чтобы стать такой, содрать всю кожу, танцевать на раскаленных углях или на стекле, как героини в сказках. Хочу переписать весь язык тела, стереть напряжение и отвращение в костях.
Нам нужна помощь. Финансовая и другая. Маме больше, ведь если она вдруг перегорит и, например, уедет куда-то на недели, я окажусь одна, а я не знаю, насколько это безопасно. Если обо мне некому будет заботиться, станет мне лучше или хуже? Может, я спрячусь в себе и стану жить в грязи, как делала она.
Я ей нужна, мне нужна она. И я не знаю, чья нужда сильнее, потому что ни одна из нас не умеет быть нормальным человеком. Но мы друг друга дополняем.
«Люблю тебя, — говорит она порой, поглаживая мои волосы. — Цес, люблю тебя. Теперь все будет хорошо».
Мне кажется, она произносит это больше для себя.
Считается, что психологические шрамы у людей только внутри. Это не так, вам скажет каждый, кто паникует при определенных звуках или запахах. Чувства и память друг другу помогают, связывают вещи меж собой.
Чтобы облегчить грех, нужно раскаяться, потом сказать об этом вслух, потом вину загладить. Мне кажется, секс с Томом — это мое раскаяние, но отпущения я еще не получила. Может, оно придет с любовью — настоящей. Но иногда считают, что покаяние — это акт лишения. Что-то тяжелое и трудное: поститься, спать прямо на полу, окунаться в воду раз за разом, пока едва не захлебнешься. Я могу попробовать такое, да и пробовала, на самом деле. Как-то раз пыталась не есть неделю. Продержалась день, а на второй объелась куриным пирогом из магазина. Но я попробую еще раз до конца, если точно буду знать, что это поможет, очистит от греха.
Подходящей кончиной для отца было бы сожжение. Раньше сжигали ведьм, а он хуже. Феникс живет вечность. В старости сгорает и возрождается из пепла. Цвета огня — золотой, желтый, оранжевый и красный. Алый, багровый, охристый, киноварь. Людей не жгли за изнасилования, но если бы отца приговорили к такой смерти, я бы хотела соорудить неподалеку жертвенный костер, и сжечь себя, и возродиться снова маленьким ребенком.
Во мне чего-то не хватает. Я как забытый пазл в секонд-хенде: части потеряны, части чужие, их положили в мою коробку против моей воли.
Я никогда не любила пазлы. Мне всегда хотелось рисовать свои картинки. Даже когда я копировала рисунки, мне нравилось, что карандаш лежит в моей руке. Что я создаю изображение из цвета и из линий. Мама любит пазлы, они однообразные. В детстве она собирала все мои. Мне всегда дарили парочку на Рождество, они всегда мне быстренько надоедали, а мама собирала их кусочек за кусочком, а потом снова ломала, и прятала в коробку, и убирала коробку к остальным моим игрушкам. Их было много. Папа покупал.
Не все татуировки символические — есть лечебные. Или травмирующие. Пятно под кожей. Есть даже нежеланные. Гравий от аварии. Угольная пыль из шахты. Все это оставляет знаки, которые мы не выбирали, которые видны. Метку можно втиснуть силой.
В саду за домом кот ест птичку. Воробья. Мне нравится форма его тела, я пытаюсь его нарисовать. Люблю я птиц. Круглых воробьев. Они выглядят довольными. Интересно, чей это кот. Знает ли он, что принадлежит хозяину? Мне кажется, что это чувство — быть чьей-то вещью — разозлит кота. Наверно, он всегда немного злой, раз хочет убивать. Немного знобит. Я сморкаюсь и глотаю. Есть салфетки, но слишком далеко.
Что-то, о чем ты, вероятно, пожалеешь
Свиную кожу заморозь до надобности. Лучше всего цеплять ее на тело, теплое, живое. Чтобы понять получше, как идет процесс.
Люблю тебя.
Растяни ее. Свиная кожа не похожа на кожу человека. Но ее достаточно.
Тс-с-с.
Хочу, чтобы моя кожа была толще. Болевой порог в са́мом поднебесье, ко всему готовая.
Не плачь.
Свиньи визжат легко, но чаще от испуга.
Не слушай свою мать.
Свиная кожа не потеет. А люди, они потеют? Я размышляю, принимаясь за работу.
Ты мой лучший друг.
Свиная кожа может сгореть на солнце, так что свинкам нужно прятаться в тени или обмазываться грязью для защиты.
До свадьбы заживет.
Хвосты их могут быть прямыми, вьющимися и волнистыми, как наши волосы. Их пенисы как открывашки, проходят внутрь, открывают, протыкают.
Да кому нужна ты?
Самки свиней лучше размножаются, когда им нравится процесс. Так говорят ученые. Странно, но мне приятен этот факт.
Твоя мама очень депрессивная.
Моя бабушка держала у себя свиней. Я их трогала порой, протягивала руку в хлев, испуганная и очарованная в равной мере.
Ты выглядишь как мама, когда плачешь.
Мне всегда хотелось рисовать на них, наряжать их в разные цвета. Вид их мертвой кожи вызывает стыд, вину.
У тебя отличные мозги — это не от мамы, это от меня.
На воле свиньи кормятся, вторгаются на чужие территории, выживают и процветают, любое место делают своим. Ищут пищу и размножаются, растят детенышей, рыскают в траве.
Жила-была на свете маленькая девочка…
Гуллинбурсти — вепрь золотой, принадлежащий богу Фрейру.
Иди сюда, малышка.
Я прочитала это в серой книжке. Наверное, моя любимая история. В основном из-за картинок.
С днем рождения.
Фрейр бросает вызов гномам — сделать ему свинью из золота. И они делают.
С Рождеством.
Я тоже хочу золотого вепря. Кукольная гильдия меня не защитила.
С Днем святого Валентина.
Сначала я не понимала, что он делает, но знала, что мне неприятно в теле и на коже, даже спустя несколько часов.
Я тебе кое-что принес.
Сначала были прикосновения, потом я должна была трогать его, а потом дальше, дальше, больше.
Надеюсь, что тебе понравится.
Мне было двенадцать.
В детстве твоя бабушка водила меня в зоопарк, что в Дублине.
В первый раз визжала, как свинья, потом молчала. Нечистая и несъедобная для всех, кроме семьи, тех, кто меня сделал и должен был любить. Мне не пришла на помощь никакая фея. Сказки — это сказки, а не жизнь.