Оказалось, что раненный вестник ничего не преувеличил: строения представляли собой груду пепла, запасы каучука, съестные припасы, одежда, орудия и оружие, скромная утварь — все было уничтожено огнем или грабителями.
Шарль, с первого же взгляда оценивший убытки, отнесся к ним, по-видимому, совершенно спокойно, но не мог, однако, скрыть своей тревоги, не видя на месте тела несчастной жертвы. Впрочем один из индейцев успокоил его.
— Вот там, господин, — сказал он, указывая на группу из нескольких человек, расположившуюся под громадным хэвеа, деревом, из которого добывают каучук.
Быстрыми шагами молодой человек подошел к группе и с радостью узнал бедного Квассиба, лежащего на подстилке из листьев, а подле него двух других негров, заботливо и толково ухаживающих за ним.
Эти двое людей, также из числа рабочих серингаля, возвращаясь в склад со своим сбором каучука, наткнулись на тело потерявшего сознание товарища, плававшее в крови, в нескольких шагах от дымящихся развалин серингаля. Хотя раны несчастного были довольно серьезны и даже опасны для жизни, тем не менее негр пришел в себя. Он узнал своего господина и со слезами на глазах пожал протянутую ему руку.
— Ах, господин, — прошептал он угасающим голосом, — бедный Квассиба умирает… он не увидит больше своей жены… своих малюток…
— Нет, нет, мой друг, ты не умрешь, ты увидишь твою жену и детей, будь спокоен!
— О… я очень болен, господин… Эти скверные люди хотят идти к вашему дому, сжечь его и убить всех.
— Кто они такие? .. Сколько их? .. Знаешь ты их?
— Я полагаю, что это мароны, то есть беглые каторжники из Кайены… с португальскими мулатами… всех человек шесть или восемь, не знаю точно… Берегитесь их, господин!
— Можешь ты рассказать, как все это случилось и в каком направлении они бежали отсюда?!
Но раненый, голос которого слабел с каждой минутой, теперь произнес лишь какие-то несвязные слова, прерываемые стонами, а затем начал бредить.
Приказав тотчас же отнести раненого в свою усадьбу, Шарль лично проследил, пока его уложили на носилки, наскоро изготовленные из гамака. Двое его товарищей взялись нести носилки, но молодой человек отрядил еще двоих из сопровождавших его негров охранять раненого и сменять носильщиков во время пути.
Когда те были готовы тронуться в путь, Шарль обратился к ним со следующими словами:
— Вы передадите Лооми, чтобы он не позволял никому удаляться от дома и чтобы он и люди день и ночь сторожили дом до моего возвращения. Что же касается Квассиба, то пусть его поместят в моем доме, и госпожа сама будет ухаживать за ним. Скажите также старой Ажеде от моего имени, чтобы она тотчас же дала больному «исиво», как если бы он был индеец; таково мое приказание ей. Так и скажите. Ну, а теперь прощайте, дети мои, идите с Богом, а мы двинемся на розыски!
Напасть на след негодяев было нетрудно для жителей лесов, привыкших с самых юных лет бродить во всех направлениях по этим чащам тропических девственных лесов.
Шарль, который в этом отношении не уступал ни одному из индейцев или негров, шел впереди.
След увидели почти сразу же, так как бандиты не старались даже скрыть его. Он вел прямо в глубь леса, избегая тропинок, но так прямо, что можно было безошибочно сказать, что проводником был человек, знакомый с жизнью дикарей.
После двух часов быстрого хода индеец Пиражиба, шедший впереди, остановился и едва слышно сказал Шарлю, идущему следом за ним:
— Господин, они здесь!
— Но ведь ты их не видишь и не слышишь!
— Да, но я чую носом запах костра, разложенного белыми!
Шарль, зная, что Пиражиба столь же опытный следопыт, как и проводник, одобрительно кивнул ему головой, как ни странно могло бы показаться всякому другому подобное уверение.
Маленький отряд осторожно продолжал подвигаться вперед и через каких-нибудь пятьсот метров вышел на большую поляну, на краю которой был виден полуразрушенный карбет, давно заброшенный серингуерами.
Густой дым тяжелым облаком поднимался спиралями кверху над громадным костром, едва достигая половины высоты деревьев: настолько здесь атмосфера пропитана сыростью и влагой. Инстинкт краснокожего не обманул его: действительно, туземцы никогда бы не воспользовались для костра этим деревом, распространяющим столь едкий дым, что пища, приготовленная на нем, приобретала отвратительный привкус. Кроме того, дым мог выдать их присутствие врагу.
Но, с другой стороны, беглецы, быть может, рассчитывали на свою численность или же слишком были уверены в своей безнаказанности, но только издали уже был слышен их громкий говор, шумный смех и даже песни.
— Эти негодяи пьяны, как пираты после попойки, — сказал Шарль, вспомнив, что в подожженном карбете находился полубочонок с двадцатью литрами тафии.
Не теряя ни минуты, молодой человек распорядился окружить с трех сторон ветхое строение. Осаждающие укрылись за толстыми стволами могучих старых деревьев.
Но, не надеясь на волю случая, Шарль отрядил троих индейцев, которым поручил обойти кругом всю поляну и засесть в засаду, чтобы отрезать путь негодяям в случае, если бы они вздумали бежать с той стороны, которая оставалась незащищенной, и приказал им сделать все возможное, чтобы захватить разбойников живыми.
В заключение он велел своим людям оставаться на месте до последней минуты, предоставив ему одному войти под навес карбета, и только когда он крикнет им: «Сюда, ко мне! ", — присоединиться к нему.
Пока трое индейцев пробирались к месту засады, Шарль с остальными осторожно пошел в обход, стараясь не производить ни малейшего шороха и все время скрываясь за деревьями.
Подойдя к карбету, Шарль забрался в густой куст, откуда ему было видно каждое движение и слышно каждое слово негодяев.
Но разбойники, видимо, до того были уверены в своей безнаказанности, что не позаботились даже выставить часового. Одни из них, развалясь в гамаках, курили или дули, как воду, тафию, другие пожирали сушеную рыбу и лепешки, прерывая свое занятие лишь для того, чтобы прополоскать горло огневым напитком.
Вдруг к диким возгласам и ругани пирующих присоединился страшный шум, как бы глухое мычание быков, встревоженных или разгневанных чем-то. Шарль, которому карбет заслонял поляну, в первый момент не мог определить, откуда происходили эти звуки.
Впрочем, разговоры, ясно доносившиеся до его слуха, настолько поглощали внимание, что мешали думать о шуме.
— А знатная рыба у этого торговца каучуком! — сказал тягучий голос пьянчуги.
— Эй, Геркулес!
— Что ты скажешь, господин Луш?