Калека поднял на Федора пристальные умные глаза и спросил:
— Иноземец?
Федор молча кивнул.
— Впервые у нас?
Федор кивнул.
— Галисия — не Испания! — важно объявил калека.
— Это ваши дела, — мрачно ответил Федор.
— Жаль. Я хочу сказать: как жаль, что такой молодой человек так прискорбно равнодушен к страданиям людским!
— Что делать: такой уродился, — издевнулся Федор. Это была проверка: если калека тайно работает на инквизицию, он не обидится — он же на работе, ему положено в суму спрятать самолюбие — и не отлипнет. Если же чистосердечный человек — обидится и отползет. Не отстал. И когда Дрейк наконец вернулся с жидким, изношенным до прозрачности квадратным одеялом, Федор, чтобы мистер Дрейк не сказал сгоряча чего лишнего, громко изумился, что при таком наплыве чужеземцев здешние власти еще находят какие-то возможности дать паломнику хоть что-то сверх позволения пройти беспошлинно по испанской земле.
Мистер Дрейк покосился на плотно усевшегося рядом калеку, что-то (или даже все) понял и уселся рядом, накрыв ноги — свои и Федора — одеялом. Калека откровенно ждал, что скажут иноземцы. Те так же демонстративно молчали. Потом Дрейк зевнул и сказал:
— А что, Тэд, если мы сегодня постараемся пораньше уснуть, а завтра, если нам удастся это «пораньше», встать пораньше и пройти перегон до следующего постоялого двора не в такой пыли и толкучке, какая сопутствует главному потоку паломников…
Попробовали, хотя условий для нормального отдыха не было: ледяные сквозняки плюс духота от испарений сотен тел, часто немытых (многие богомольцы давали обеты не мыться и не бриться, покуда не прикоснутся к раке с мощами апостола). Говорили паломники вполголоса, но их было столько, что гул от этого стоял, бьющий по ушам с неменьшею силой, чем городской шум Лондона бьет по ушам моряка после месяцев в океане…
Наутро Дрейк поднялся еще до света и безжалостно растолкал Федора, погнав его тут же умываться к холоднючему роднику. Федор со сна ныл, что вода уж больно холодная, льда холоднее. Дрейк загоготал:
— Эх ты, гиперборей! Разве у вас не всегда такая же вода? Вы же там в Московии снег растапливаете, верно?
Федор мычал, невнятно гундел что-то себе под нос. Наконец его осенило, и он заворчал:
— Верно. И я за свою жизнь успел впитать больше холода, чем вам доведется в целый век! Поэтому я не рвусь прибавить к холоду, который у меня с детства внутри, еще и этот. И вообще, мы, московиты, вовсе не как самоеды, выдерживающие любой мороз, даже с ветром, голышом. Мы, когда одеты в шубы и меховые рукавицы, меховые же шапки и валяные сапоги, можем выносить любые морозы сколь угодно долго. Даже такие, от которых птицы на лету замерзают! Но холодная вода в холодное утро — это, извините, не по-русски…
Мистер Фрэнсис загоготал громче прежнего, разделся совсем и вылил на себя весь большой кувшин. При этом он взревел и немедленно покраснел. А потом бегал по двору полуодетый и дразнился.
Когда вышли в путь, Федор быстро оценил преимущество подобного отрыва от основного потока богомольцев. Пыли почти нет, галдежа нет… Но, как выяснилось, вовсе не это преимущество имел в виду капитан, когда настаивал на столь раннем выходе в путь. Главным, с его точки зрения, преимуществом было то, что на очередной постоялый двор они явились задолго до начала мессы. Отдохнули, пообедали — правда, недожаренным мясом, но и это было по сердцу англичанину — и выходили в дальнейший путь, когда первые ряды основного потока были на подходе, шагах в двухстах от арки входа.
На следующий день они также встали ранее раннего.
А к обеду пришли в Сантьяго-де-Компостела, мрачный городок, выстроенный весь из темно-серого камня, с кровлями из вовсе уж черного шифера. Только храм был побелен, крыт позеленелой медью и с вызолоченными колоколами на звоннице.
Тут уж пришлось снова вливаться в общий поток паломников — среди них полно было людей, так же, как и Дрейк с Федором, не знающих, что тут делать и в какой последовательности.
Смешавшись с толпой и повторяя, как ученые обезьяны, то же, что и другие, Фрэнсис и Федор, кажется, особых подозрений не вызывали. А что за ними два дня таскался некий молчаливый субъект — так тут за всеми иностранцами наружное наблюдение ведут…
Теперь им предстояла самая сложная часть пути: вне потока паломников, в котором отдельного человека различать так же непросто, как отдельную икринку в миске черной икры…
10
Дрейк купил двух мулов для этой дороги, продав еврею-меняле два маленьких прозрачных камушка, но где он их прятал от всех досмотров — он и Федору не признался, только ухмылялся таинственно.
Итак, одобренный властями маршрут: из Сантьяго — в Леон, угрюмый город, в котором кладбище не меньше всех жилых кварталов вместе, с какими-то тягостными пропорциями древних соборов и с невероятным изобилием бездомных кошек, приставучих и опаршивевших.
Из Леона — в стольный город главной провинции страны, Старой Кастилии, Бургос, где такие же древние соборы глядятся ку-уда веселее леонских. Для путников важно также было то, что в Бургосе бездомные собаки заняли место леонских котов. А коты не имеют обыкновения, даже в одичалом состоянии, хватать за ноги бедных проезжих…
Через два дня после Бургоса надоевшие горы по левую руку сменились пшеничными, а чаще — ячменными полями долины Эбро. Горы на горизонте маячили, но уже справа…
И насмотрелись же Фрэнсис и Федор за эту дорогу! Нигде в Европе Федор не видывал столько бесноватых, калек, юродивых и дурачков. Фрэнсис сказал, что это, по его мнению, от ужасов здешней жизни: один раз посмотришь, как человека живьем сжигают на медленном огне — так свихнешься запросто. В Англии в пору Кровавой Мэри тоже дурачков да бесноватых стало заметно больше за пару лет жизни по испанскому образцу. Так то «по образцу», там не все было, что тут можно увидеть задаром…
А в Туделе (в которую чтобы попасть, пришлось пересекать Эбро, но в Сарагосу им почему-то запрещено было входить), городе старинном и в древности, кажется, чем-то знаменитом, Дрейк и Федька видели комедию на театре: внутри выстроенного «покоем» постоялого двора, занавесив галерею средней части, актеры представляли смешные похождения некоего лиценциата обоих прав, возжелавшего жениться на богатой вдове, которая ну очень хотела замуж, только вот не за него! Федору понравилось, а Дрейк сказал, что в Лондоне, за городскими воротами, есть получше театры…
Но вот местность из красно-коричневой или желто-бурой и голой снова стала зеленеть.
— Каталония! Страна великих древних навигатоpов! — мечтательно сказал Дрейк. — Я изучал все, что по этому вопросу написано, — и пришел к выводу, что именно здесь изобрели навигационные карты!