— Как тут у вас тесно, — втискиваясь в кресло, пожаловался Уотсон. Кое-как расположившись, он внимательно посмотрел на Бернарда. — Ну-с, приступим.
Инспектор сложил руки на животе внушительных размеров, посмотрел своими маленькими хищными глазами на Бернарда.
— Что вам известно об обстоятельствах, предшествовавших гибели вашего отца? — задал инспектор первый вопрос.
— Не совсем понимаю, что вы хотите услышать, — нахмурился Бернард.
— Расскажите, чем вы занимались вчера, — переформулировал Уотсон.
— В последнее время я в разъездах, редко бываю в имении. Мой отец… он консервативен… был консервативен, — поправился Бернард. — Он не одобрял мой образ жизни, казавшийся ему несвойственным английскому аристократу. Ради него я каждое лето приезжал сюда, в имение. В этом году сразу по приезде я понял, что обстановка накалилась. Фелиция и отец не разговаривали, обычно приветливый и мягкий Якоб вместо ответа бурчал себе под нос и не хотел толком рассказать, в чём дело. Моему возвращению явно не были рады. Поэтому я принял решение уехать пораньше и весь вчерашней день посвятил приготовлениям.
— Куда вы планировали направиться?
— На этот раз в Китай. Давно мечтаю ближе познакомиться с культурой народов востока.
— И давно вы интересуетесь дикарями?
— Я не стал бы так называть китайцев. Меня всегда интересовала история и культура самобытных народов.
— И где вы уже успели побывать?
— Я ездил в Австралию, планировал поездки в…
— Вам известна причина холодного отношения к вам брата и мачехи? — нетерпеливо перебил Бернарда инспектор.
— Признаться по правде, кое-что я выяснил. Разногласия в семье возникли, когда отец привез из Германии безделушку — шкатулку — о которой по его словам сложили множество небылиц. Рассказывали, будто её привезли из Южной Америки почти пятьдесят лет назад. История шкатулки якобы насчитывала столетия, если не тысячелетия, а члены экспедиции, сумевшие отыскать её в горной долине Анд, вскоре либо погибли, либо без вести пропали. Болтали о проклятье шкатулки, о тайнах, которые сокрыли древние мудрецы, некогда населявшие тот континент. Вы понимаете, безобидная вещица обросла немыслимыми легендами. А отец, как бы сказать, он был мистиком. Не то, чтобы он верил в эти глупости, но хотел приобщиться к, как ему казалось, тайне, доставшейся от древних. Может быть, он надеялся отыскать какие-то доказательства легенд, я точно не знаю.
— Вы отвлеклись, — снова перебил его явно заскучавший Уотсон. — Я попросил рассказать вас о взаимоотношениях внутри семьи, а не о шкатулке.
— В самом деле, простите. Я как раз собирался к этому перейти. — Бернард тяжело вздохнул, собрался с мыслями продолжил. — Мой брат чем-то походил на отца: такой же наивный, доверчивый мечтатель. Только в характере Якоба отцовские черты проступили даже ярче. Брат не способен был мыслить критически, он буквально воспринял все эти истории о шкатулке. Он поверил в них, всем сердцем поверил. Я видел, как он стоял напротив шкафа, в котором отец хранил её, и просто смотрел. Он мог заниматься этим часами. Я всерьез переживал за брата, и беспокойство моё возросло, когда он перестал ладить с отцом. Якоб словно обезумел, потребовал сжечь шкатулку, избавиться и от неё, и от тех бумаг, которые отец собирал по всей Германии.
— Какие ещё бумаги?
— Это отдельная история, инспектор. Мой отец, как и Якоб, стал одержим этой вещью. Поэтому он искал любые упоминания о ней в исторических документах. Однажды отцу показалось, что он напал на её след. Будто бы в архивах одного немецкого барона сохранилось подробное описание шкатулки. Барон этот был загадочным человеком, пользовался дурной славой. Одним словом, представлял собой кого-то вроде Фауста одиннадцатого века. Чернокнижник, алхимик, маг — чёрт его разберёт. Но свои записи он шифровал. Отец был уверен, что раскроет «тайну» шкатулки, если он соберёт бумаги этого колдуна и сумеет их прочитать. Надо признать, его поиски оказались небезуспешными. Каким-то чудом ему удавалось находить отрывки из записей немецкого барона. Вот их-то Якоб и требовал уничтожить вместе с шкатулкой.
— Не обидитесь, если я задам вам откровенный вопрос? — спросил Уотсон, сняв ладони с живота и спрятав их в карманах пиджака.
— Спрашивайте, — разрешил Бернард.
— Вы не считаете, что ваши отец и брат, — инспектор замялся, — страдали своеобразным душевным расстройством.
— Хотите знать, считал ли я их сумасшедшими? Нет. Отец был здоров, просто одержим идеей. С Якобом сложнее, он по сегодняшний день находится на грани помешательства. Я пытался убедить его поговорить с врачом, но ничего не вышло. Якоб упрямился.
— Ну а как насчет вашей мачехи? Вы упомянули о том, что она не разговаривала с вашим отцом.
— Это правда. Я считаю, что Фелиция никогда не любила моего отца. Я многократно говорил это ей в лицо. Она простолюдинка, морганатические браки никогда не заключаются по любви. Фелиция желала почестей и денег, она их получила. Но этого оказалось мало. Она требовала от отца избавиться от Якоба, чьё поведение становилось вызывающим. Фелиция хотела не только быть супругой моего отца, она желала руководить им, контролировать каждый его шаг. К тому же её категорически не устраивало завещание, которое собирался составить мой отец.
— А вот с этого места я прошу вас рассказывать в подробностях, — оживился Уотсон. — Когда ваш отец объявил, что собирается составить завещание? Кто был поверенным в его делах? Кому доставалась большая часть наследства? Насколько велико состояние вашего отца?
— Погодите, инспектор. Вы прямо засыпали меня вопросами, — слабо улыбаясь, произнес Бернард. — Не буду скрывать, мой отец был богатым человек. Практически вся земля вокруг имения принадлежит нам, у нас есть доля во многих торговых организациях, внушительные сбережения.
— Хотя бы предположите, сколько получится в фунтах.
Бернард вздохнул, нахмурился, пытаясь прикинуть приблизительную сумму.
— Полагаю, около трехсот тысяч фунтов, — неуверенно ответил Недвед.
— Триста тысяч, — глаза инспектора округлились. — За такой кусок пирога на убийство пойдёт любой. Не правда ли?
Бернард смутился.
— Я не понимаю, какого ответа вы от меня ждёте, — сказал он.
— Не обращайте внимания. Считайте это риторическим вопросом. Итак, вернёмся к завещанию. Когда лорд впервые заговорил о нём?
— Этим летом, ещё до моего приезда. Большую часть состояния он собирался оставить мне и Якобу. Фелиции доставалось три тысячи фунтов и квартира в Лондоне. Порядка двух тысяч фунтов лорд оставлял своим слугам. Завещание помогал составлять местный нотариус, хороший друг моего отца, не могу припомнить его имени.