пока хозяйка дома терпимости приветствовала каждого посетителя одинаково теплой улыбкой и элегантным кивком головы. Цветное стекло красиво украшенных светильников, развешанных вдоль переднего крыльца, освещало медовым светом входящих, но ни один из них не был их целью.
«Тебе стоит туда заглянуть», – произнес призрак, оставаясь, к счастью, невидимым.
Он покачал головой.
– Ни стыда, ни совести. Мы оба знаем, что его там нет. Ты хочешь, чтобы я вошел, только чтобы «слиться с толпой» и покувыркаться с кем-нибудь.
Призрак простонал: «Ну и ладно. Ты разгадал мои намерения. Ты до ужаса умен. Брось, Магнусон. Прошло уже несколько недель, я больше не могу терпеть этот навязанный мне целибат. Ради моего и своего душевного равновесия, войди уже в этот чертов бордель».
Коннор рассмеялся.
– Прояви немного выдержки, договорились?
«Я не из тех, кто проявляет выдержку, – нетерпеливо фыркнул призрак. – Полководец получает то, что хочет, и когда хочет. Переспи с женщиной, а не то я потеряю чертов рассудок».
Все еще улыбаясь, Коннор оперся о стену, не сводя глаз с окон наверху и ожидая прибытия Ричарда Бомона. София предупредила его, что Ричард приедет в карете с гербом Световидцев и что нужно искать мужчину с бледной кожей и черными, как ночь, волосами.
Очевидно, он был мужчиной, которого трудно не заметить.
Свет на втором этаже загородил фигуристый силуэт.
Мостовая во всех направлениях была утыкана фонарями из кованого железа. Они стояли на расстоянии ровно трех метров друг от друга, приглушая лунный свет, льющийся сверху. Вместо сверкающего голубого свечения, к которому он привык в Древнем лесу, все поверхности в городе были окрашены оранжевым светом, словно слоем песка, который никак не отмыть.
Это почему-то казалось Коннору неправильным. Даже извращением. Преступлением против висящих над головой лун-близнецов.
Мелькнувшая на краю поля зрения вспышка королевского синего цвета застала его врасплох, и Магнусон резко повернул голову в ее сторону – только чтобы понять, что это был рукав его новой рубашки, любезно предоставленной Софией.
Ну, заплатил за нее он. Колдунья лишь сказала Мёрдоку, куда пойти и что купить.
Новая одежда. Новая обувь. Полы рубашки, вышитые золотой нитью, блестели в тусклом свете. Как только они снова окажутся в лесу, ему придется снять все это. Может, столь изысканно расшитый шелк и мог помочь слиться с толпой здесь, но в лесу он послужит маяком для каждого мимо проходящего существа с пустым желудком.
Все в городе казалось Коннору ненастоящим, даже больше похожим на сон, чем его схватка с моровыми волками. Улицы были плотно застроены зданиями, и, хотя главная дорога была достаточно широка, чтобы на ней могли разъехаться три кареты, в переулки между домами едва мог втиснуться один человек.
Затянувшаяся болтовня на главной улице умолкла. Окна одно за другим закрылись. Свечи задрожали и погасли, когда их задули. На комнаты опустилась тьма. Жители Оукенглена отправились спать, заботясь лишь о своей размеренной жизни, предвкушая то, что принесет им новый день. Никто из них не думал о том, что случится сегодня ночью в лесу и что может съесть их во сне.
Он и забыл, что такое город. Слишком много времени прошло.
– Далеко ты видишь? – спросил он призрака, стараясь не повышать голос, чтобы его не обнаружили.
«Раз уж ты отказался поступить разумно и пересечь улицу, я решил отвлечься и понаблюдать, – ответил дух. – Я могу перемещаться ровно на восемьсот метров в любом направлении и пока не заметил поблизости ни одного патруля».
– Хм, – ограничение в восемьсот метров показалось ему удивительным, учитывая безудержную силу и магию призрака.
Должно сработать.
– Проверь бордель еще раз…
«Его там нет, – настаивал призрак. – Я проверил дважды».
Он ухмыльнулся.
– Полагаю, ты все-таки выбрал одну из девочек, когда проходил мимо?
«На втором этаже есть брюнетка, которая вяжет, Норны подери, – отрезал он. – Привлекательна, талантлива, и ей больше нечем заняться. Просто войди внутрь!»
– Ладно, если бы мне пришлось вести эту беседу с Мёрдоком, но поверить не могу, что я вынужден говорить тебе, чтобы ты сосредоточился на нашем задании.
Фантом издал утробный звук.
По улице проехала еще одна карета, но Коннор не сдвинулся с места. За последние несколько часов он уже пару сотен раз замирал, ожидая, что это окажется карета Ричарда, но ожидания не оправдывались. В редких случаях, когда карета не проносилась мимо, к двери публичного дома подходили мужчины в роскошных мантиях и опрятных сорочках. В бордель вошли даже несколько женщин в элегантных вечерних платьях, но не Ричард Бомон.
Разумеется, и эта карета проехала мимо, не остановившись у борделя. Магнусон простонал от досады и прислонил голову к твердому кирпичу за спиной. Над покрытыми плиткой крышами и потемневшими окнами на черном фоне блестела лишь небольшая россыпь звезд.
За бесконечным парадом фонарей и факелов города большая часть столь знакомого Коннору ночного неба совершенно исчезла.
Из-за двери таверны на том конце переулка донесся приглушенный стук сапог о стол и хором исполненная застольная песня. Всего в метре от черного хода в паб пошевелилась София, пытающаяся поспать на бочке. Ее веки затрепетали, и она заерзала на боку, откинув голову на стену.
Мимолетная вспышка света отразилась на потемневшем стекле лампы на стене рядом с некромантом. Они потушили ее, чтобы их никто не увидел. На другом конце переулка горел еще один факел рядом с черным ходом в смежный постоялый двор. Коннор сомневался, что в два часа пополуночи кто-то забредет в переулок и увидит их, но не хотел ослаблять бдительность.
Нельзя было пускать все на самотек. Не тогда, когда на кону стояло столь многое.
София снова заерзала, и красный капюшон слетел с ее головы. Новое алое платье закрывало бочку, на которой она сидела, и некромант походила на пьяную принцессу, пытающуюся отоспаться после бурной ночи. Тело ее замерло, но Коннор ночевал бок о бок с колдуньей достаточно, чтобы понять, как она спит. Если она вообще двигалась, это означало, что она не может уснуть. Эта женщина дрыхла как труп.
– По крайней мере, не на ветке, – произнес он.
– Ну ты и говнюк, – пробормотала она.
Он усмехнулся.
Дверь рядом с ней открылась, и хор голосов, исполнявших песню, хлынул в переулок. Мёрдок, шатаясь, вышел на узкую дорожку с подносом индюшачьих ножек в одной руке и шатко-валко держа три кружки в другой. Новенькая черно-зеленая рубаха была широковата в груди, но, судя по тому, как по-идиотски он улыбался, глядя через плечо, ему, похоже, было плевать.
Подавальщица с длинными каштановыми волосами и в блузе с глубоким вырезом послала ему воздушный поцелуй, а мужчины в таверне подняли