по этому поводу.
Но все сигналы не получали никакого реагирования.
Наоборот. При докладе записки ВИКТОРОВА[88] о крупнейших перегибах в Свердловской области, Ежов зло заявил мне, что «ВИКТОРОВ слишком увлекается в своих обобщениях, что все это чепуха, не может такого быть».
Помню другой случай, когда в середине 1938 года ЕЖОВУ было доложено о невозможности рассмотреть [все] свердловские и челябинские дела (по одной Свердловской области был представлено на рассмотрение 18.000 справок), так как они все, во-первых, носили трафаретный характер, а, во-вторых, огромное количество арестованных не подпадало под известные категории.
ЕЖОВУ предложили, для проверки хода операций в Свердловской области, послать туда одного – двух работников, которые разобрались бы со всеми делами на месте. Это предложение ЕЖОВЫМ принято не было. Никого в Свердловск не послали. Должен сказать, что и Фриновский знал об этих фактах, но на них не реагировал.
О ходе оперативно-следственной работы НКВД по массовым операциям ЦК партии информировался неправильно. Я не помню ни одного случая, чтобы в ЦК был направлен какой-либо документ, свидетельствующий об известных перегибах в проведении операций. Наоборот, в ЦК посылались лишь такие документы (подчеркнуто карандашом – А. Д.) (справки, меморандумы, докладные записки, сводки), которые характеризовали проведение оперативной работы только с одной положительной стороны. Честно ЦК не информировали о создавшемся положении дел ни ЕЖОВ, ни ФРИНОВСКИЙ(выделено мной – А. Д.).
Решением директивных органов срок окончания массовых операций был определен – 1 мая 1938 года. К этому времени было не рассмотрено, примерно, около 70 тысяч (если не больше) справочных материалов. Тюрьмы были забиты, места требовали быстрейшего рассмотрения представленных справок, т. к. неразрешенные дела тормозили дальнейшую следственную работу, лето было жаркое, арестованные заболевали, умирали.
Вместо того, чтобы принять решительные и быстрые меры к рассмотрению следственных дел, ЕЖОВЫМ было вынесено предложение о продлении сроков операции до 1 августа.
Вопрос: Следствию известно о том, что вами приостанавливалось приведение приговоров в отношении ряда арестованных, осужденных Военной Коллегией Верховного Суда. Что вы скажете по существу?
Ответ: Да, подобные факты мне известны.
Вопрос: Назовите фамилии таких осужденных?
Ответ: Мне трудно припомнить всех осужденных, исполнение приговора над которыми задержано. Помню, однако, что приговоры были приостановлены в отношении КРАФТА, ЗИМИНА, КЛЕМЕНЧИЧА, ШЕРА, которых, якобы, надо было дополнительно допросить. Помню также, что по неизвестной для меня причине было задержано приведение в исполнение приговора в отношении МАРЬЯСИНА (бывший Председатель Горбанка) и УРИЦКОГО С. В. (бывший редактор «Крестьянской газеты») […]
Вопрос: А что вам лично известно об Урицком?
Ответ: Урицкого я видел на квартире у ЕЖОВА, когда приезжал с докладом. Мне была известна также близость УРИЦКОГО к семье ЕЖОВЫХ, его дружба с женой ЕЖОВА – Евгенией Соломоновной. Вот все, что я могу показать по этому вопросу.
Берия Л. П.: Вам придется дать подробные показания о своей предательской заговорщической работе в НКВД. Об этом вы будете особо допрошены.
Допросили:
ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР
КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 1 РАНГА
Л. БЕРИЯ
НАЧАЛЬНИК 2 ОТДЕЛА ГУГБ НКВД СССР
СТ. МАЙОР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Б. КОБУЛОВ
ЦА ФСБ РФ. АСД № Р-24334. Т.1. Л.48–73. Копия.
Машинопись. Подписи-автографы И. И. Шапиро на каждой странице протокола.
№ 9
Из протокола допроса КОМАРОВА
Бориса Александровича, бывшего секретаря 1 отдела ГУГБ
26 ноября 1938 г.
Дагин намечал меня назначить начальником отделения физической охраны правительства с тем, чтобы иметь своего преданного человека для создания им террористической группы, которую в нужный момент ДАГИН был намерен использовать для совершения террористических актов. Об этом мне говорил ДАГИН незадолго до моего ареста. Но вскоре в 1 отделе начались аресты. ДАГИН стал нервничать, боясь провала, и это мероприятие, как и остальные, не было осуществлено.
Я хочу далее сообщить еще один факт, который я упустил – это история поступления на имя ДАГИНА одного документа от ШАПИРО, когда он был секретарем Наркомата. Дело было незадолго до ухода ШАПИРО из секретариата. Пакет поступил от ШАПИРО с надписью «только лично ДАГИНУ». В этом пакете был материал о ЧЕРНЫШЕВЕ[89] (заместитель Наркома) по прежней его службе. В нем содержался ряд компрометирующих сведений о ЧЕРНЫШЕВЕ […]
[…] С этим материалом ознакомился ДАГИН и велел возвратить его ШАПИРО, который всячески уклонялся взять его, оставляя у ДАГИНА. 4 ноября 1938 года в 3 часа ночи ДАГИН опять распорядился вернуть этот материал ШАПИРО. Вся эта история так и осталась для меня загадкой.
Следователь следственной части
мл. лейтенант государственной безопасности
Оршацкая
ЦА ФСБ РФ. АСД № Р-24334. Т.1. Л.74–75.
Заверенная копия. Машинопись.
№ 10
Из заявления арестованного – бывшего начальника управления
НКВД по Московской области ЖУРБЕНКО А. С.
4 декабря 1938 г.
На ШАПИРО Исаака Ильича
быв[шего] нач[альника] 1-го спецотдела НКВД
[…] Примерно до середины или конца августа с. г. (1938 г. – А. Д.) оперативная работа, в частности, следственная работа, протекала нормально, затем вдруг пошла гонка.
ШАПИРО составлял списки арестованных, дела на которых должны были быть закончены в 2–3 дня, неоднократно звонил и предупреждал, что списки эти уже утверждены в ЦК и что через 2–3 дня их будет судить Военная коллегия.
Причем, в эти списки были включены такие важные арестованные как СТЕЦКИЙ, КРЫЛЕНКО, прокурор ЛЕПЛЕВСКИЙ и другие, фамилии которых я сейчас не помню, т. е. арестованные, которые многое еще не сказали ни о себе, ни о своих сообщниках.
Верно:
Следователь следственной части НКВД СССР
сержант государственной безопасности КУПРИНА
ЦА ФСБ РФ. АСД № Р-24334. Т.1. Л.76, 77.
Заверенная копия. Машинопись.
№ 11
Из протокола допроса КРЕМНЕВА-СУНДАКОВА Самуила Израилевича,
бывшего сотрудника 1-го Спецотдела НКВД
13 декабря 1938 г.
[…] Вопрос: Отвечайте конкретно, при каких обстоятельствах вы были завербованы ЦЕСАРСКИМ в контрреволюционную, вредительскую организацию?
Ответ: Я повторяю, что специального разговора ЦЕСАРСКОГО со мной о вербовке меня в контрреволюционную вредительскую организацию не было.
Вместе с тем, подтверждаю, что вся вредительская работа по извращению судебной практики, осуществляемой в связи с проведением массовых операций по националистической контрреволюции, мне была известна как из практики самой работы, так и лично из контрреволюционных действий ЦЕСАРСКОГО, МИНАЕВА, ШАПИРО, НИКОЛАЕВА-ЖУРИД и ряда других лиц, рассматривавших альбомные справки по нац[иональному] контрреволюционному контингенту.
Контрреволюционные цели действий ЦЕСАРСКОГО, МИНАЕВА, ШАПИРО и других лиц, намечавших неправильные решения по альбомным справкам, мне заведомо известны не были, так как на меня влиял (их) служебный и партийный авторитет.
Когда я обращал их внимание на ряд неправильных решений, то некоторые из них они исправляли, некоторые оставляли без последствий, разъясняя мне, что их решения правильны, а у меня либеральный