вид отдельно приплачивал. Весь центр как на ладони. Театр, храмы и набережная.
Но сейчас меня красоты родного края волнуют меньше всего. Прищурившись, кошусь на силуэт, застывший в окошке. Прямая спина и гордо вздернутая голова заставляют насторожиться.
«Твою мать, и что теперь не так?» — мысленно задаюсь я вопросом. А вслух зову обалдело:
— Лер, ты чего тут в темноте делаешь?
— Ничего, — повернувшись, передергивает она плечами. В глазах стоят слезы, а губы тонкой полоской съезжают вниз.
Что за фигня происходит? Нормально ж все было!
— Ты чего? — делаю я шаг вперед. Прижав к себе, легонько приподнимаю большим пальцем подбородок. — По какому поводу слезы?
— Нам нужно развестись, — выдыхает Лера. Утыкается носом мне в грудь. И ревет белугой.
— Это еще почему? — рычу я ошарашенно. — Что я сделал не так?
— Ничего, — всхлипывает она печально. — Ты хороший. Очень.
— Тогда в чем дело? — свирепею я потихонечку.
— Мы тебе не подходим… То есть я… Тебе жена другая нужна…
— Так, — свободной рукой тру я лицо. — Кто это тебя надоумил? Или сама такая умная порешала?
— Тима, — поднимает она на меня глаза полные слез. — Мы совершенно разные. Тебе жена нужна другая. Как Аня Аркелиди…
— Да я вроде тебя выбрал, — цежу я изумленно и добавляю с сомнением в голосе: — Или у тебя кто-то другой есть? Так и скажи.
— У меня никого нет! — задыхается от возмущения Лера. И тут же кидается в бой. — А у тебя, Тимофей?
— Только ты, — пожимаю я плечами. Ответ и так понятен. — Я не сторонник по койкам прыгать.
— Правда? — охает изумленно жена и повторяет, будто не веря: — Это правда, Тима?
— Ну да, — бурчу я непонимающе. И тут до меня доходит. Если мне Нина нашептала гадостей, то Лере и подавно.
— Так, любовь моя, давай оденемся и поговорим. Мне надоело ребусы разгадывать, — роняю я порывисто. Сейчас бы сдержаться и не наорать. Иначе жена уйдет, а мне как быть без нее?
— Ты меня правда любишь? — снова переспрашивает Лера. Вот же непонятливая зараза.
— Конечно, — заявляю я уверенно. — Иначе б не женился на тебе…
— Я думала, ради дочек…
— Обалденная логика, дорогая. — Обхватив за плечи, прижимаю Леру к себе. Рука по инерции перемещается на затылок. Целую припухшие губы. Ласково и нежно, а затем не сдерживаясь, терзаю требовательно. Словно ставлю невидимые печати. Лера стонет, выгибается, но руки ложатся мне на плечи. Потом обвивают шею.
Даже отвечает, зараза маленькая…
— Я. Люблю. Тебя, — выдыхаю я, когда поцелуй заканчивается. Окидываю нарочито строгим взглядом. — Если больше вопросов нет, пойдем спать. А если есть… выпорю.
Подхватив жену на руки, тащу в спальню. И улыбаюсь довольно.
Я люблю вас, Валерия Васильевна. Всем сердцем люблю…
Факт. Но для самого откровение.
Глава 22
Лера
Все-таки ради меня самой!
Только от одной этой мысли сердце выпрыгивает из груди. И душа обрывается от счастья.
Оказывается, я сама интересна своему мужу. Я! А не дети или какие-то условности.
Что бы там ни говорила мама.
Стоп!
От воспоминаний мгновенно портится настроение. А от нестыковок голова идет кругом. Кто-то один врет… Вот только кто?
Тимофей всегда честен. Но в такой пикантной ситуации ни один мужик не признается. Хотя за прошедший месяц мне никто и словом не обмолвился.
Выходит, мама соврала?
Так она никогда не врет и очень гордится этим. Другое дело, Нина… Та сама чего не знает, придумает.
— Погоди, — останавливаю я мужа. Но он не слышит. Вместе со мной падает на кровать размером кинг-сайз. Одним движением перемещает меня к себе на живот.
Его сильные пальцы резво бегут по позвоночнику, а потом уверенно перемещаются на мою попу.
— Тима, — ойкаю я негромко, когда ладонь мужа тяжело ложится на ягодицу.
— Ты что-то хотела спросить? — усмехается муж, покрепче сжимая булку.
— Перестань, — прошу я настойчиво. Пытаюсь соскользнуть с крепкого мужского тела. Сама не хочу! Но разговор предстоит серьезный.
— Ты куда? — рычит Тимофей, возвращая меня на место. Плавлюсь под суровым взглядом. Мне бы сейчас раствориться в тепле рук Тимофея. Но дурацкая принципиальность берет вверх.
— Тима, а зачем ты в мае ходишь в пуховике? — захожу я издалека.
— В каком? — охает он непонимающе. Смотрит изумленно и немного жалостливо. Дескать, нашла о чем поговорить в три ночи.
— В красном, — выдыхаю я настойчиво.
— Ты серьезно?
— Вполне.
— Ну хорошо, — лениво замечает Тимофей. Переворачивает меня на спину и, шутливо рыча, нависает сверху. — Какой еще пуховик, Лера? Что за фигня?
В голосе сквозит ироничная угроза, слегка приправленная недоумением и сарказмом.
Если бы я могла объяснить толком!
— Твой… красный, — бормочу я как дурочка.
— Это я уже понял, — резко роняет Тимофей. Видимо, понимает: шутками наш разговор не закончится. А разобраться надо.
Отстранившись, Тимофей садится на кровати. Поднимает подушки повыше. Упирается затылком в кожаное стеганое изголовье.
— Иди сюда, — сгребает он меня рукой. Перемещает словно пушинку. Не противлюсь. Наоборот! Не раздумывая, кидаюсь к мужу. Прижавшись к груди, поднимаю голову.
Всматриваюсь в усталое лицо мужа. Лоб слегка нахмурен, в глазах недоумение, смешанное с легкой иронией и бесконечной любовью.
Я вижу ее. Чувствую.
— Обвинитель, продолжайте свою речь, — насмешливо предлагает Тимофей.
А у меня язык прилипает к небу. Вот как сказать? Но как говорят китайцы, истина — источник мужества. И я не струшу.
— Тебя видели выходящим из дома в красном пуховике… когда я с дочками лежала в больнице, — выпаливаю я как на духу.
— Что-то я не припомню такого, — с сомнением бросает Тимофей и добавляет с сарказмом: — А это противозаконно, ваша честь?
— Ты провожал до машины Аню Аркелиди и целовался с ней прямо на улице…
— Серьезно? — От изумления брови Тимофея лезут вверх. — И кто же твой осведомитель? — усмехается он недобро. Но даже не думает ослабить объятия.
Открываю рот как рыба и не могу даже слова сказать.
— А, ну понятно, — пренебрежительно тянет Тимофей и бросает жестко: — Ни с кем я не целовался, Лер. И