— Эй, Геркулес!
— Что ты скажешь, господин Луш?
— Ты даже не говоришь, а только рот набиваешь! Ты хоть бы спел что-нибудь, развеселил бы товарищей!
— Я хотел бы, чтобы все были, как я… мне все представляется в розовом свете, я никогда еще не был так счастлив.
— Погоди, приятель, когда я хорошенько подкреплю свое нутро, тогда ты увидишь!
— Эй, да что эта скотина ревет так… можно подумать, что она чует что-то!
— Ты не вали на нашу кавалерию!
— Бедняги, они, конечно, не стоят коней, но все же, при случае, могут оказать важную услугу… Я люблю их, как родных детей!
— А хмель-то у тебя какой нежный да чувствительный! .. Как подумаешь, такой старый, закоренелый преступник, из-за которого у нашего общего господина и покровителя черта чуть все котлы не лопнули, когда он варил тебя, а туда же — расчувствовался! .. Там, на «Форели», ты гвоздем пробуравил башку этому бедняге арабу… а тут не сумел, как следует, прибрать этого черномазого, который сегодня утром хотел помешать нам грабить! ..
— Да, брат… это была «плохая работа»; признаюсь, нечисто сработал… я его только полоснул вместо того, чтобы прирезать. Это, видишь ли, потому, что я навык потерял!
— Ну, об этом не горюй: скоро ты снова набьешь руку; впереди ведь будет случай поработать!
— И то правда!
— Ты думаешь, мы долго здесь будем толкаться по соседству с этим прекрасным жилищем и не постараемся попировать в нем?!
— Ты, кажется, слышал, что нам рассказывали наши новые союзники — мулаты.
— Настоящие чудеса!
— Ну вот то-то и оно: просто руки чешутся, и глаза разгораются!
— А там, когда мы все пообчистим, тогда и валяй дальше на всех парусах!
— У них, говорят, настоящие суда есть, которые с полным удобством доставят нас в Бразилию, с припасами и со всеми деньгами колониста!
— Да, это превосходное дело — прибыть туда не с пустыми руками, чтобы и там сперва повеселиться!
— Но послушай, говорят, немало людей в этом дворце-то! Что, как они осмелятся встретить нас ружейными выстрелами?
— Да полно тебе! Хозяин-то отсутствует, он теперь в Кайене, только его баба с ребятенками дома, да еще сколько-то черномазых да краснокожих! А это не стоит и выеденного яйца!
— Ну, так пойдем! И если хочешь меня послушать, учиним погром теперь же!
— Теперь же — это значит завтра, так как сегодня мы предаемся веселью. Кроме того, — добавил негодяй зловещим тоном, — на сегодня у нас есть своя работа.
— Какая же?
— А выпустить кишки тем трем баранам, что лежат там связанные! ..
— Так ты непременно хочешь уничтожить их? .. Мне это не совсем по душе, из-за Шоколада… Он, знаешь ли, в сущности, недурной парень, несколько горлодер, но он ни разу не выказал себя дурным товарищем… А что касается Маленького Черныша, то мне наплевать на него: ведь он не более, как негр… А Мабула не жаль: одним арабом меньше — не большая важность!
— Шоколад должен умереть первый, — прервал старый бандит своего собеседника тоном, не терпящим возражения и полным сдержанной ненависти. — Я еще не забыл, как он меня помял тогда, когда мы прибрали Нотариуса!
— Да разве он мало нас допекал всякий раз, как нам приходилось что-нибудь стибрить?! Из-за каждого пустяка чуть не драться с ним приходилось!
— Я щадил его до сих пор, потому что он говорит по-португальски и был нам нужен. Разве ты забыл, как он со своими двумя ротозеями воспротивился нам, когда ты свалил с ног этого черномазого. Ведь именно по его вине ты не смог разом прикончить одного, а другой успел убежать в направлении главного жилья… Нет, подожди только! Я тебя научу разыгрывать филантропа!
— Хм! Ты на кого хочешь наговоришь с гору!
— Разве не правда? Этот господин Шоколад, видите ли, вздумал разыгрывать честного и порядочного человека… Ну а эти честные люди нам не нужны!
— Это — твое дело! Я умываю руки; во всяком случае я не берусь сводить с ним счеты; на меня в этом деле не рассчитывай!
— Да я всажу свою саблю в живот каждому, кто только вздумает встать на мое место! Я сам хочу с ним разделаться, и ты увидишь, как я его обработаю!
Столько было ненависти и злобы в лице и голосе старого негодяя, что даже Геркулес, этот закоренелый разбойник, и тот невольно содрогнулся при последних словах.
— Помнишь, — продолжал Луш, — ты еще спрашивал меня, когда мы, захватив этих трех молодцов врасплох, повалили и связали, зачем я сунул свою саблю в огонь!
— Я не мог понять, зачем тебе понадобилось превратить блестящий стальной клинок в какую-то железную кочергу!
— Вот увидишь! Смотри, сабля эта раскалилась добела, а теперь я хочу ею перепилить ему шею! Понял теперь? Эй, вы там, тише! — заревел Луш, обращаясь к остальным, и на мгновение грозный окрик его покрыл шум и гам оживленной ругани и шуток каторжников. — Я обещал вам под конец пирушки интересное зрелище, даровое представление! .. Подходи ближе! Плата ни с кого не взимается! Знайте это!
С этими словами старый Луш, выйдя из гамака, неверной поступью пьяного человека приблизился к костру, взял за деревянную рукоятку саблю, весь клинок которой был скрыт под горячими углями костра и теперь горел, как огненный меч архангела.
— Ну, теперь мы с тобой посчитаемся, Шокол…
Но слово замерло у него на устах, и раскаленное оружие выпало из рук. Он попятился назад, как будто наступил на какого-нибудь гада. Луш совершенно остолбенел при виде человека высокого роста, с ружьем за спиной и скрещенными на груди руками, который, словно грозное привидение, вдруг точно вырос из-под земли.
Крики проклятия замерли на устах остальных разбойников, которыми тоже овладел ужас.
На прогалине воцарилась мертвая тишина.
— Я запрещаю вам трогать этого человека, — звучно и властно сказал незнакомец на чистейшем французском языке.
ГЛАВА VIII
Сюда! — Геркулес становится стратегом. — Новый Самсон. — Пойманы в западню. — Кавалерия каторжников. — Оседланные быки. — Кураре. — Безмолвная смерть. — Бесполезная борьба. — Пленники. — Ведомые на привязи. — Подлость. — Возвращение. — Последний этап эвакуации. — Предусмотрительность. — Через спорную территорию. — Новые рекруты. — Поимка скота. — Исповедь Шоколада. — «Приставьте меня к делу! " — Условное прощение. — Каждому по делам его. — Принудительные работы.
При последних словах молодого человека, неожиданное появление которого ошеломило негодяев, чары рассеялись, и Геркулес первый овладел собой.
— А-а, да ты один! Так подожди же! Я переломлю тебя, как спичку! — бешено заревел он.