А когда он довел ее до высот блаженства и трепет охватил обоих, она выкрикнула в экстазе не «Морис», а «Рейф».
Только когда все было кончено, Кэти поняла, что натворила, и попыталась извиниться:
— Морис, мне так жаль... — Она попробовала отодвинуться, мучаясь угрызениями совести, но он крепко обнял ее, снова притянул поближе и прижал к себе. — Мне так стыдно, — покаянно шептала она. — Не знаю, как это вышло... Морис, я искренне сожалею о том, что оскорбила тебя.
— Забудь об этом.
— Все было так восхитительно, а я... все испортила.
— Напротив.
Она почувствовала, как он нежно улыбается в темноте. В который раз доброта и великодушие Мориса дали ему моральное превосходство над грубоватым парнем, который, разумеется, воспылал бы страшной ревностью, произнеси Кэти в такую минуту имя другого мужчины.
— Прости меня, — вновь шепнула она.
Он приложил палец к ее губам, а когда заговорил, его акцент ничем не напоминал французский: носовые согласные исчезли, грассирующее «р» стало грубоватым и гортанным.
— Мне не за что прощать тебя, дорогая.
Он вновь завладел ее губами, и вскоре оба утратили связность мыслей.
Глава седьмая
Проснувшись, Рейф не сразу пришел в себя: спазматически сжимался желудок, усиливалась тошнота, а головная боль отдавалась пульсирующими толчками под закрытыми веками. Непонятно, откуда вдруг у него такое зверское похмелье?
Рядом пошевелилась Кэти, и ее теплые пальцы, скользнувшие по его груди, вызвали у Рейфа приступ тревоги.
Он в Мексике, в стране, где за его голову назначена награда.
Он соблазнил женщину, которую любил... вновь прибегнув к помощи маскарада.
Если прежде она не питала к нему презрения, то теперь, несомненно, испытает его сполна.
Под невыносимой тяжестью собственной вины Рейф не мог наслаждаться блаженной чувственностью прижавшегося к нему теплого тела. Он слишком раскаивался, чтобы впитывать невыразимо сладкое ощущение спокойствия, порожденное переплетением их рук и ног.
Она казалась неправдоподобно хрупкой, нежной и благоуханной. Если бы не угрызения совести, он был бы безумно счастлив видеть ее лежащей рядом.
Шампанское затуманило его память, но обрывочных воспоминаний хватило, чтобы Рейф возненавидел себя. Он считал, что меньше всего ему хочется узнать, что именно он — отец шалуньи с ангельским личиком. Но теперь Рейф выяснил, что Сейди действительно его дочь, и, когда Кэти призналась, что никогда не спала ни с кем, кроме него, испытал дикую радость собственника. Возможно, если бы он не выпил столько шампанского, его кровь не обратилась бы в пламя, едва он схватил Кэти в объятия. Возможно, сумел бы устоять перед ней, даже обнаружив, что, занимаясь любовью с Морисом, она представляет себе его, Рейфа.
Рейф чертыхнулся, вспомнив, как Кэти убежала от него и попыталась запереться в ванной. Он обнял ее и поцеловал, он был просто вынужден так поступить. А затем, вместо того чтобы открыть правду, когда она выкрикнула его имя и попросила у него прощения, Рейф снова овладел ею: потребность доказать, что Кэти принадлежит ему, пересилила все доводы рассудка.
Нет, о случившемся между ними Рейф не жалел. Он с наслаждением припоминал прикосновение ее бедер и то, как она охотно изгибалась навстречу ему, умоляла любить ее, содрогалась от удовольствия.
Не сожалел Рейф и о блаженстве, которое продолжалось, пока он лежал, поглаживая ее спутанные волосы и понимая, что любит ее сильнее, чем прежде, что только в ее объятиях забывает о тоскливом одиночестве.
За свою жизнь Рейф потерял слишком много близких ему людей: сначала отца, потом мать и, наконец, Кэти. После разрыва с Кэти Рейф обнаружил, что с трудом решается на прочные взаимоотношения с кем бы то ни было, кроме Майка и Вадды. Вадда была беременна. Когда Кэти невольно сообщила ему о том, кто отец Сейди, Рейф вспомнил об альбомах, заполненных снимками девочки. Он понял, что должен стать частью жизни своего ребенка и разделить с ней ту редко встречающуюся нежность, которую Майк обрел в близости с Ваддой.
Кэти глубоко вздохнула. Ее тонкая рука, лежащая поперек груди Рейфа, передвинулась к талии и вдруг отдернулась.
Рейф уловил миг, когда она открыла глаза и поняла, что лежит в постели рядом с мужчиной. Он почувствовал, как она напряглась и отстранилась. Когда Кэти устало села на постели, Рейф тоже сел.
— Морис, — смущенным и вместе с тем резким тоном начала она, прикрывая грудь простыней, — по-моему, тебе будет лучше уйти в свою комнату, пока Сейди не...
— Нам надо поговорить.
— Не сейчас. Сейди встает очень...
Потянувшись, Рейф включил лампу, стоящую возле кровати со стороны Кэти.
— Нет, немедленно!
В темных глазах Кэти вспыхнул ужас, когда она перевела их на загорелое лицо Рейфа. Прежде чем она опомнилась, Рейф яростно опрокинул ее на спину и придавил к постели своим телом.
— Вероятно, малышка уродилась в меня, я такая же ранняя пташка, Щепка. Но уйти просто так я не могу. Надеюсь, ты согласна, что положение осложнилось?
Кэти побледнела, а злой взгляд устремился ему в лицо.
Кэти лежала так неподвижно, что Рейф решил, что она успокоилась. В приступе самонадеянности он думал, что она даже обрадовалась, обнаружив рядом его, а не Мориса. Улыбнувшись Кэти, Рейф допустил ошибку и расслабился, и в этот миг Кэти вывернулась и бросилась на него, как разъяренная кошка.
Но Рейф опередил Кэти и не без удовольствия, поскольку оба были обнажены, прижал к постели ее тонкое тело, схватив одной рукой за запястье, а другой закрыв ей рот.
— Не кричи, — прошептал он, когда Кэти забилась в его руках. — Мне бы не хотелось причинять тебе боль.
Кэти впилась зубами в его ладонь с такой силой, что он застонал.
— Ты не хочешь причинять мне боль? Какое великодушие! Но как ты мог пасть так низко? — прошептала она со стыдом и яростью. — Ты заставил меня думать, что ты — человек, которого... я люблю...
— И правильно сделал, — мягко усмехнулся Рейф.
Кэти метнула в его сторону злой взгляд.
— Нет! Ни в коем случае! Это... какой-то кошмар. Я люблю... — Она невольно осеклась.
— Произнеси его имя, и ты солжешь! — В душе Рейфа быстро разгоралось пламя гнева. — Ты хотела быть здесь со мной! Вчера ночью ты хотела предаться любви со мной так же, как я хотел любить тебя. Признайся в этом, Кэти!
Ее прекрасное лицо сделалось пепельным.
— Нет, ты... ошибаешься, — сдавленно пробормотала она.
— Я — отец Сейди и единственный мужчина, с которым ты спала. В экстазе ты произнесла мое имя, а не его. И поэтому я готов простить и забыть все, Щепка...