Читать интересную книгу Анатомия одного развода - Эрве Базен

– А ты, – завопил Ги, – такая же злюка, как мама.

Возмущенная Агата готова была отпустить ему вторую порцию. Одиль, не обращая внимания на Агату, стала между ней и мальчиком, загородив его:

– Я не позволю тебе так говорить о своей маме в моем присутствии. В какое положение ты меня ставишь? Почему ты на нее так сердишься?

Ги потупился, но быстро ответил:

– А почему она всегда говорит, что папа мерзавец? И что ты...

Он не договорил.

– Пойми, – сказала Одиль, – мы не можем отвечать ей тем же. А то ты нас возненавидишь.

Как все-таки утомительно это случайное материнство. Луи твердит: А нервы у тебя крепкие. Ты молодчина! Или: Вот чертовка! Захотела меня поразить и поразила! Даже с каким-то беспокойством в голосе. Оказывается, на подобную мачеху можно положиться! Ему это нравится. Но что касается авторитета, то этот добрый папаша с другими делиться не собирается. Хватит с вас, законная супруга, не принимайте свою персону слишком всерьез.

Вот Луи возвращается, несет перед собой новую картину, только что законченную. Это опять ледник, третий по счету, белый цинк и голубой кобальт, перед чем полагается замереть.

– А я больше люблю, когда ты пишешь портреты, а не пейзажи, – говорит Одиль.

Луи невозмутимо поворачивает голову: скрипит песок, кто-то идет сюда.

– Вот и вся компания, – говорит Одиль. – Пойду накрывать на стол. Неси большую кастрюлю.

Луи удивлен. Он ничего не сказал, но Одиль вспоминает одно его замечание: Алина, которая была весьма старательной хозяйкой, постоянно требовала, чтобы жаркое перекладывали на большое блюдо от сервиза. Тем не менее Луи отправляется на кухню и, возвратившись с кастрюлей, ставит ее на стол, затем вдыхает вкусный запах еды и снова удивляется:

– Ты готовишь барашка с картофелем?

По мнению Алины, «рагу из баранины» должно быть непременно с фасолью. Вот – меняешь жену, возлагаешь на другую ее обязаности, представляешь ее своим детям, но никак не можешь до конца развестись с сотней старых мелких привычек.

31 августа 1966

Алина подводила итоги.

Девять цветных открыток от Агаты, изображающих альпийские цветы – маки, чертополох, астру, розовую горную лилию, примулы, цикламены, рододендрон, горную арнику, эдельвейс; на последней открытке надпись: Для пополнения коллекции. Семь открыток от Ги – только одни сурки, видимо, ироническая иллюстрация к семейным упрекам: Ты когда-нибудь проснешься, сурок? Шесть открыток от Леона, шесть от Розы, чаще всего скалы и водопады. Все четверо – ведь их, в сущности, никто писать не принуждал – проявили себя хорошими детьми. Тексты весьма одноообразные, кончаются все тем же крепко целую, и это заставляет предполагать какую-то цензуру. Все послания адресованы мадам Давермель, кроме одного, последнего, заказного, посланного на имя мадам Ребюсто; в одном конверте две открытки с видом часовни д'Асси, одна из них подписана Леоном, другая – Розой; обе приложены (конечно, без ведома их авторов) к письму отца – к тому письму, которое запрещало их матери отныне подписываться фамилией ее детей.

Алина взяла конверт, удивилась тому, что он надписан рукой Леона, почуяла в этом коварство Луи и принялась не спеша рвать на мелкие кусочки и конверт, и его содержимое. Затем спокойно принялась читать письма от Агаты.

Десять писем-открыток с маркой, на которой стоит штамп, купленные и написанные на почте, как ей советовала мать. Свои маленькие отчеты Агата посылала через каждые три дня. В них почти ничего не сообщалось о происшествиях, которые, несомненно, должны были иметь место. Агата подтверждала получение писем от матери, тщательно пронумерованных (так было и с письмами Луи, когда он писал в Шазе: доверие за доверие). Получив посылку с бельем, Агата написала, что Одиль над этим смеялась. «Смеялась» подчеркнуто. Вряд ли эта женщина (напрасно Агата называет ее просто Одилью) может правильно воспитывать девочек. Кроме того, Агата сообщала: Надпись на конверте – «отправитель: мадам Давермель номер первый» – вызвала негодование. Папа разворчался: «Ну и манеры!» А позже я сама слышала, как он сказал Одили: «Не хотел я затевать никаких историй, но если она сама их провоцирует, то приму необходимые меры».

Значит, это явилось предлогом, и безобидная шутка только ярко осветила печальную истину. Эта истина стесняла их... Агата рассказывала о фотографиях: У папы теперь новая машина... «Идите-ка сюда! Станьте все около меня». И готово – вот вам семейное фото, а Одиль, конечно, в середине. Вот так-то! Когда мне удается, я увиливаю. Но если не могу уйти, то в тот момент, когда щелкает автоматический спуск, я дергаю головой...

Но Агата не всегда была на высоте. Она сама в этом призналась: Сегодня я получила письмо (№ 14). Представь себе, Одиль имела наглость спросить меня: «Мама здорова?» Как мне хотелось ей ответить: «Мама бы чувствовала себя отлично, если б тебя на свете не было». Но я все же не решилась. Зря она этого не сделала! Нужно было утереть нос мачехе. Но к тому же проявить вежливость: обойтись без тыканья. Хитрая девочка добавила: А папа пробует меня баловать. Но я не так уж глупа. Да, конечно, если бы папаша на самом деле хотел Агате добра, то повысил бы сумму алиментов. Он балует детей в своем доме, но не в доме их матери, а ведь дети те же.

Алина взяла последнее письмо, датированное вчерашним днем, 30 августа, и перечла в нем самое существенное: Вот мы и вернулись из Комблу, приехали в папин новый дом в Ножане. Послезавтра папа приступит к работе. И Одиль тоже. По решению суда они имеют право держать нас у себя до самого начала занятий в школе. Это вызывает некоторые трудности, и я сначала думала, что они отправят нас домой, в Фонтене, но папа предпочел еще раз мобилизовать тетушку Ирму. Ты ее знаешь, она такая методичная, словно часы проглотила: ровно в одиннадцать она всегда отправляется за продуктами. Если ты позвонишь мне около половины двенадцатого...

Агата забыла написать номер телефона! Но в справочной можно получить сведения о вновь прибывших, и, конечно, там числится некий Давермель, недавно поселившийся в Ножане. Алина семь раз повернула диск, но ей не пришлось работать языком, извиняться и объяснять. Ответил ей певучий голосок синички.

– Алло! Это твоя мама говорит. Ты одна?

– Да, говори. Дома только Леон.

Как быстро летят минуты! Хотя в одном и том же районе оплачиваешь только вызов. Восклицания перемежаются вопросами:

– Как же долго тянется время, доченька моя!

– Да, и мне так кажется.

– А ты не похудела, а?

– Да нет, скорей прибавила в весе.

– Так я и знала. Тебя заставляют есть слишком много мучного... Но расскажи-ка мне про этот дом в Ножане, что он собой представляет?

– Дом довольно большой, внутри почти пустой, очень обветшалый. Его надо заново перестраивать.

– Интересно, где твой отец достанет столько денег? Сколько же он сумел от нас скрыть! Кстати, тебе удалое узнать, где работает мачеха и сколько она получает

– Она при мне как-то об этом сказала: тысячу восемьсот франков в издательстве «Баллен». Но знаешь, он этот дом только снимают, а там, в Комблу, за все расплачиваются Милоберы.

– Не может быть! Ты уверена? Значит, Луи уж позволяет себя содержать! Никогда бы не подумала, чт он так низко пал. Потому и мстит мне как может! Т знаешь, что он недавно запретил мне носить вашу фамилию?

– Знаю, он этим похвалялся. Даже Одили было неловко.

– Ну, ей-то неловко. Одно притворство... Если б этим ограничивалось, было бы только одним испытание больше для меня. Но, к несчастью, .случилось худшее. Ты знаешь, что твой отец требовал распродажи, и, увы! – на дом уже нашелся покупатель. Через три месяца, моя бедная девочка, мы должны уехать и снять себе квартирку. Четыре комнаты, не больше. У каждого из нас уже не будет отдельной.

– Мне, значит, придется жить с Розой? Голос синицы становится взволнованным. Алина пытается вывернуться:

– А как быть? За все это можешь благодарить своего папашу... Кстати, мне кажется, он нарочно поселился близко от нас, чтобы постоянно нас мучить. Только об одном забыл: ведь десять минут на автобусе – и ты уже у мамы. Вас на ключ не запирают, я полагаю. По закону, ты сейчас живешь у отца. Важно, что ты ночуешь там, но что может помешать тебе или Леону – да и всем остальным, если им захочется, – приехать после обеда к маме?!

В телефонной трубке вдруг раздался свист – так молодые люди нашего времени приветствуют красивую девушку, хорошую песню или удачную мысль.

– Главное – ничего не скрывайте! – быстро говор Алина. – Когда вернетесь в Ножан, так и скажите: мы ездили повидать маму. Что может быть естественней. Когда ваш папаша поймет, что вы к нему вернулись только подчиняясь закону, это собьет с него спесь.

МАЙ 1967

5 мая 1967

Гранса вернулся из четырнадцатого зала хмурый. Ну и услужили ему: всего только раз выступал он по уголовному делу, и вот извольте – клиент получил максимум. Гранса заподозрил это уже в тот момент, когда председательствующий Дютуатр уселся в кресло вместо заболевшего старика Гарну и с весьма заинтересованным видом склонился над делом. Считая судебных крючков взломщиками, Дютуарт никогда не упускал случая насолить защитникам по гражданским делам, которые умели загребать большие деньги. Если за провал хорошо платят, он не так мучителен, – говаривал патрон своим помощникам. Это еще вопрос! А престиж разве не в счет?