Этим умершим от ран бойцам уже ничего не надо, кроме памяти, которая делает и нас более человечными и цивилизованными. Не покорными исполнителями приказов системы, а демократичными людьми со своей точкой зрения.
…И у мертвых, безгласных,Есть отрада одна:Мы за Родину пали,Но она – спасена.
Наши очи померкли,Пламень сердца погас,На земле на поверкеВыкликают не нас,
Нам свои боевыеНе носить ордена,Вам – все это, живые,Нам – отрада одна:
Что не даром боролисьМы за Родину-Мать.Пусть не слышен наш голос —Вы должны его знать…
Александр Твардовский
Так уж сложилось, что город Владимир узнал и еще одну категорию лиц, для которых бой уже кончился. Это военнопленные немцы. Первые колонны пленных начинают поступать в город уже в декабре 1941 года. Местом их пребывания становится лагерь в пригороде. «Основная масса военнопленных находилась в лагере № 190. В его составе было открыто 32 лаготделения при заводах, торфоразработках, на лесоповале, на строительстве – там, где не хватало мужчин, призванных на фронт. За все годы через этот лагерь прошло 34 тысячи военнопленных всех национальностей, в 1946 году численность заключенных лагеря № 190 составляла 10 тысяч человек. Во Владимире было четыре лаготделения. Находившиеся в них пленные работали на благоустройстве города, строили жилые дома, работали на строительстве здания управления внутренних дел, на кирпичном заводе. Самым крупным строительным объектом стал тракторный завод, где пленные сначала работали на возведении корпусов, а после пуска – рабочими в цехах и на конвейере. На этой огромной стройке немецкие пленные работали вместе с нашими рабочими, которые также жили в бараках, да и сами эти бараки находились по соседству с лагерной зоной»[17]. Где-то здесь, по воспоминаниям и предположениям очевидцев, лежат и они в пренебрежении и безвестности. Парадокс состоит в том, что это теперь та самая улица Мира, где расположена моя школа.
Территория лагеря была обнесена проволокой, но условия содержания не были очень строгими. Пленных водили строем на строительные работы, а в другое время они относительно свободно передвигались по городу. В памяти владимирцев осталось, как многие из них приходили к домам и просили поесть. Сами владимирцы в годы войны жили очень голодно, но все в один голос говорят, что выносили кто что мог: картошину, свеклу, какое-то печиво, которое наполовину состояло из травы и других примесей.
Юлия Николаевна Шамырева очень хорошо помнит, что к ним в дом периодически приходил один и тот же немец. Он практически не говорил по-русски, но, вероятно, понимал, как тяжело живется женщинам в этом доме, и откровенно еды не просил, но на своем языке пытался рассказать о своей семье и всегда показывал фотографию. Мама Юлии Николаевны его выслушивала и старалась чем-нибудь накормить. Так поступали многие жители города и пригородов. Жительница города Владимира Маргарита Ивановна Чурсина вспоминает один эпизод. Чтобы не умереть с голоду, детвора собирала съедобную траву. «Помню, бабушка сказала, как первая крапива пошла: „Все, девчонки, теперь не помрем“. Бабушка давала мне корзинку, ножницы, и я шла за крапивой. В то же время на этой горе лазали пленные немцы. Их было очень много. Видимо, варили они крапиву или еще что-то из нее делали, как и мы. Они все ужасно выглядели – плохо одетые, с обмотанными тряпками ногами. Смотреть на них было страшно… Я шла и думала, что они, наверное, уже всю крапиву собрали. Но потом нашла нетронутое место. Они тут же отошли от меня на солидное расстояние. Причем никто ими не командовал, просто они этот участок как бы мне оставили».
В голодном городе голодали и военнопленные, поэтому и побирались по домам. Но даже голодные, они продолжали добросовестно трудиться. Построенные ими дома тогда считались самыми удобными и красивыми. Их руками возведен Тракторный завод. Одного не помнят жители города Владимира: где и как хоронили военнопленных. Если учесть, что труд был тяжел физически, а пищи было мало, то смертность в лагере не могла не быть высокой. Многие высказывают предположение, что хоронили их там, где они работали. Другая версия: в оврагах на пустоши, теперь это территория университетского городка, даже в карьере, где позднее был возведен памятник В. И. Ленину. Т. В. Малышева свидетельствует: «Местная жительница вспоминала, что где-то в северо-восточной части кладбища в самом углу было отведено место под захоронения умерших немцев, но в настоящее время оно утрачено. Удивительно, что почитаемые за подвиг советские солдаты и немилосердно забытые немецкие географически лежат очень близко друг к другу на территории кладбища».
Война – это всегда ужасно. Это кровь, слезы, утраты, горе человеческое. Самое страшное, что она разделяет людей на своих и чужих, на друзей и врагов. В такой ситуации очень трудно остаться человеком, мудрым и гуманным. Особенно если в руках похоронка, если голодает и мучается собственный беззащитный ребенок. Однако история Великой Отечественной войны знает поразительные примеры сострадания и сочувствия к поверженному врагу. Русские женщины подкармливали немецких военнопленных, врачи оказывали им медицинскую помощь.
С тех пор прошло 60 лет. Сегодня я наблюдаю, как свадебные кортежи подъезжают к Вечному огню. Эта картина стала привычной. Захотелось разобраться – почему? В православной христианской традиции было принято обязательно приходить в день венчания к могиле того родителя, который умер, не дожил до радостного дня. Когда после войны сотни отцовских могил оказались разбросаны по русской земле и за границей, именно братские захоронения стали тем местом, где можно отдать дань памяти.
ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ
Москва слезам не верит
Воспоминания москвичей о городе в годы войны
Ацамаз Гагиев, Максим Ротермель, Андрей Ряшко Москва, 10-й класс, научный руководитель А. В. Воронина
До начала 1990-х годов внимание исследователей было сосредоточено в основном на самой Московской битве. Повседневная жизнь города, как и вообще тыл, была на втором плане. Информация о реалиях жизни тех лет была закрытой темой. Мы уверены, что и сегодня имеем не совсем правильное представление о том, что же было на самом деле. Память каждого сохраняет свое, потому что у каждого была своя война, свои обстоятельства, свой кругозор. Очень много лет, даже зачастую десятилетий, так усердно рассказывали о войне в духе победных реляций, что сегодня даже ветераны не могут говорить другим языком. Они просто не помнят того, о чем раньше говорить было небезопасно. Они так долго это никому не рассказывали, что уже и забыли. Даже сегодня услышать правду нелегко. Правда для большинства людей того поколения одна: мы победили. Победили, потому что все было правильно. А все разговоры о неправильном – это очернение истории и осквернение памяти павших.
Если о человеке на войне уже немало написано, снято, то о том, что и как было в тылу, известно намного меньше. Вот об этом мы и постарались написать нашу работу, опираясь на мемуары, документы и воспоминания тех людей, которые еще могут рассказать о пережитом. Мы, наверное, последнее поколение, которое еще может поговорить с живыми участниками тех событий. Поэтому надо торопиться.
Наша работа посвящена Москве, которая уже летом 1941 года фактически стала прифронтовым городом. Более того, при всякой возможности мы старались собрать материалы о родной для нас Преображенке и прилегающих районах.
Что чувствовали, как выживали обыкновенные, невоенные люди? Как отражались на них трагические события начального периода войны? Как воспринимались ими официальные сводки и вообще сталинская пропаганда в целом? Смогли ли они по-новому оценить и понять предвоенную эпоху?
Даже спустя 60 лет мы не можем избавиться от мифов в нашем сознании, ведь та война – наша последняя святыня. Рухнет она, что же останется? Останется истина. А писавшие свои дневники много десятилетий назад москвичи не всегда даже и догадывались о ней. Но внутренняя честность, просто наблюдательность водила их пером, и поэтому сегодня эти дневники и воспоминания – это наш путь к истине.
В нашей работе мы использовали дневники военного периода Н. К. Вержбицкого, которые хранятся в Российском государственном архиве литературы и искусства (Ф. 2560. Оп. 3. Д. 15).
Николай Константинович Вержбицкий (1889–1973), член Союза писателей и Союза журналистов, прожил долгую жизнь – 84 года. Родился 6 декабря 1889 года (следовательно, в войну ему было 52–56 лет) в Петербурге, на Шпалерной улице, хотя родители его были из крестьян-бедняков, как он уверяет в своей автобиографии. Мать – из Тихвинского уезда, отец – из Мядельского уезда Белоруссии. Мать была прислугой, отец служил в Преображенском полку фельдшером. Николай остался сиротой в четыре года, но в его судьбе принял горячее участие столовавшийся у них студент Военно-медицинской академии, донской казак. Он устроил мальчика в прогимназию под Варшавой. Позже в Петербурге с помощью жены брата он попал уже в классическую гимназию № 11. Там он вступил в подпольный кружок. В марте 1906 года накануне выпуска его все же исключили из гимназии с «волчьим билетом». Это лишило его права учиться дальше. Вержбицкий очень рано стал печататься в левых газетах.