сплавить не удастся. Придется следователю ехать на обыск в квартире дуры-беглянки, а для этого нужна санкция прокурора, а значит, ему нужно оформить кучу бумаг, и на рыбалку, так давно обещанную пятнадцатилетнему сыну, он так и не попадает. Чертова девка, ну что ей стоило тиснуть эти наркотики на неделю позже, он уже бы был в отпуске, копал картошку у матери на огороде, а теперь все пошло насмарку, и жена опять будет обиженно поджимать губы и молчать, всем своим видом показывая, что он никудышный муж и плохой отец.
Но что он мог сделать? До пенсии ему оставалось доработать всего три года, все в отделении это знали, поэтому ездили на нем, почем зря.
Если бы кто знал, как он ненавидел свою работу! Поддавшись на уговоры своего соседа по лестничной клетке, следователь пришел сюда после армии рядовым дознавателем. Высшего образования у него тогда еще не было, юридический он заканчивал уже заочно, постоянно путаясь в словах на экзаменах и зачетах и ненавидя про себя все эти толстенные тома с казенными формулировками законов и предписаний. Но работать в милиции тогда было некому, и он закончил все-таки институт с грехом пополам, к сожалению, поздно осознав, что кроме изнурительной работы следователя районного отдела милиции ему в органах внутренних дел ничего не светит. Идти на завод ему не хотелось, поэтому он постарался смириться с мыслью о том, что это навсегда. Все, что следователь много лет наблюдал, приходя на работу — пьяные опустившиеся бомжи, укравшие из трансформаторной будки кусок высоковольтного кабеля, молодые наркоманы, вытащившие из сумки у девушки в автобусе сотовый телефон, малолетние парни и девчонки, распивающие водку с пивом около своих подъездов — это и есть его жизнь, его территория закона.
Следователю было совершенно все равно, кто украл телефон или побил пострадавшего. Он относился к своей работе как к тяжелому ярму рабства и втайне мечтал о пенсии, считая выслугу год за годом, и мечтал, как уедет в деревню и заведет пасеку. И ранним утром будет выходить на порог своего дома и полной грудью вдыхать пряный аромат полей.
Глава 5
Нужно сказать, Слава совсем не удивился, когда увидел меня в своей больнице. Позже он признался мне, что давно подозревал, что моя любовь к детективам добром не кончится. Но поговорить мы смогли только на следующий день вечером, весь день я лежала на жесткой койке в одноместной палате и думала, с чего нужно начать мой рассказ, чтобы Слава мне сразу поверил.
Пока я мучительно подбирала слова, чтобы изложить кратко факты и свои предположения об истории, что случилась со мной, мне принесли из столовой на подносе в алюминиевых тарелках супа и перловой каши с куском вареной рыбы, в которой было больше костей, чем мяса. «Господи, почему посуда алюминиевая» — подумала я, но потом сообразила, где я нахожусь и, что здесь бьющейся посуды быть не может. После деревенских вкусностей я смогла осилить едва ли половину порции супа.
Надо сказать, что в больнице мне очень не понравилось. Больничная территория была с виду небольшой, на ней располагались два корпуса, видимо для тихих больных и для буйнопомешанных. Была еще одноэтажная столовая, похожая витражом застекленной веранды на старинный флигелек из рассказов Антона Павловича Чехова, котельная, сразу напомнившая мне печи в концлагере Бухенвальд. Где-то за котельной располагалось несколько отдельно стоящих двухэтажных небольших домиков для персонала больницы, но идти до них было далековато, да и больных туда, судя по всему, не пускали.
Весь следующий день после моего появления в больнице, Славе как назло было некогда. Он пришел ко мне в палату поздно вечером, молча заполнил историю болезни, протер неожиданные для меня очки на переносице, глубоко вздохнул, и сказал мне:
— Рассказывай, Леся, что там у тебя стряслось?
Медленно и четко (все-таки с психиатром разговариваю!) я изложила ему суть странных событий, случившихся со мной.
Слава долго молчал. Я, по понятным причинам, не торопила его.
Наконец, видимо, он смог переварить весь тот объем информации, который я на него вывалила, потому что довольно метко выделил суть моей проблемы:
— Ну, ты все-таки доигралась в детектива, поздравляю!
Ответить мне было нечего, и я пожала плечами, не собираясь спорить.
— Ладно, приехала, так полежи, может, поумнеешь. Я тебе успокоительные назначу, нервишки подлечим заодно. Меня в больнице не будет некоторое время, лежи в палате, в коридор постарайся без нужды не высовываться, я вернусь, поговорим. — Он повернулся на каблуках вышел из палаты, не дожидаясь моего ответа.
«Уж лучше бы я оставалась в деревне у Татьяны Васильевны», пришла мне в голову запоздавшая мысль.
В палате было довольно прохладно, наступала осень, но тепло в больнице еще не запустили. Оказывается, отапливалась больница и дома сотрудников котельной, работавшей на угле. А заказанный вагон угля все никак не могли разгрузить на станции в районном центре. Моему другу пришлось ехать на больничном стареньком УАЗике-«буханке» в районную администрацию, договариваться и о разгрузке, и о выделении грузовика для доставки угля и все это контролировать, разрываясь между станцией, администрацией и пьяным водителем погрузчика на железной дороге. Все это он мне рассказал, появившись на второй день у меня в палате, явно довольный проделанной работой.
— Ну что, решил все проблемы? — я решила подлизаться к нему, обсудив сначала его дела.
— Лесь, не крути, мои дела как всегда нормально. Уголь в котельной. А вот у тебя, по-моему, большие проблемы.
— Какие? — я похолодела. «Наверно, что-то с котом?!»
— Я позвонил в твою больницу, ну с дороги, не из больницы, со станции. Мне сказали, что ты украла наркотики и ударилась в бега. — Слава смотрел на меня в упор, не мигая, видимо ожидая, что я признаюсь в краже наркотиков.
— Что?! Я украла наркотики? — я ожидала чего угодно, только не этого.
— Именно! Из процедурного кабинета. Две упаковки. — Слава заложил руки за спину и начал ходить из угла в угол моей небольшой палаты, покачиваясь в такт словам.
— Но я не брала… Что это значит?! Слава! — я была готова разрыдаться.
— Не ори, хоть ты и психбольная как-бы, но говори тише, у нас здесь стены слышат. Это значит, крепко ты зацепила компанию, которая тебя похитила. — Слава потер руки, как будто они у него замерзли, и, ссутулившись, сел на край моей кровати.
— Но я ничего про них не знаю… Правда! — Голова кружилась сильней и сильней,