столкнулся с каяком и убил гребца, мужчину шестидесяти с лишним лет, без спасательного жилета. Летом к нам съезжаются легкомысленные гости, они и плавать толком не умеют, но видят умиротворяющую гладь озера, и им в голову не приходит, что тут есть и подводные течения, и большая глубина. Прыгнешь в воду с арендованной яхты и, не успев разобраться, что к чему, попадешь в ловушку. Старшеклассники устраивают ночью пирушку на воде, бросят якорь где-то у края озера, сцепят вместе несколько лодок, а потом, когда уже поздно, оказывается, что кого-то нет.
По кампусу ходят всякие байки – то ли было, то ли не было? Мальчишки ночью решили переплыть озеро, думали, до другого берега не так далеко. В заплыв отправились четверо, двое вернулись назад. А двое других вцепились в буйки, где их и нашел озерный патруль, вызванный теми, что вернулись. Каждый год для только что принятых первокурсников в августе проводят ритуальное ныряние, вечером, все полуголые и наполовину трезвые. Отдаешь озеру дань, чтобы оно было благосклонно к тебе потом.
Традиции обросли легендами. Но из-за них рискнуть хочется еще больше.
Если честно, в кампусе безопасно, в колледже безопасно, да и жизнь поблизости опасной не назовешь. До убийства Труэттов главную опасность на озере Холлоу представляли олени. Дорога извилистая, вьется вдоль берега змейкой, чуть ослабил внимание – и за поворотом тебя ждет пара испуганных глаз. Если не повезет, выскочит такой из леса прямо перед машиной – что и произошло с Шарлоттой.
Обычное время для несчастных случаев на озере – лето, когда студентов нет, трагедия проходит мимо них. Но самая крупная трагедия точно не была вымыслом: убийство Брэндона Труэтта, главы приемной комиссии, и Фионы Труэтт, она отвечала за наставнические центры. И в тюрьму за это преступление села бывшая студентка колледжа, соседка убитых.
Руби Флетчер, вот она, легенда во плоти, – и теперь она вернулась.
Если Руби останется здесь до осени, студенты устроят у нашего дома паломничество – поглазеть на новую героиню. Вполне возможно, местные детишки уже сгорают от любопытства.
В кампусе в канун Дня независимости почти никого нет, тем более с утра. Даже если кто работает, до десяти часов не появится, может, за исключением факультета почвоведения.
Я подъехала на парковку за корпусом приемной комиссии – низкое кирпичное здание, в треугольной крыше стеклянная вставка, можно подумать, что тут два этажа. Все административные постройки в этом отсеке маленькие, затейливые, стоят особняком.
На маленькой парковке, чуть подальше, стоит еще одна машина. Посетители оставляют авто на основной парковке, а дальше идут пешком через живописную зеленую лужайку в центре кампуса, по змейкам кирпичных тропинок к кирпичным же зданиям. А наша парковка сзади, опознавательных знаков нет, сотрудники подъезжают сюда по узким дорожкам, на лобовом стекле специальный пропуск.
В тени дуба пристроился белый внедорожник – чей, не знаю. Вообще-то весь наш народ в отпуске. Я припарковалась ближе к заднему входу в наше здание.
В предпраздничную неделю никаких визитов и встреч с абитуриентами мы не планировали. Но иногда люди приезжают сами – семья путешествует и заезжает в колледжи по дороге, устраивая самостоятельные экскурсии. Кто-то паркуется здесь в выходные. Обычно такие люди достают из машины велосипеды и катаются по кампусу или устраивают полуденный пикник на траве.
Я открыла дверь своим ключом. Вошла, и свет автоматически зажегся.
– Есть кто-нибудь? – спросила я. Может, тут кто-то из технарей обновляет нашу электронику? Но свет включается, если есть движение, а раз до меня тут было темно, значит, никого и нет. Три кабинета за вестибюлем утопали в темноте, хотя все были со стеклянными стенами – следы недавнего ремонта в классической застройке.
Я заперла за собой дверь – всегда запираю, когда я здесь одна. Это правило ввел еще Брэндон Труэтт. Он рассказал нам историю о том, что как-то сюда пришел молодой человек, которого отказались зачислить в колледж, чтобы узнать причину. Вроде бы пришел с оружием. Секретарша, когда поняла, в чем дело, вызвала службу безопасности. Брэндон тогда распорядился: в нерабочее время, когда служба безопасности не прибежит по первому вызову, двери держим запертыми. А если ты в здании один – тем более.
Тогда я подумала, что он слишком остро реагирует. Я всегда недооценивала опасность. Отмахнулась от его рассказа, заподозрив, что он решил пополнить список легенд, родившихся в стенах этих старых кирпичных зданий. Но после его смерти этот рассказ уже не казался чистым вымыслом. Всякий раз, когда мне хотелось верить в невиновность Руби, я вспоминала именно это: кто-то был на Труэтта очень зол и хотел отомстить. Я и полиции сказала: мотив мог быть у очень многих. Работа у него такая – отказывать людям. Тебе отказали – чем не мотив для убийства? Ты потрясен до основания, весь взвинчен, хочется как-то выпустить пар.
– Кто-нибудь есть? – позвала я, чтобы никого не напугать. Но пугать было некого.
У меня свой ключ от кабинета, заняв место Брэндона, я поменяла замок, тогда в кампусе царила атмосфера страха. Первые несколько месяцев я ничего не трогала, кабинет оставался таким, каким был при Брэндоне: большой стол в центре комнаты, потертое кресло, одинокая рамка для фотографии. Стены украшены всевозможной символикой колледжа Лейк Холлоу и фотографией озера и прилегающего кампуса, снятой откуда-то с высокой точки.
В этом кабинете я никогда не чувствовала себя хозяйкой. Возможно, не могла выбросить из головы грузовик, который увозил вещи из моего дома, оставляя лишь пустоту. Боялась, что это временно, что у меня могут все забрать.
Сначала я заменила кресло, оно хранило отпечаток его тела, и, когда я первый раз в него села, по коже побежали мурашки. Потом я украсила кабинет собственными безделушками, в том числе и диковинной синей книжной полкой, которую собрала сама. Притащила и поставила в угол большой цветочный горшок – кстати, растение надо полить. Но символику колледжа и фотографию кампуса трогать не стала. Остальные мелочи убрала в тумбу.
Я взяла с полки мою черную кружку – белые буквы складывались в слово «ПРИВЕТ!», которое мог прочитать любой, сидящий напротив меня, – и трижды сходила за водой в туалет в конце коридора, чтобы не дать растению погибнуть.
Потом взяла со стола ждавшие меня синие папки. У Брэндона к работе был свой подход: он ничего не держал на виду, все хранилось в ящиках или коробках для файлов в специальной тумбе в углу комнаты. А мне надо все видеть, иначе забуду – вот и лежит на столе наглядный список дел.