улица была пуста. Ощущение такое, будто киносъемка закончилась и все уехали.
Дом Труэттов ничем не отличается от остальных. Разве что занавесок на окнах нет. Ничто не кричит о том, что здесь произошло убийство. После суда люди не один месяц, проезжая мимо, притормаживали, смотрели на дом. Теперь, когда опасность миновала, хотели увидеть что-то внутри.
Я в эти неприкрытые окна не заглядывала, мне хватило того, что я там увидела тогда. Как что-то словно обожгло ресницы. Спальня наверху. Лицо Чейза. Мой сдавленный крик.
Я шла мимо их дома, и вдруг глаз уловил какое-то движение. Что-то мелькнуло в глубине темных окон. Игра света? Память вкупе с воображением.
Против воли я поднялась по ступенькам, прислушалась.
Прижала ухо к двери – стрекот двигателя в гараже, лай собаки на участке? Полная тишина. Проверила дверную ручку – не поворачивается. Заперта. Значит, разыгралось воображение.
Я отпустила медную ручку, оставив яркий отпечаток большого пальца, и шагнула назад. Следствие нашло на этой ручке отпечатки пальцев Руби, а также мои, Брэндона, Фионы, еще нескольких человек. Сколько следов мы оставляем при любой встрече! Куда бы мы ни пришли, что бы ни сказали – вот вам материал для полноценного рассказа.
Но отпечатки пальцев Руби нашли и на задней двери, через которую выводили собаку. И на ручке двери в спальню Труэттов наверху, будто она заглянула туда, проверить, крепко ли они спят, а уж потом… Холодный взгляд, холодное сердце. Так еще и на дверце стоявшей в гараже машины – это уже слишком!
Защищалась Руби просто: конечно, она бывала в их доме. Выгуливала собаку по мере надобности. Мало ли к чему она могла прикасаться и когда? Может, и машину трогала, когда та стояла на дорожке.
В ту ночь она выходила. Погулять. Почему нет? Разве это преступление? Телефон с собой не взяла – кому ей звонить среди ночи? И чего ей бояться? Здесь спокойно. Школа на весенних каникулах. Ей двадцать три года. На озере она была не одна, услышала, что там люди, вот и пошла проверить.
На этом, кстати, она настаивала: там были другие люди. Той ночью она была не одна. Но камеры это не подтвердили.
И никто не подтвердил.
Соседи вместо показаний предъявили видеозаписи, которые до этого вывесили на доске объявлений. Подтвердили и время съемки, и место, где висела камера. Соседи описали, что они видели: от дома Труэттов отходит женщина. Женщина бежит к лесу. Как она вернулась домой, камеры не запечатлели – значит, она пробралась через лес с другой стороны залива, наплевав на знак ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. Прокралась, невидимая, по узкой дорожке, через густой лес, оказалась в тылу нашей улицы, надеясь остаться незамеченной. Может, решил суд, она для того и оставила телефон дома, чтобы скрыть, где она была.
Почти все камеры включаются на запись, когда есть какое-то движение. А больше в ту ночь на нашей улице движения не было.
Присяжные решили: значит, в ту ночь больше ничего не происходило.
И тем не менее. Кто-то подбросил мне фото с брелоком.
Кто-то что-то знал. Кто-то что-то видел.
И снова возник вопрос: что еще этот кто-то мог видеть? Какой еще козырь решил припрятать?
Глава 10
Я стояла в коридоре, возле кухни, с телефоном в руке, как вдруг со стороны гаража раздался какой-то механический звук. После отъезда Руби на встречу с адвокатом прошло почти тридцать часов. Я как раз тем и занималась, что изучала список бизнес-парков поблизости – либо обзванивать их, либо звонить в полицию, заявить о пропаже моего авто.
Я открыла входную дверь и замерла в проходе: перед домом стоит моя машина, Руби что-то достает из багажника. Она даже не глянула на меня, пока не столкнулась со мной нос к носу, поднявшись по ступенькам. На ней все другое. На руке висят две продуктовые сумки, битком набитые едой.
– Привет! – воскликнула она, махнув в мою сторону сумками. – Держи, это не все.
Ни слова о том, где была и что делала. Новая одежда, никаких подробностей.
Она сбежала вниз, подхватила еще три сумки, энергично захлопнула багажник. Наверное, этот грохот услышала через свои окна половина улицы.
С сумками Руби прошагала мимо меня. Что-то мурлыча и пританцовывая, прошелестела на кухню и стала выгружать продукты. Сумки, между прочим, мои, они всегда лежат в багажнике.
– Руби, – позвала я, так и стоя в дверях.
Она остановилась, обернулась и, увидев мое выражение лица, поджала губы.
– Ты сердишься, – сказала она, чуть обмякнув, будто из нее выкачали воздух.
– А ты как думала! – воскликнула я, не заботясь о громкости голоса, пусть слушают, кому интересно. – Ты уехала на моей машине, и два дня тебя нет! Я уже, – хотела сказать «извелась», «на нервах», – собралась звонить в полицию.
Вдруг вспомнилась моя мама, сколько раз она отчитывала Келлена, когда он исчезал на ночь, на выходные, а то и дольше. Родители ночью спорили, как быть: обзванивать друзей или вызывать полицию. Не впускать его в дом или, наоборот, запереть внутри, чтобы было неповадно. И в кого он такой вырос. И явное облегчение на лице, когда он вернулся, хотя голос дрожит от гнева…
Руби заморгала.
– Господи, прости меня. Знаю, не подумала. Я просто… – она вскинула руки, закрыла глаза, изображая раскаяние, – увлеклась, хотела позвонить, но я даже не знаю твой номер. Наизусть не помню. Он же был у меня в телефоне. – Она полезла в сумочку, достала оттуда мобильник. – Давай, – сказала она, – диктуй свой номер.
Я назвала по памяти цифры, и в заднем кармане зазвонил телефон. Руби тут же отключилась.
– Теперь мы на связи, – заявила она. – Больше такого не повторится.
Будто она ни в чем не виновата, раньше сообщить о себе просто не могла.
– Где ты была? – спросила я.
В конце концов, это моя машина, мой дом. Шарлотта права. Я не обязана давать Руби неограниченный доступ к моей жизни.
Она тяжело вздохнула.
– Когда мы закончили, было уже поздно, а за ужином выпили, и я решила… что лучше остаться. Мне сейчас только полиции не хватает, правда же? – Она распахнула глаза, будто делилась со мной сокровенным. – Я бы позвонила, будь у меня твой номер, клянусь! А потом мне захотелось в знак благодарности накупить еды, ты же говорила, что надо съездить за продуктами. В багажнике нашла сумки. Очень кстати. Все продумано, – Руби ухмыльнулась. – А теперь я приготовлю тебе ужин, – она виновато улыбнулась, – в знак благодарности. И вообще спасибо за все. –