Читать интересную книгу Вне рутины - Николай Лейкин

Когда вѣнчаніе кончилось, гости приносили свое поздравленіе въ залѣ, находящемся при церкви. Были поданы шампанское и конфеты. При поздравленіи «статскіе генералы» и другіе сослуживцы цѣловали у Соняши руку, при чемъ Іерихонскій каждаго изъ нихъ отрекомендовалъ Соняшѣ и, если это былъ «генералъ», то произносилъ его имя, отчество и фамилію съ приставкой «его превосходительство», а лицъ чиномъ ниже дѣйствительнаго статскаго совѣтника атестовалъ такъ: надворный совѣтникъ такой-то, статскій совѣтникъ такой-то.

Когда-же подошла поздравлять Іерихонскаго старуха графиня Стопцева, Іерихонскій отъ умиленія слезливо заморгалъ глазами и произнесъ:

— А эта многоуважаемая дама, Софія Николаевна, ея сіятельство графиня Варвара Петровна Стопцева есть прямая моя благодѣтельница, десница, осѣняющая меня, какъ исполнителя всѣхъ ея благихъ предначертаній на пользу бѣдствующихъ. Ея сіятельство, такъ сказать, моя путеводная звѣзда, моя…

Онъ запутался. Соняша замѣтила, что изъ-подъ его золотыхъ очковъ текутъ по морщинистымъ щекамъ двѣ крупныя слезы.

Графиня Стопцева тоже расчувствовалась отъ этихъ словъ и слезливо заморгала глазами. Она обняла Соняшу, крѣпко поцѣловала ее и дрожащимъ отъ волненія голосомъ проговорила:

— Берегите, другъ мой, нашего старичка, берегите его. Онъ для нашего общества незамѣнимъ, Будьте утѣхою ему на склонѣ лѣтъ и окрыляйте его. Онъ много, много трудится у насъ.

Когда графиня отошла отъ Соняши, къ графинѣ тотчасъ-же подскочила ея приживалка съ флакономъ соли и забормотала:

— Успокойтесь, ваше сіятельство, успокойтесь, благодѣтельница. Вамъ вредно волноваться. Вотъ понюхайте…

Черезъ полчаса гости начали разъѣзжаться. Поѣхали къ себѣ на квартиру и новобрачные. Сидя въ каретѣ съ Іерихонскимъ, Соняша сказала цѣлующему ея руку мужу:

— Смотрите, Антіохъ Захарычъ, не раздражайте-же меня и повинуйтесь мнѣ во всемъ, какъ обѣщали, иначе мы недолго проживемъ вмѣстѣ.

Іерихонскій обомлѣлъ.

— Божество мое! Да что-же это вы все такое говорите! Вѣдь это совсѣмъ несообразное.

Онъ только это и могъ выговорить.

Домой Іерихонскіе пріѣхали прямо къ обѣду. Столъ былъ уже накрытъ въ столовой Іерихонскаго. Когда они шли къ себѣ по лѣстницѣ, изъ дверей квартиръ на каждой площадкѣ выглядывали жильцы дома. Манефа Мартыновна встрѣтила новобрачныхъ съ иконой и хлѣбомъ-солью. Дарья, Ненила и Семенъ поднесли большой крендель.

Вскорѣ изъ церкви пріѣхали три шафера: Пріемленскій, Олоферновъ и Хохотовъ. Эти три шафера только и были гостями за обѣдомъ.

Обѣдъ состоялъ изъ семи перемѣнъ и длился часа полтора. Ненила и Дарья вложили въ него всю свою душу. Семенъ служилъ у стола въ раздобытомъ гдѣ-то фракѣ. Соняша была скучна. Она не выдержала, въ концѣ обѣда отправилась снять съ себя подвѣнечное платье и вернулась ужь въ простомъ платьѣ. Шафера старики изрядно пили за столомъ. Не отставалъ отъ нихъ и женихъ, Бражничанье продолжалось и послѣ обѣда. Шафера заставили его играть на гитарѣ, а сами подъ акомпаниментъ ея пѣли бурсацкія пѣсни. Пріемленскій даже плясалъ казачка.

Соняша морщилась и говорила матери:

— Какое безобразіе! Когда все это кончится?

Въ десять часовъ вечера гости уѣхали. Одѣваясь въ прихожей и прощаясь съ хозяевами, Пріемленскій икалъ и долго не могъ попасть рукой въ рукавъ пальто. Олоферновъ поцѣловалъ на прощанье Іерихонскаго и шепнулъ ему на ухо:

— Большого дурака ты сломалъ, что промѣнялъ вдовью жизнь на женатую!

XXIX

Когда старики шафера удалились, на Іерихонскаго вдругъ напала какая-то тоска. Тоска эта соединилась съ чувствомъ робости неизвѣстно передъ чѣмъ. Такъ бываетъ съ учениками передъ экзаменами. Ему щемило сердце, по спинѣ какъ-бы мурашки бѣгали. Онъ почувствовалъ почему-то себя какъ-бы чужимъ въ своей квартирѣ. Постоявъ у себя въ кабинетѣ въ раздумьѣ и выпивъ остатки вина въ бутылкѣ, онъ пошелъ къ Соняшѣ. Соняша сидѣла въ спальнѣ въ сообществѣ матери и своего шафера студента Хохотова, которые уже собирались уходить къ себѣ внизъ. Іерихонскій остановился передъ Соняшей и, глуповато улыбнувшись, сказалъ:

— Вотъ и пиръ нашъ кончился.

Соняша ничего не отвѣтила, а Манефа Мартыновна, взглянувъ на него, проговорила:

— Вамъ-бы, зятекъ любезный, теперь мундиръ-то съ себя снять, да и панталончики-то бѣлыя снять, а надѣть простой домашній пиджачекъ. Марко все это. Долго-ли замарать!

— Сейчасъ сниму, — послушно отвѣчалъ Іерихоискій. — Переодѣнусь.

— Постойте, постойте. Панталоны-то ужъ запятнали, кажется, — остановила его Манефа Мартыновна. — Такъ и есть… Пятно… Должно быть — виномъ залили. Ну, да я вамъ завтра выведу пятно. У меня такое мыло есть отъ пятенъ. Да и тебѣ-то, милушка, Соняша, переодѣться-бы въ новенькій пеньюарчикъ, — обратилась она къ дочери по уходѣ Іерихонскаго. — Переодѣнься-ка… А мы выйдемъ изъ спальни. Викторъ-то Матвѣичъ не взыщетъ.

Манефа. Мартыновна кивнула на студента.

— Зачѣмъ? Что за китайчина. Вѣдь я и такъ въ будничномъ платьѣ, - заупрямилась Соняша.

— Порядокъ, милая. Новобрачная всегда передъ сномъ бываетъ въ капотѣ.

Поддакнулъ и студентъ Хохотовъ, но въ насмѣшливомъ тонѣ и подкрѣпилъ пословицами:

— Слѣдуетъ, слѣдуетъ, — сказалъ онъ. — Назвался груздемъ, такъ полѣзай въ кузовъ, съ волками жить — по-волчьи выть. Переодѣвайтесь-ка… А мнѣ домой пора.

— А вотъ не буду!

Соняша топнула ножкой.

Студентъ поднялся и проговорилъ Соняшѣ:

— А за симъ письмомъ прощайте, ваше превосходительство. Ужъ теперь вы превосходительство. Завтра, по заведенному обычаю, пришлю вамъ утромъ хлѣбъ-соль на новоселье, ваше превосходительство.

Хохотовъ ушелъ, и Манефа Мартыновна осталась одна съ дочерью.

— Поднеси, Соняша, мужу халатъ-то, что мы купили для него, да и туфли, — сказала она дочери. — Онъ тебя даритъ, даритъ, а ты хоть-бы что! Халатъ у него на постели лежитъ.

— Ахъ, не желаю я ничего этого! Бросьте вы всякія церемоніи и обычаи! Не для меня они, отвѣчала раздраженно Соняша. — Мужъ… Когда вы говорите это слово, я вздрагиваю. У меня: лихорадка дѣлается. Брр…

И Соняша, зажмурившись, покрутила головой. Мать разсердилась.

— Да ты какая-то порченая, какая-то вся шиворотъ-на-выворотъ, — проговорила она. — Какъ-же мнѣ его твоимъ мужемъ-то не называть, если онъ теперь дѣйствительно мужъ!

— Зовите просто Антіохомъ Захарычемъ.

Вошелъ Іерихонскій. Онъ былъ въ сѣренькой пиджачной парочкѣ и на шеѣ его красовался пестрый галстукъ крупными красными горошинами на коричневомъ полѣ. Онъ не зналъ, о чемъ говорить, и началъ:

— А та пожилая дама, которую вы, Софія Николаевна, давеча въ церкви видѣли, прямо святая женщина. Я говорю о ея сіятельствѣ графинѣ…

— Бросьте… — раздраженно перебила его Соняша. — Для васъ она свята, а для меня просто дура.

— Зачѣмъ-же такъ-съ? — повелъ плечами Іерихонскій. — Я черезъ ихъ сіятельство чипъ дѣйствительнаго статскаго получилъ. Онѣ хлопотали.

Манефа Мартыновна была какъ на иголкахъ.

— Ну, что-жъ, напиться мнѣ съ вами чаю или сейчасъ домой идти? — проговорила она въ недоумѣніи.

— Пожалуйста, попейте съ нами чайку, Манефа Мартыновна. Намъ это будетъ особенно пріятно, — поклонился Іерихонскій. — Я распорядился насчетъ самовара и Семенъ сейчасъ подастъ его.

За чаемъ разговоръ вязался плохо. Соняша сидѣла надувшись. Іерихонскій опять что-то началъ разсказывать о своихъ почетныхъ гостяхъ, бывшихъ въ церкви, но Соняша опять перебила его:

— Что мнѣ ваши гости! Они вамъ интересны, а не мнѣ.

Черезъ минуту онъ попробовалъ опять заговорить.

— А господинъ товарищъ министра, знаете, что мнѣ относительно васъ, Софія Николаевна, сказалъ? — спросилъ онъ.

— Не интересуюсь покуда знать. Голова болитъ… Потомъ разскажете… — отвѣчала Соняша и стала прикладывать себѣ ко лбу холодное блюдечко…

— Голова болитъ? Не подалъ-ли мерзавецъ Ceменъ самоваръ съ угаромъ? — засуетился Іерихонскій и сталъ прикрывать крышкой трубу самовара.

Попробовала заговорить и Манефа Мартыновна.

— Куда поѣдете завтра съ визитами? — задала она вопросъ Іерихонскому.

— Пунктовъ въ десять придется, Манефа Мартыновна… — отвѣчалъ тотъ со вздохомъ, но Соняша и тутъ его оборвала.

— Никуда я не поѣду, — отрѣзала она.

Іерихонскій испугался.

— Позвольте, дорогая Софія Николаевна… Господину товарищу министра-то надо-же отдать визитъ, у ея сіятельства графини Стопцевой придется побывать, иначе это было-бы крупнымъ невѣжествомъ.

— Нельзя, Соняша… — попробовала убѣдить ее мать.

— Невозможно не ѣхать, Софія Николаевна. Рѣшительно невозможно! — вскидывалъ на нее умоляющій взоръ Іерихонскій. — Отъ нихъ зависитъ моя карьера.

— Ахъ, какіе вы китайцы! Какая въ васъ еще допетровская Русь сидитъ! — покачала головой Соняша.