первой прерывая зрительный контакт.
А я все еще пялюсь на неё.
– Как? – голос у меня сел. Странно, как вообще не пропал.
– Как только ты можешь, – шепчет она и вновь переводит на меня несмелый взгляд.
Уголки моих губ дергаются в вымученной улыбке.
– Убей меня за это, малыш. Я по-другому не умею.
Чарли с перебоем выдыхает. Её рука дрожит, когда она ставит недопитый бокал на каменную столешницу островка. Я делаю шаг к ней, оказываясь совсем близко и неторопливо, растягивая предвкушение, отвожу пряди её волос с лица. Мои ладони словно пронзает ток от контакта с её кожей.
Чарли прикрывает глаза: сквозь приоткрытые губы вырывается её взволнованное дыхание. Она заведена не меньше моего.
Подавшись к ней, я наконец-то делаю то, чего хотел весь этот долбанный, бесконечный день – целую её. И меня будто с затвора снимают. Мы оба отпускаем тормоза и все наше желание; жажда друг друга вырывается наружу.
Я проталкиваю язык в рот Чарли, и она встречает его со стоном, выдирая полы моей рубашки из-за пояса брюк. Её ногти царапают мою горящую кожу, и я хочу, чтобы она до крови расцарапала её. Хочу, чтобы оставила отметины на моём теле так же, как оставила их на моей душе.
Я едва не сдираю с нее свитер, под которым ничего нет, кроме трусиков из черного кружева, а Чарли расстегивает мой ремень и тянет «молнию» вниз.
Мы торопимся, но сейчас ничто не способно нас замедлить. Мы изголодались друг по другу, и пока этот голод не будет насыщен, не остановимся.
Я закидываю ногу Чарли себе на бедро, просовываю ладонь в ее трусики и рву их. Она теснее прижимается ко мне, наши губы напротив друг друга, мы дышим одним воздухом.
Одной ступней Чарли упирается в столешницу напротив, я сжимаю ее попку и с резким толчком погружаюсь во влажное тепло ее тела.
Даже спустя годы я не забыл, как это – быть с ней, чувствовать ее, такую нежную и податливую. Настолько идеальную для меня. И теперь, когда мы соединяемся, ощущения настолько сильные, что перед моими глазами начинают плясать разноцветные точки. На секунду я замираю, зажмурившись, иначе могу кончить просто от того, что нахожусь в ней.
Чарли слегка прикусывает мой подбородок, перемещается выше и губами обхватывает мочку моего уха. Ее тело скользит вдоль моего, и это все равно как одновременно шагнуть в рай и ад. Если я не сосредоточусь, то все закончится очень быстро.
Мое дыхание сбивается, когда Чарли лижет меня в шею, а после посасывает кожу за ухом. Она помнит мои чувствительные места, и в первую очередь уделяет внимание им.
Это чертовски приятно. Мои пальцы сжались на бедре Чарли, и я качнулся вперед, двигаясь в ней.
Чарли застонала, опаляя меня горячим дыханием. Я усилил хватку и увеличил скорость, дыша сквозь стиснутые зубы. Я доставлю удовольствие ей, позабочусь о своей девочке.
У меня были женщины после Чарли. Не много, но были. Мне двадцать пять, и мое тело не всегда хочет играть в паре с разумом. Я не хотел никого, кто не был бы Чарли, но она перестала быть моей, и мне нужно было учиться жить с этим.
Я не хочу думать о тех мужчинах, что были в ее жизни после меня. Не хочу представлять, что они делали с ней, и что она чувствовала при этом. Когда я думаю об этом, то схожу с ума.
Поэтому я концентрируюсь только на том, что происходит сейчас. На том, как ее желанное тело обволакивает мое; как нежные руки прижимают меня к себе, пока я в ней, срываю стоны с ее приоткрытых губ.
Я посылаю всех ее мужиков на хер, ибо сейчас она только моя, и яростней двигаю бедрами, прижавшись ртом к ее губам, выпивая ее всхлипы и дыхание.
Чарли
О том, что у Джеффри Скотта был сердечный приступ, я узнала от мамы. Я была дома, когда она вернулась из аптеки и сообщила эту новость. Подобные вести быстро распространяются в городках вроде нашего.
Джеффри Скотт был для меня вторым отцом. Во всяком случае, когда-то так и было, поэтому я ни секунды не раздумывала, чтобы навестить его. Я сразу же собралась и отправилась в больницу.
У администратора я узнала, что мистера Скотта уже перевели из интенсивной терапии в обычную палату, и он может принимать посетителей.
В палату я заходила со страхом – хотя мне и сказали, что жизни Джеффри на данный момент ничего не угрожает, но все же у него был сердечный удар, и к этому нельзя было относиться не серьезно.
Недавно я потеряла отца из-за этого, и не хотела, чтобы то же самое случилось с отцом Олли.
Терять родителей невероятно трудно, а мать Олли уже потерял. Джеффри все, что осталось у него.
Мистер Скотт выглядел лучше, чем я ожидала, хотя его вид и был довольно болезненным. Он одарил меня искренней улыбкой, когда увидел.
– Чарли! Здравствуй, дорогая.
– Здравствуйте, Джеффри. – Я попыталась вернуть ему улыбку, но была слишком напряжена для этого. – Как вы?
Я подошла к больничной койке и поцеловала его в морщинистую щеку.
Когда мистер Скотт успел так состариться?
– Все еще жив и в скором времени менять этого не планирую, – добродушно пошутил он, похлопав меня по руке. – Присаживайся.
Он указал на стул, который я придвинула ближе, устроившись возле него.
– Вы очень меня напугали, Джеффри, – призналась я. – Как только мама сказала, что вы в больнице, я сразу отправилась сюда. Она, кстати, передавала вам привет и попросила сообщить, что и сама скоро зайдет.
– Спасибо, Чарли. Мне очень приятно, – кивнул отец Олли.
– Что говорят врачи?
– Что мой мотор все еще работает, хоть и с перебоями, – хмыкнул мужчина. Он шутил и был в хорошем настроении – это был добрый знак.
Я всегда удивлялась, почему после ухода жены – матери Олли, – он так больше ни с кем и не сошелся. А ведь желающие были и ни мало. Мы с Олли частенько со смехом наблюдали, как разодетые в пух и прах одинокие женщины Гери под видом необходимых покупок приходили в строительный магазин, с растерянностью взирая на товар, в котором совершенно не разбирались.
Многим позже я поняла причину. Джеффри любил свою жену, любил так сильно и самозабвенно, что продолжал это делать и после того, как она ушла к другому мужчине. Он не мыслил своей жизни с другой женщиной,