Читать интересную книгу Анатомия одного развода - Эрве Базен

Упомянутая ею дочь, видимо, оставлена мужем недавно, она едва открывает рот, называя свое редкое имя: Флавиенна. Алина подымает голову и замечает на стене еще панно:

РАЗВОД По чьей вине?

По вине мужа-41%

По обоюдной вине – 32%

По вине жены – 27%

БРОШЕННЫЕ СЕМЬИ По чьей вине?

Женщины – 15% Мужчины – 85%

++

Эмма тоже с удовлетворением созерцает эту статистику.

– Ну, теперь вам ясно, а? – роняет она. – Цифры весьма красноречивы.

– Мужененавистничество ничуть не лучше женоненавистничества, – говорит одна из соседок в форме стюардессы, строго застегнутая на все пуговицы. – Я, представьте себе, вхожу в те двадцать семь процентов. Но это произошло чисто случайно. К тому же не пойман – не вор. Ведь так? Если доказательство помогает выявить виновника, оно не оправдывает человека, который им воспользовался.

Сколько их тут? Эмма уточняет: сегодня присутствует едва ли четверть всех записавшихся в клуб. Две, пять, еще десять «сестер» представляются: одни – болтушки, другие – молчаливые, почти каждая сообщает, сколько у нее детей, некоторые называют сумму получаемого пособия. Старейшина клуба представляется после всех: это старуха с пожелтевшим шиньоном, нашпигованным выпадающими шпильками. Если у ее коллег исчезли с пальцев обручальные кольца, то у нее оно красноречиво висит на шейной цепочке в виде украшения. Старуху зовут Катрин, в шестнадцать лет она вышла замуж, в шестьдесят шесть отпраздновала золотую свадьбу и вот в шестьдесят восемь поставила своеобразный рекорд – самый поздний развод. Тем временем президентша Агнесса хлопает в ладоши, требуя тишины. Амелия, исполняющая обязанности секретаря, объявляет, что сегодня не будет ни демонстрации фильмов, ни обсуждения, а будут изложены лишь некоторые соображения, которые могут быть многим полезны. Дамы расселись, кто где мог. Президентша снова хлопнула в ладоши, чтобы прекратить шепот.

– Для начала я хотела бы, – сказала она, – помешать Альберте сделать глупость. Она собирается переехать к своему дружку. Знаю, ее процесс тянется уже три года, это невыносимо. Но дело вот в чем: по закону она должна жить одна, ибо не имеет права на личную жизнь до тех пор, пока не будет вынесено окончательное решение суда. Ее муж может иметь двадцать любовниц, но ему достаточно представить доказательство, что Альберта с кем-то живет, и вина за развод сразу будет признана обоюдной... Затем мне хотелось бы сказать Люсьенне, у которой недавно умер бывший муж, что в принципе она имеет право на часть пенсии, которую должна разделить с законной вдовой, соответственно количеству лет, прожитых в замужестве с покойным, но не может требовать больше половины. Мадам Гренд изучила этот вопрос.

– Мэтр Гренд – наша вице-президентша, – прошептала Эмма на ухо Алине.

Алина кивнула, весьма равнодушно, с видимой скукой. Эта лига представлялась ей романтическим, полным страстей союзом, объединяющим Эриний, древнегреческих богинь мщения. Внезапно, не веря собственным ушам, она настораживается. Агнесса уже взялась за некую Маргариту, похвалявшуюся тем, как она учила своего сына изменять по временам глагол «быть»: папа есть, был и будет мерзавцем. Улыбки, промелькнувшие на нескольких лицах, возмущают президентшу.

– Сколько раз надо повторять, что такого рода «сестры» только наносят нам – да и себе самим – большой вред. В подобной игре ничего не выигрываешь. Ребенок всегда предпочтет того, кто не учит его ненависти к другому родителю. И кроме того, даже если иметь в виду только денежную сторону, я не вижу особой выгоды в том, чтобы притуплять у плательщика отцовские чувства.

Молчание. Видимо, не одна Алина ощутила, что упрек попал в цель. И почувствовала смятение. Может, она пришла сюда слишком поздно? А может, слишком рано. Конечно, если ты знаешь, что не у одной тебя такой удел, а у многих, и если сама убеждаешься, что бывает и худшая участь, это утешает. Но подобное утешение указывает и на то, что твое несчастье и обиды банальны, что ты имеешь меньше права на сочувствие. Агнесса продолжает, напоминая, что цель клуба – не только заботиться о женщинах, знакомить их с правами, но и помогать друг другу, и если говорить правду, то «сестер», добивающихся помощи, всегда достаточно, а вот помощниц не хватает. Прийти на помощь нуждающимся! Алина еще не чувствует себя готовой к этим принципам скаутизма. Агнесса кончает свою речь, переходит от группы к группе, приближается к Алине.

– У вас, – говорит она, – рана еще слишком свежа...

Она в темном костюме, ее завитые волосы чуть надушены, ногти отполированы, но холодное изящество Агнессы не может сгладить впечатления от ее глаз – такой буравящий, пытливый у нее взгляд.

– Знаю, – мягко продолжает президентша. – Развод иной раз похож на хирургическую операцию. Однако судья выносит решение и этим ограничивается, но трудно представить себе врача, который оставил бы своего пациента без присмотра, не сделав ему потом перевязки. И тем не менее именно такова наша участь. Если вам потребуется, не стесняйтесь, зовите нас на помощь...

– Мне это кажется более естественным, – говорит Алина.

Она отступает на три шага к этажерке, уставленной книгами, которые обычно встречаются на книжных полках юристов; внизу металлические секции, заполненные разноцветными папками с делами. Она делает еще три шага – на этот раз в сторону, пятясь как рак, и оказывается у самой двери.

– Можно уже уйти? – едва слышно шепчет она Эмме.

– Здесь входят, уходят и возвращаются, когда хотят, – отвечает Эмма. – Одно из наших правил – не замечать этого.

Агнесса действительно нисколько не удивлена и лишь на прощание взмахивает рукой, мелькнувшей в синеватом от табачного дыма воздухе. Алина выходит на лестницу, вызывает лифт и громко смеется.

– В чем дело? – раздраженно замечает Эмма.

– А вы можете себе представить Луи в подобной обстановке? – спрашивает Алина.

– Пожалуй, – отвечает Эмма, даже не улыбнувшись. Металлическая клетка лифта уже на подходе, поскрипывает. Эмма повторяет:

– Пожалуй. Мужчины долгое время считали, что закон существует только для них. Ведь у них деньги и положение в обществе. Но, видимо, они уже чувствуют себя под угрозой, если создали «Ассоциацию защиты разведенных мужей и их несовершеннолетних детей». Из лифта выходит женщина и на ходу вносит свою лепту:

– Да, – говорит она, – мне уже приходилось не раз выступать в суде против одной из таких организаций и раз даже удалось заключить полюбовную сделку, не тратя денег на ведение процесса.

Не останавливаясь, она проходит мимо.

– Это мэтр Гренд, – шепчет Эмма.

22 августа 1966

Недоуменно подняв брови, Одиль улыбалась, удивляясь собственным добродетелям. Только что она застелила все кровати, привела в порядок комнаты, прошлась пылесосом по лестнице, по гостиной, вымыла все умывальники, ванну, и все это – аккуратно, тщательно, с тем же усердием, с каким убирала свою крохотную квартирку в Венсене. Единственная разница: пространство, порученное ее заботам, теперь вчетверо увеличилось. И никого нет в помощь: сейчас в Ля-Боле самый сезон и ее родители, чье существоваие зависит от читателей, съезжающихся на летний отдых, могли закрыть книжную лавку самое большее на неделю, чтобы показать дочке, что она прощена, и облегчить ей первую встречу с детьми мужа. Луи сейчас во дворе у своего мольберта, дети ушли за покупками и наверняка задержались у площадки для гольфа вместе с Раймоном и Армелью, которым поручено сопровождать их, заниматься ими, баловать их и которые также пользуются этим в свое удовольствие.

И все же Одиль улыбалась. Она сама этого пожелала. Она будет на высоте. Она с честью выдержит экзамен. Когда занимаешь место другой женщины, твоя молодость и свежесть в глазах детей так же отвратительны, как и твои ночные достоинства (они и так с ужасом представляют себе в этой ситуации своих матерей, которые, однако, родили их). Главное – твои достоинства дневные: пять процентов отводится интеллектуальным способностям (лишь бы не выглядела идиоткой), десять процентов – педагогическим талантам (умению решать трудную задачу) , тридцать процентов – хозяйственным качествам (умению вязать на машине, делать слоеное пирожное, сбивать масло, проглаживать вышивку, составлять букеты – словом, ловкости рук) и пятьдесят пять процентов организации быта (все эти тряпки, щетки, швабры, полотенца, метелки для обмахивания потолков) – и все это будет сурово сравниваться. Удивительная участь! Странный итог нежной и пылкой любви. Вас так обожали, что взяли замуж. И с этого дня вы сразу превратились в служанку. А ведь так недавно вы были самой дорогой, милой, лапочкой, не обремененной ни трудами, ни ответственностью; вам надо было заниматься только вашим возлюбленным, нежным и внимательным, который жил и кормился в другом месте, где ему стирали, чинили, гладили, и он вовсе не требовал от вас всей этой работы в утомительном вертикальном положении; когда он приходил, можно было от него отдыхать, ждать его, заставлять его самого пылко и нетерпеливо дожидаться встречи с вами, находить во всем этом что-то новое для себя и это новое открывать ему; вы были совсем свободны; могли ходить куда хотели, все лучшее предназначалось вам... И вдруг – стоп! – кончилось, милочка. Та, которую ждут, превратилась в ту, что ждет сама, сидя дома. А ну-ка, принимайся: чисти овощи, натирай полы, зашивай, подметай. А тут – хлоп! – еще четверо деток, уже готовых, больших – не пора ли одним прыжком перескочить из сословия девушек в сословие матушек. Попытайся стать матерью без возможности обладать ее преимуществом: без ее священного чрева, воды которого – подлинно священные воды – окрестят навеки самого мерзкого ублюдка; и есть еще одна связующая нить: все их привычки, родня, воспоминания, домашняя кухня, домашние словечки, пощечины после поцелуев, которые терпят только от родной матери. Короче, надо молодеть для папаши, стареть для деток. Добрая и красивая мачеха, упивайтесь своей новой ролью – только в этом случае вы сохраните совершенство. При всех этих «принимая во внимание», которые вас-то во внимание совсем не принимают, в решении суда о разводе мужа сказано: два воскресенья в месяц и половина всех каникул в году.