Левиафан в интервью рассказывал гадости о Тяпкиной-младшей. В ход пошло всё — от вульгарных нарядов до слухов о её романах не только с педагогами, но даже со студентами. Истомина, который и сам её недолюбливал, затошнило. Журналисты пообщались и с Самсоном Бурливиным, художником с одиннадцатой ступени, который тоже отзывался о Тяпкиной весьма нелестно и как бы удивлённо рассуждал о преподавательских нравах Гимназии.
Истомин припомнил статью и видео самого Бурливина, где тот был запечатлён с девочкой-куколкой Моникой, и ему стало ещё противнее.
Вспомнив случайно подслушанные разговоры девочек в общежитии, Истомин закрыл планшет. Те, кто сам недавно был мишенью насмешек и сальных шуток, теперь топили оказавшихся на их месте. Бурливин наверняка понимал, насколько неприятно такое внимание, но из кожи лез, чтобы смешать с грязью Тяпкину-младшую.
Лариса Тяпкина Истомину не нравилась. Она не отличалась ни сообразительностью, ни даже элементарной вежливостью. Казалось, все её действия направлены на то, чтобы как можно больше насолить матери, чересчур закрутившей гайки. Но таких потоков грязи она не заслуживала.
Тем временем за окном в пасмурном зимнем тумане появились трубы завода «ПаРус». Серые стены, из-за которых виднелись крыши корпусов, удивительно гармонировали с сырой хмурой оттепелью. Вслед за заводом замелькал РП-8. Разноцветные невысокие дома казались грязноватыми, голые ветви деревьев усиливали гнетущее впечатление.
Поезд мягко остановился у вокзала. Выйдя из вагона, Истомин сразу увидел фигуру матери, которая отпросилась с работы, чтобы его встретить. Всю дорогу до дома Истомин успокаивал Марию Степановну, обещая, что Гимназию не закроют, и что он и дальше будет помогать оплачивать обучение Вики.
Эстакад с магнитными покрытиями в РП-8 не было, и машины катились по старинке — на резиновых шинах. Истомин уже привык к быстрому метро и омнибусам, летящим по эстакадам с огромной скоростью, так что езда в старомодном такси с остановками на светофорах казалась очень медленной.
— Мне ведь ещё нужно вернуться в школу, — вдруг сказала Мария Степановна. — Но это ненадолго. У нас сегодня гость, из спонсоров, так что всем нужно быть на приёме. Поэтому завезём тебя домой, и я поеду на работу.
— Может, я составлю тебе компанию?
— Ты уверен… — Мария Степановна замялась. — Уверен, что тебе стоит туда идти?
Это была та самая школа, в которой Истомин учился, потом преподавал, а затем чуть не был с позором уволен.
В конце концов, это своеобразный вызов. Стоило посетить это памятное место, чтобы раз и навсегда с ним потом расстаться.
Торжественный приём спонсора решили провести на улице, для чего в небольшом внутреннем дворике установили низкую сцену, безвкусно украшенную разноцветными воздушными шариками. Спонсор собирался с помпой передать школе два новеньких омнибуса, чтобы дети из отдалённых маленьких посёлков, где не было школ, могли с удобством добираться на занятия.
Слух выхватил знакомую фамилию, произнесённую родителями школьников. Из разговора Истомин узнал, что меценатом, заботящимся о детях, оказался Глеб Ильич Русаков. Первым желанием было как можно быстрее убраться подальше от школы, но, вспомнив об обещании дождаться маму, о своём намерении примириться с этим местом и о вещах в учительской, Истомин остался.
Время от времени попадались знакомые лица, по большей части бывшие коллеги, которые останавливались и спрашивали, как ему работается на новом месте. Узнавали его и некоторые ученики, они радостно подбегали, здоровались и заговаривали по-дружески.
Откуда-то появилась Вика. Дочка, которую она вела за руку, увидев Истомина, вырвалась, радостно взвизгнула и бросилась ему на шею.
— Уже приехал? Мне мама сказала. — Вика чмокнула брата в щёку, оставив липкий след от помады.
— Да, прямо с поезда сюда. — Истомин, пытаясь оттереть «чмок», только размазал его по щеке. Как обычно, его кольнула мысль, что Вика в своём коротеньком пальто, слишком узком для её фигуры, и в ботфортах выглядела вульгарно. Они не виделись полгода, за это время воспоминания о любви сестры к пышным причёскам, вычурной бижутерии и чересчур яркой косметике стёрлись, и теперь её «боевой раскрас» почти заставлял Истомина отворачиваться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как дела-то? — Викин голос врезался в несбывшиеся мечты о светлом будущем.
— Нормально. Давай дома поговорим. — Истомин спустил племянницу, которую держал на руках, на землю, и она тут же убежала к подружкам. — Много народу пришло.
— А то, — хмыкнула Вика. — Сам господин Русаков. А ведь его дочь учится в вашей школе?
— Гимназии, — машинально поправил Истомин.
— Ну я так и сказала.
— Да, учится, — сухо произнёс Истомин, глядя в сторону и надеясь, что уж сюда-то Агнесса не приехала, и хотя бы здесь ему не придётся холодеть под её рентгеновским взглядом.
— И как она?
— Такая же, как и остальные. — Истомин отчётливо почувствовал, что сказал неправду.
На платформу поднялась директор школы, и зрители зааплодировали. Истомину внезапно захотелось обнять директрису, которая полгода назад буквально сотворила чудо, избавив его от позорного увольнения.
Директор закончила говорить банальности и уступила место Глебу Русакову. Истомин никогда раньше не видел этого человека вживую. Русаков оказался высоким светловолосым мужчиной, выглядел он чуть моложе своих лет, обладал прекрасными манерами и отлично поставленным приятным голосом. Издалека как следует рассмотреть черты лица не получалось, но, по рассказам Истомин знал об очевидном сходстве между отцом и дочерью. Разве что сам Русаков был вполне обычным блондином с нормальным цветом кожи, а не сверкал синюшной белизной, как его дочь.
От мыслей об одной из самых состоятельных семей страны Истомина отвлёк толчок в плечо. Вика выразительно двигала ярко накрашенными бровями и вращала глазами.
— Что? — шёпотом спросил Истомин.
— Не смотри, не смотри, — зашипела Вика, таращась за его спину.
Конечно, Истомин тут же обернулся. В компании друзей стояла та, что стала причиной его увольнения. Она совсем не изменилась — те же светло выкрашенные волосы до плеч, тот же розовый пуховик, в котором она прогуливала физкультуру зимой. Она стояла, чуть скособочившись, как обычно, и скучающим взглядом смотрела на выступающего, время от времени надувая шарик из розовой жвачки. Вокруг о чём-то шептались и хихикали парни и девушки из её старой компании, тоже бывшие ученики школы. Истомин наверняка знал, что почти все они сразу после выпускного устроились на заводы концерна.
Истомину вдруг стало жаль этих ребят. У них не было ни обеспеченных родителей, которые могли бы оплатить образование, ни собственных сил, чтобы работать и учиться. Они узнавали жизнь слишком рано, и она показывала им неприглядные стороны. Многим и в голову не приходило, что в мире есть вещи интереснее, чем распитие спиртного в подъезде. Они спали друг с другом начиная с двенадцати лет, иногда даже не зная имён, очень рано рожали детей, сходились, расходились и снова сходились.
— Здравствуйте. — Голос, действующий, как ледяной душ.
Поборов острое желание отшатнуться, Истомин медленно обернулся. Здравствуй, отстранённый взгляд сквозь голову.
— Добрый день, — выдавил Истомин.
Повисла пауза. Агнесса смотрела то ли в пространство за спиной Истомина, то ли на сцену, где её отец всё ещё рассказывал об образовании, перспективах, необходимости заботиться о детях, будущем и других фантастических проектах.
— Вы… здесь? — неуклюже спросил Истомин.
— Терпеть не могу подобные мероприятия, — буднично произнесла Агнесса. — Почему бы не подарить те же омнибусы тихо-скромно, без фанфар и рукоплесканий?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вы останетесь здесь до конца праздников? — Вот это явно лишнее.
— Нет, конечно. Уезжаем завтра вечером. Ваши бывшие ученики? — Агнесса чуть наклонила голову. Истомин обернулся. Действительно, компания его бывших учеников с любопытством смотрела в их сторону.