Читать интересную книгу Боль - Маурицио Джованни

Ливия поблагодарила доктора. Он сказал ей:

— Считайте, что я в вашем распоряжении. Кто заберет отсюда тело для похорон?

— Этим займется Марелли, импресарио покойного.

И так далее, и так далее. Подробное красноречие смерти.

Обратный путь был не таким, как путь туда. Ливии стало намного легче по нескольким причинам сразу. Она постепенно осознавала, что в любом случае важная глава ее жизни закончилась. В этом чужом для нее городе, дрожа от странного, не по сезону холодного ветра, она, возможно, снова обрела свободу, которую не искала много лет. И лицо Арнальдо, искаженное смертью, больше не было злым. Ливия подумала, что, возможно, со временем сможет безмятежно вспоминать то немногое хорошее, что связывало ее с мужем — прекрасные минуты начала их знакомства и первые годы брака.

— Вы верите в судьбу, комиссар?

— Нет, синьора. В нее я не верю. Я верю в людей и в их чувства. В любовь, в ненависть. И в голод. Но прежде всего в боль.

Говоря это, Ричарди все время смотрел вперед, втянув голову в плечи так, что ее прикрыл с боков поднятый воротник пальто. Ливия смотрела на острый профиль своего спутника и непослушные волосы, упавшие ему на лицо. Она чувствовала, что Ричарди сейчас далеко от нее, говорит из другого мира или времени.

Майоне вел машину молча, даже не ругал босоногих уличных мальчишек, перебегавших улицу вслед за своим тряпичным мячом, и газеты, которые гнал по земле ветер. Сейчас он внимательно смотрел на отражение комиссара в зеркале заднего вида, он никогда не слышал в голосе друга столько сосредоточенности.

Женщина заговорила снова:

— И что же? Каковы, по-вашему, возможности человека создать себе немного счастья в жизни?

— Столько, сколько он хочет, синьора. А может быть, ни одной. Правда, существуют иллюзии. И они преследуют каждый день, каждую минуту. Но это всего лишь воображение.

Ливия поняла, что мысленно Ричарди сейчас далеко от них и мысли его блуждают непонятно где. Поэтому она не проронила больше ни слова до самого полицейского управления.

По приезде Майоне спросил Ливию, не нужно ли ей в гостиницу. Она ответила, что предпочитает прогуляться по улице, несмотря на ветер, ей необходимо побыть на свежем воздухе. Затем она подошла к Ричарди:

— Комиссар, я пока поживу в этом городе. Сейчас я не готова вернуться домой. Подожду здесь конца расследования, если это не займет много времени. Название моей гостиницы вам известно. Если понадоблюсь, вы знаете, где меня искать.

— Разумеется, синьора. Уверяю вас, что буду помнить об этом.

Опять ее сигнал-намек не принят. А сколько раз ей хватало всего одной улыбки или слова, чтобы мужчина начинал за ней ухаживать! Она не знала, почему ее так волновали эти глаза и этот голос. И как дать понять Ричарди, что она хотела бы встретиться с ним и поговорить не об убийстве мужа, а о чем-то другом.

Она решилась:

— Что с вами не так, комиссар? Мы всякий раз ведем два разговора одновременно, словами и взглядами. Почему на вас все действует не так, как на других? Может быть, вы не испытываете никаких чувств?

Майоне, стоявший в нескольких метрах от них, тихо кашлянул. Ричарди поморщился, а потом сказал:

— Если бы так, я жил бы спокойней. Но у вас сейчас горе. Вам нужно искать укрытие от бурь в другом порту.

Ливия стояла неподвижно и смотрела на него. Ветер слегка шевелил вуаль над ее изящной шляпкой. Ее глубокие черные глаза наполнились теми слезами, которых не было, когда она увидела своего мужа мертвым. Потом она повернулась и ушла.

23

Придя вместе с Майоне в свой кабинет, Ричарди сказал бригадиру, что должен еще поговорить с доном Пьерино, с управляющим театром и с Басси. Первым пришел секретарь, на этот раз явно озабоченный.

— Добрый день, комиссар. Простите меня, но я уже почти сбит с толку вашими постоянными вызовами. Я рассказал вам все, что знаю. Что еще вам нужно?

— Вы что-то скрываете, синьор Басси? Если да, советую вам рассказать правду. Если же нет, достаточно ответить на наши вопросы сейчас и каждый раз потом, когда возникнет в том необходимость. Тогда вам будет нечего бояться.

— Хорошо, хорошо. Мне нечего скрывать. Что вы хотите знать?

— Поговорим о Рождестве. О вашем с Вецци приезде в Неаполь примерно двадцатого декабря. Я хочу знать, куда Вецци ходил и ездил в эти дни, по крайней мере о тех случаях, которые известны вам.

— Мы выехали из Милана двадцатого утром и прибыли сюда двадцатого же поздно вечером. С нами был синьор Марелли, импресарио. Мы собирались ехать обратно вечером двадцать первого, нужно было только согласовать сроки контракта, взглянуть на декорации, снять мерку для костюмов и все такое. Но уехали только двадцать третьего вечером, едва не встретили Рождество в Неаполе. Я два раза менял срок заказа билетов.

Ричарди внимательно слушал.

— А отчего понадобилось переносить срок заказа?

— Не имею об этом ни малейшего представления. Так захотел маэстро. Он, как обычно, не объяснил причину своих поступков. Мы могли только принимать к сведению его желания и действовать согласно с ними.

— Он не ходил в театр? Я имею в виду, по поводу того, что его касалось, хотя бы посмотреть на сцену и оркестр.

— Какой там театр! Он зашел туда только раз, двадцать первого утром. Небрежно бросил взгляд на декорации, сказал пару слов управляющему, позволил портнихе снять с себя мерку для костюмов и потом исчез на три дня. Нет, комиссар, поверьте мне, театр тут ни при чем. Тут другое. Я думаю, любовная история. Но, разумеется, у меня нет доказательств.

— Куда же он ходил?

— Этого я не знаю. Вечером он возвращался в гостиницу очень поздно и сразу же шел спать, даже не поздоровавшись, как обычно. Мы с синьором Марелли целых два дня играли в карты в салоне с видом на Везувий.

Больше Басси ничего не мог сказать и был отпущен. Ричарди задумался, но тут Майоне нарушил молчание:

— На железнодорожной станции можно проверить перенос заказа билетов, узнать, куда и когда ездили все трое. Управляющий еще не пришел, может быть, заставляет себя ждать, чтобы придать важности своей особе. Сообщить вам, когда он придет?

— Конечно. А теперь, наконец, уйди отсюда.

Уже взявшись за ручку двери, бригадир остановился и сказал:

— Если вы разрешите, комиссар… я хотел бы кое-что сказать.

— Говори.

— Уже три года, как я работаю рядом с вами. Вы знаете, с тех пор, как мой сын… Лука… В общем, в то время вы стали мне дороги. Никто не хочет работать с вами. У нас даже говорят, вы не человек. Потому что вы говорите мало и неохотно, работаете много и не останавливаетесь, пока не найдете виновного. Но мне нравится работать так, потому что наша работа не такая, как другие.

— И что же?

Майоне продолжил не сразу, хотя твердо решил досказать до конца то, что подготовил.

— Так вот. Никто не уважает вас больше, чем я. И никто не знает лучше меня, что вы вкладываете всю душу и все силы в работу. Но… вам уже больше тридцати лет, и по возрасту вы мне в сыновья годитесь. Своего сына я потерял. Иногда я смотрю на вас и думаю, какой вы хороший человек. И в душе очень добрый, я это чувствую и знаю. Но вы один, комиссар. А когда человек один, он вянет и умирает. Я бы за эти годы умер сто раз, не будь у меня жены и детей. Наша профессия такая, работа понемногу занимает в жизни все больше места, как вино, когда оно заливает погреб. В конце концов она заполняет собой всю жизнь. Это ошибка так жить.

Ричарди слушал его молча. Может быть, ему стоило упрекнуть бригадира за фамильярность. Но тот был так смущен, и это тронуло Ричарди. Лицо Майоне покраснело, он постукивал ногой по полу и смотрел на переплетенные пальцы своих рук. «Пусть он продолжает», — решил Ричарди.

— Я иногда говорю об этом с женой. Она ведь знает вас — помнит, как вы поздоровались с ней на похоронах. И мы говорим, что такому человеку, как вы, грех быть одному. Все время работа и работа. Знаете, я иногда даже думал… Есть мужчины, которым не нравятся женщины, не интересуются ими. И я думал, комиссар, не в обиду вам будь сказано, что, может быть, вы из таких. Но сегодня… эта синьора. Пресвятая Богородица! До чего она красива! И так ведет себя, когда муж только что умер, хотя он и был негодяем, это все говорят. Поэтому я дал бы вам совет, как отец сыну. Вы можете заявить мне: «Как ты смеешь, Майоне! Не лезь в чужие дела!» Но если я промолчу, меня совесть замучит. Комиссар, оторвитесь от работы на полдня и сводите эту синьору куда-нибудь пообедать.

Майоне глубоко и с облегчением вздохнул, словно камень с души свалился. Ричарди встал с кресла, подошел к бригадиру и положил руку ему на плечо, как в тот день, когда сообщил о смерти сына.

— Нет, я тебя благодарю. Я знаю, что дорог тебе, и сам по-своему люблю тебя. Извини, если я иногда бываю грубым с тобой, у меня странный характер. Но поверь, мне хорошо так, как сейчас. И передай жене привет от меня.

Майоне взглянул ему в глаза, улыбнулся и вышел из кабинета.