пройти вперед, чувствуя при этом жуткую неловкость.
Недовольная мама, сосредоточенная на хозяйственных мелочах, счастливый отчим, добившийся своего, и невозмутимый Максим, расхаживающий по кухне с видом хозяина. Еще день назад такая сцена не представлялась возможной.
И даже представляя ее, я никак не ожидала такой свободы в поведении Максима. Как ему это удается? Как получается вести себя как ни в чем не бывало?
— Дом запустили, — заметил он мимоходом, поворачиваясь к отцу. — Загостился ты на вольных хлебах, бать. Надолго приехали?
— А что запустили? — засуетился Николай Дмитриевич, обеспокоенно крутя головой в поисках неполадок в доме. — Вчера приехал, сразу всё обошел… — заметил он и пустился в понятные только мужчинам разговоры касательно технического оснащения дома, я же, радуясь непринужденности общения между отцом и сыном, подошла к маме, поспешив забрать у нее из рук бокалы, которые она, видимо, решила стереть в труху полотенцем.
— Мам, что такое? Ты так нервничаешь. Уверена, всё, как всегда, будет по высшему разряду.
— Как не нервничать? — зашептала мама, украдкой поглядывая на мужчин, склонившихся над раковиной. — Спальных мест теперь не хватит, белья — тоже. За столом все напрягаться будут, я уже молчу о детях, которых на меня свалят, когда на охоту пойдут. Всем же хочется по лесам в заколенниках гулять, одной Люде ничего не хочется!
— Мам, — погладила я ее по плечам, пытаясь снять нервозность и напряжение, — как-нибудь разместимся, дом большой. Уверена, никто не будет спать на улице. С детьми и я могу тебе помочь, если хочешь.
— Нет, ты что! Ты тоже иди вместе со всеми. Присмотришь за Николашей и мальчиками, при тебе они ругаться не будут. Ты только посмотри, какой щегол этот Максим. Приехал, как будто так и надо. А как вы вообще вместе оказались? В поезде, что ли, встретились?
Эту фразу услышал Максим и улыбнулся во все тридцать два, посылая тем самым по моей коже волну мурашек.
— Нет, не в поезде, а на показе, где наша Тая блистала на сцене у маэстро Пазолини! — сказал он с тонкой издевкой и напыщенно, когда назвал фамилию модельера.
— Еще и Пазолини… — простонала мама, бросаясь к блюдам и снова их проверяя. — А вдруг он такое не ест? Надо подумать, чем его кормить, если он от всего откажется.
Сглотнув от обиды, что она проигнорировала слова о моем выступлении на подиуме, поспешила успокоить:
— Мам, Тони задержится на Неделе моды, он хотел, чтобы и я осталась, точнее, вернулась после дня рождения, но, если тебе нужна помощь, я останусь.
— Конечно оставайся! Будешь еще мотаться туда-обратно. От помощи не откажусь, тут только мыть посуду два дня будем.
— Зачем руки портить? Я пригласил Нину Николаевну помочь, — вмешался Николай Дмитриевич, вытягивая из рук мамы нож. — И хватит уже наводить красоту. Я же вижу, что всё и так идеально и, конечно же, очень вкусно. Ребята помогут тебе на стол накрыть, а я пока пойду проверю летний домик. Может, там местечко для ночевки найдется.
— Кровать нужна двуспальная, — подсказала я, игнорируя колотящееся сердце, — должна приехать невеста Максима.
— О-о-х, — простонала мама, обессиленно рухнув на стул и приложив ладонь тыльной стороной ко лбу. Отчим с интересом воззрился на сына, а тот на меня — удивленным взглядом. Явно сдержав язвительный комментарий, он повернулся к родителям.
— Илона не приедет раньше окончания всех показов.
— Почему же? Может, и вырвется пораньше, — предположила я, необдуманно ляпнув лишнее.
— С чего бы это? — насторожился Максим, сверля меня взглядом. — У нее каждая минута расписана.
— Всякое бывает, — неопределенно пожала я плечами, злясь на себя, что выдала некую осведомленность и вообще завела разговор о невесте Максима.
— Ладно, разберемся по ходу дела, — решил Николай Дмитриевич и отправился по каким-то своим хозяйственным делам. Мы же с Максимом под чутким руководством мамы накрывали на стол.
Она долго ворчала, что, мол, Николаша подумал, что она не справится одна, вызвал хорошую знакомую на помощь, а я не понимала, почему мама так нервничает. С другой стороны, я никогда не организовывала такой грандиозный праздник и не знала даже, с чего бы начала и успела бы сделать столько, сколько мама.
Оставшись наедине с Максимом в огромной светлой столовой, какое-то время молча расставляли тарелки, пока я не осмелилась высказать свою мысль:
— Как удивительно просто принял тебя Николай Дмитриевич, будто ничего и не случилось. В голове не укладывается. Не думаешь, что надо было раньше протянуть оливковую ветвь?
— Что теперь думать о том, как могло бы быть? — Максим вскинул взгляд на меня, и я тут же отвела свой, не решаясь смотреть ему прямо в глаза. — Удивляет другое: как спокойно встретила меня твоя мама…
— Мама ничего не знает! — прошептала я, оглядываясь назад себя, но она возилась на кухне, гремя кастрюлями, и явно нас не слышала. — Она в курсе, конечно, что я работала в клубе, а потом отказалась, получила неустойку, и еще что ты проучил моего мужа.
— Какая усеченная и перевернутая версия событий, — задумчиво протянул Максим, складывая руки на груди.
Но я вручила ему яркие салфетки, чтобы раскладывал и не простаивал без дела. Усмехнувшись, он взялся за работу.
— Мама ее приняла, а больше мне ничего не нужно. Зачем ей знать правду?
— Но отец в курсе. Значит, бережете ее оба?
— Любой бы так поступил с родным человеком. Она и так достаточно настрадалась.
— Все страдали, — произнес Максим глухо, едва слышно, даже пришлось напрячь слух. Глаза потемнели от сдерживаемых чувств, а меня от боли в его глазах прошибло холодным потом. Особенно когда увидела, как он уставился на пылающий в камине огонь и блики пламени заплясали в его расширившихся зрачках.
Захотелось подойти и попытаться унять эту боль, испытываемую сильным мужчиной. Боль, которую он прячет за непроницаемой маской. Но как я могла? Между нами не может ничего быть, да и он принадлежит другой. Желая перевести тему, я кивнула головой на небольшой диванчик.
— Тебе тут будет тесно. А мне в самый раз. Могу уступить свою спальню тебе и твоей не… невесте… — на этом слове голос неизменно срывался, словно мой