием свободного крестьянства с неотчуждаемыми земельными участками. Как отмечает Стентон, если на Юге почти каждая деревня имела своего лорда, то на Севере и в Восточной Англии для крестьян не было господина рангом меньше короля, эрла или архиепископа[253]. Вместо служилых феодалов южного типа здесь тон в политической жизни задавала местная родовая знать, патриархальная аристократия, мало чем обязанная королю и всегда обладавшая известной степенью независимости. Отсутствие права феодальной войны здесь с успехом восполнялось многовековой практикой междоусобиц, которые Дуглас называет традицией «злого и варварского прошлого»[254]. Во главе местных группировок знати стояли эрлы. Если обратиться к континентальной иерархии, то эрлство (earldom) — это аналог европейского маркграфства; изначально они создавались королевской властью на постоянно меняющихся границах Англии в эпоху ее объединения в IX–X вв.[255] Поскольку королям было логичнее опираться на местную знать в вопросах защиты границ, эрлства обладали известной самостоятельностью в военно-административных вопросах, которые надо было решать оперативно, на местах. Но со временем эта самостоятельность превратила эрлства в почти независимые территориально-политические образования, лишь формально подчинявшиеся королю и ведшие подчас борьбу за престол, как и в царствование Эдуарда Исповедника. Так, сын Годвина — фаворита Кнута — Гарольд, будущий герой событий 1066 и король, был эрлом Уэссекса. После распада Империи Кнута эрлства были уже не пограничными форпостами, а скорее наследственными владениями аристократических фамилий, проталкивавших в междоусобной борьбе интересы, естественно, местных группировок знати. Порядок передачи эрлской власти не был регламентирован: в XI в. мы видим и ее наследование, и назначение эрлов королем, и выборы их местной элитой (при формальном окончательном утверждении королем). В целом, похожий пример в Европе дает Австрия, превратившаяся из маркграфства в независимое герцогство. Впрочем, некоторые эрлства сохраняли свой пограничный характер (например, Нортумбрия). Но тенденция к их окончательному превращению в «удельные княжества», не подчиняющиеся центру, но влияющие на центр, усилилась. Почти каждый эрл имел свой двор, уитенагемот и другие атрибуты монарха. (Непосредственное же управление на местах осуществлялось через развитую систему местного самоуправления, мало нуждавшуюся во вмешательстве сверху, из центра). В борьбе за власть эрлы не брезговали помощью иноземных наемников и пиратов — викингов, фламандцев — разорявших страну[256].
В этнокультурном плане население бывшей Области Датского права тяготело к языку, обычаям и нравам своих предков-викингов. Именно население этих районов — Йоркшира, Восточной Англии, и т. д. — активно поддерживало все крупные операции скандинавов, начиная с борьбы против Уэссекса в середине X в. и кончая датскими рейдами против нормандцев уже в 1069–1075 (см. далее). И в культурном плане, и в политических пристрастиях земли бывшего Денло были ориентированы больше на Скандинавию, чем на Уэссекс, что было результатом обширных процессов колонизации и взаимной англоскандинавской ассимиляции IX–XI вв. Типичный пример — все та же Нортумбрия, яркий образец «регионализма», в XI в. представлявшая собой, по сути, независимое герцогство, разделенное к тому же на датский[257] Йоркшир (Дейру) и англскую Берницию; каждая из этих частей имела свою правящую династию и столицу (Йорк и Бамбург), и объединил их лишь в 1042–1043 гг. Йоркский эрл Сивард, убив эрла Берниции Эдвульфа[258]. Таким образом, местная политическая жизнь замыкалась сугубо на местных же проблемах: тут были свои правители, свои войны, своя борьба за власть, и т. д. И все это не имело почти никакого отношения к столице Англии или к королевской власти, признаваемой лишь номинально, и к общегосударственным делам вообще. Центр оказывал здесь минимальное влияние. В целом, характеризуя феномен «регионализма», обособленности крупных областей Англии от центра и друг от друга до нормандского завоевания, Стентон считает, что архаичному социально-экономическому укладу на местах соответствовали архаичные, варварские формы государственности[259]. Можно несколько подкорректировать эту характерную для «англо-норманистов» точку зрения, верную по содержанию, но грубую по форме: для Стентона и других континентальный (а еще уже — французский) феодализм виделся идеалом исторического прогресса в Средние века, а все иные варианты — «отклонением от нормы». Мы не разделяем эту точку зрения, поскольку в отставании от лидера прогресса нет