Кейтсби считал Томаса Перси человеком глубоко порочным, но способным благодаря своему могуществу и влиянию при дворе принести большую пользу делу католиков. Этого человека могла вывести из себя любая мелочь. Он злился на арендаторов, на негодяя Сесила, на собственную судьбу и на весь мир. Приступы ярости затуманивали рассудок и лишали здравого смысла. Мог ли он на самом деле похвастаться знатным происхождением? Утверждения Перси о принадлежности к семье графа Нортумберлендского вызывают большие сомнения, но самой большой проблемой является то, что из пяти организаторов заговора Перси единственный, кто сражается только за собственные интересы.
Кейтсби знал, что сам он борется за истинную веру во славу Господа. С раннего детства он тянулся к ней, словно цветок к солнечным лучам, и полюбил мессу с мерцающими в полумраке свечами и проникновенными молитвами, с помощью которых достигается духовное единение с Создателем. Кейтсби познал радость приобщения к вере и видел страдания своих родителей, принятые ради нее. Когда Роберту было восемь лет, его отца пытали в Звездной палате[3] за то, что он приютил священника-иезуита, гаденького человечка со слащавой улыбкой, от которого несло какой-то мерзостью. Как-то вечером иезуит подошел к мальчику, запустил руки ему в штаны и стал нежно поглаживать самые интимные части его тела, приговаривая, что все это делается во имя Иисуса и им еще предстоит многое совершить в его честь. И ради такой дряни отец пошел на пытки, а потом и в тюрьму! Роберт рос крепким мальчиком, он вскрикнул и вырвался из рук негодяя, разбив ему до крови нос.
Вскоре священник исчез, как и все его предшественники, но боль от пережитого унижения еще долгие годы не покидала Роберта. Кейтсби стремился быть первым во всем, за что брался, в память о погибшем отце, принявшем страдания за тех, кто его предал. Встреча с Кэтрин помогла ему понять свое истинное предназначение. Он полюбил девушку с первого взгляда и в их брачную ночь узнал, что значит вечное блаженство. Кэтрин стала для Роберта самой прекрасной и удивительной женщиной в мире, бесценным подарком, который преподнесла ему судьба. Несмотря на то что Кейтсби был очень красив и обладал огромным обаянием, до встречи с Кэтрин он не знал женщин и, как часто случается с мужчинами, отдал своей первой любви всю душу без остатка.
Кейтсби наслаждался плотской любовью и, позабыв о любви к Господу, стал пренебрегать истинной верой. Он по-прежнему давал убежище священникам-иезуитам в память о родителе и из уважения к тем святым отцам, для которых спасение души прихожан превратилось в смысл жизни. Однако сам он все реже и реже ходил к мессе и даже позволил крестить своего первенца в англиканской церкви, что вызвало возмущение католической общины и всех друзей отца.
— Должен ли я заплатить за сегодняшний вечер, как плачу за все и всегда? — вывел его из задумчивости раздраженный голос Перси, который приступил к изучению принесенного слугой счета.
— Не беспокойся, Томас, вот, возьми мой кошелек и прими искреннюю благодарность за то, что составил нам компанию. — Кейтсби вынул меньший из двух кошельков, что у него имелись, и бросил на стол.
Вместо того чтобы взять кошелек, Перси только презрительно фыркнул и отвернулся, чтобы возобновить беседу с Джеком Райтом, который молча выслушивал его речи и лишь исправно кивал в ответ. Дело уладил неугомонный и вездесущий Том Уинтер. Взяв деньги, он отодвинул засов и отправился на поиски хозяина таверны.
Кейтсби вновь предался воспоминаниям, прерванным выходкой Перси. Его счастье длилось недолго. Внезапно умер сын Роберт, в котором они с женой не чаяли души, а вскоре за ним последовала и сама обожаемая Кэтрин. Кейтсби облачился в траурные одежды, но они не выражали и малой доли отчаяния, поселившегося в его душе. Это кара Божья, расплата за отречение от истинной веры.
Остальные заговорщики и не догадывались, что дерзкий и обаятельный Кейтсби стремится уничтожить английское правительство лишь для того, чтобы вымолить прощение у Господа и истинной веры.
Перси все еще ворчал и капризничал, словно избалованное дитя, из упрямства отказывающееся от сладостей. Возможно, через пару месяцев он будет мертв, как и остальные заговорщики, но, умирая, они все пострадают за веру и пробудят силы, которые помогут Христу снова воцариться в Англии. При этой мысли на губах Кейтсби заиграла слабая улыбка. Христос принял смерть ради спасения всех людей, так какое значение имеет смерть нескольких человек, если она способствует возрождению Англии?
Грэшем и Джейн сидели в домашней библиотеке, где девушка обычно проводила все свое свободное время.
— Сколько новых слуг ты наняла за последние три месяца? — спросил Генри.
— Двоих: судомойку и привратника. А почему ты спрашиваешь?
— Кто-то установил слежку за Уиллом Шедуэллом, а значит, есть вероятность, что следят и за его хозяином, и лучше всего это сделать в моем собственном доме. При Уолсингеме подкупленные слуги работали в домах у всех дворян в Лондоне.
— Сэр! — возмутилась Джейн. — Я доверю свою жизнь любому из домашних слуг!
— Джейн, они, Бог знает почему, обожают тебя, но безгрешных слуг на свете нет! Ты должна освоить науку никому не доверять, хоть это и жестокий урок. Не был ли Иуда любимым учеником Иисуса? А мы говорим не об апостолах, а о простых слугах! В любом случае подкупить кого-то из числа людей, уже работающих в доме, весьма рискованно. Гораздо проще подбросить паршивую овцу в здоровое стадо. Что ты скажешь о новых слугах?
— Судомойка — дальняя родственница Марты, прелестная девушка. Я имела насчет нее серьезный разговор с твоим личным слугой. — Джейн метнула грозный взгляд в сторону Маниона, с невинным видом переминающегося с ноги на ногу. — Возможно, он имеет доступ к вашему телу, милорд, но пусть держится подальше от людей, за тело и душу которых отвечаю я. В любом случае она не шпионка. Бедняжка слишком для этого глупа. Второй слуга родом из графства Нортумберленд. Он говорит, что служил матросом, и у него имеются прекрасные рекомендации от графа Нортумберленда. Он отличный работник и, кроме того, играет на лютне. Именно поэтому я его и наняла.
В доме Грэшема постоянно работали пятеро музыкантов, которые играли для хозяина каждый вечер, когда он не был в отъезде. Хотя Грэшем ненавидел публичные зрелища, он ежегодно устраивал пять или шесть представлений, превосходящих по роскоши и безупречному вкусу все остальные увеселительные мероприятия в Лондоне. Для таких событий нанималось еще несколько музыкантов, и чтобы оркестр зазвучал сыгранно, они много репетировали. Грэшем прекрасно понимал, как это важно для настоящих артистов. Домашний повар играл на флейте, правда, для чуткого уха Генри его игра тихим вечером у камина звучала слишком уж бравурно, но на шумных вечеринках подвыпившая толпа приходила от нее в полный восторг.