Одно плохо: дело это — Федяня и в свои пятнадцать-то лет понимал — настолько тайное, что и похвастаться до самой старости никому нельзя будет. Да и не то что похвастаться, а даже просто намекнуть… Федор почти не спал, считая часы до Виго…
Перехода вокруг Пиренейского полуострова он почти и не заметил…
Уже в виду Виго, вернее — в виду извилистых щелей между утесами, шесть из которых были ложными входами, тупиками, и только одна щель вела в бухту, Дрейк озабоченно сказал — вернее, крикнул, перегнувшись через леера ограждения мостика, Федору, бывшему в тот день и тот час вахтенным:
— Хэй, Тэд! Знаешь ли ты, что нам нужна будет крыша?
— Дом? Может быть, купим фургон? — озадаченно отвечал юнга.
— Не-ет! — расхохотался капитан. — «Крыша» в смысле «легенда». Ну, как мы объясним испанцам свое появление в Виго и свое путешествие до Барселоны и обратно?
— А-а, вон что! — с опозданием сообразил Федор. — Ну, о первой половине дороги и думать особенно нечего. Ваша сестра имела дурость выйти замуж за московита-католика. И вот вы с ее свойственником, младшим братом мужа, отправляетесь в паломничество к мощам святого апостола Джеймса, в Сантьяго-де-Компостела, а потом вам придется еще сопровождать его в ближайший к Московии испанский порт — Барселону. А там мы сразу начнем искать корабль, который бы отвез меня в Россию.
— Искать нам придется, боюсь, очень долго, — многозначительно сказал Дрейк.
— Если мы всерьез этим займемся — боюсь, не хватит всей жизни. Между делом придется организовать крестовый поход, чтобы сокрушить Турецкую империю. Но это так, пустяки. А вообще-то мы будем заниматься этими поисками ровно столько времени, сколько займут ваши дела в Барселоне. А потом… — в тон капитану, с плутовской ухмылкой, сказал Федор. И тут капитан аж подпрыгнул на мостике от полноты чувств и завизжал в полном восторге от своего ума:
— Все ясно! Это же прикрытие и на обратную дорогу! Мы истратим полмесяца, деньги наши подойдут к концу — и мы понуро поплетемся обратно в Виго, чтобы хоть там уж сесть на корабль в Россию. Да, но! Если вдруг каким-нибудь ветром туда впрямь занесет корабль, идущий в Россию? Придется нам на него садиться…
— Ничего подобного! — в азарте завопил Федор. — Мы справимся о цене — и она окажется для нас чуть-чуть-чуть высоковата. На три дублона более, чем у нас осталось.
Ему хотелось петь и кувыркаться, или, по крайней мере, попрыгать на месте. Вот они какой хитроумный планчик наметили! Никто не подкопается, никакая святейшая, или какой там она у них зовется, инквизиция…
— А у тебя неплохо устроена голова, малец, — ласково сказал капитан. И тут же добавил: — У нас с тобой только одна общая беда, Тэд.
— Какая? — спросил Федор, окрыленный и планом, и похвалою капитана Дрейка.
— А такая, что мы с тобой — два идиота. Если испанцы не такие идиоты, как мы, — а это вряд ли, потому что иначе им бы не скрутить полмира — какой-нибудь специально приставленный к нам испанский шпион, невидимо, но неотступно при этом сопровождающий «Лебедя» еще от Севильи, сейчас, запыхавшись, докладывает инквизиции подробности нашего замечательного планчика. Мы же, два осла, раструбили о нем на все море!
— Ну, если бы кто срочно отплыл от борта, слышен был бы плеск весел. Я когда от опричников удирал, весла обмотал тряпками, а все равно слышно было. Только звук глуше, чем обыкновенно бывает, вышел. Но по воде все равно слышно, — упрямо и в то же время не вполне уверенно сказал Федор. Уж так ему не хотелось из соавтора замечательного планчика становиться ослом и идиотом, к тому же обреченным на смерть под пыткой в застенках испанской инквизиции. Нет, что у него за судьба такая горькая: чуть что не каждый год ему грозит смерть под пыткой — хоть в Московском государстве, хоть в Испанском королевстве. Точно иных смертей и нет в этом мире!
— Ладно. Будем уповать на милость Божию, — почти беспечно сказал Дрейк.
6
И начались сборы. Перво-наперво Дрейк заставил всю команду предъявить свои ножи — и отобрал два трофейных клинка. Толедская сталь, легко точащаяся, но трудно тупящаяся, с особенным сизым блеском, почти не прогибающаяся… И кастильские рукоятки из кости и рога, зеленовато-серые, с полупрозрачными навершиями: одна в форме распятия, вторая в форме дельфина, улыбающегося дружелюбно, но если повернуть нож острием от себя — скорбно-коварного.
И ничего неиспанского из мелочей. Но предпочтительно изделия галисийских ремесленников. Мол, собирались в путь спешно, захватили только нательные кресты да одежду без смены. Благо, трофеев у каждого почти члена команды хватало. Нашелся и католический молитвенник, и маленький нашейный образок Богородицы в кипарисовом окладе, на серебряной цепочке, и четки из какого-то твердого дерева. Матрос, у которого они были, уверял, что это — пальмовые косточки.
Кто-то из офицеров сказал, что это неразумно и даже подозрительно: англичанин и русский не имеют ничего при себе из изделий своих стран. Сразу наводит на подозрения и на мысли о тщательной подготовке.
— А мы и не будем говорить, что так случайно получилось. Мы будем всюду трубить, что долгие годы готовились к паломничеству, заранее решили, что не возьмем ничего своего — так сказать, зараженного протестантизмом.
— Раз уж «долгие годы» — придется вам, Фрэнсис, поискать другого спутника: Тэд зеленоват.
— Гм, верно. Ну, тогда так: я всю жизнь готовился, а он присоединился, считая мой выбор бессмысленным, но безобидным.
— Ну, так еще пойдет.
В таких разговорах оттачивалась их «легенда». И тут…
«Лебедь» стоял возле входа в бухту Виго — и вдруг со стороны моря послышалась… Веселая музыка! И музыка, как будто знакомая Федору по Нарве. Как будто… Ну да, как будто польский танец краковяк!
То было на самом деле польское судно «Король Владислав Локетек». Оно шло мимо, в гавань. С «Лебедя» просигналили, что хотят обменяться новостями. Федор, честно говоря, испугался: а ну как ляхи разбили наголову российскую армию и победу празднуют?
Оказалось, отмечали первую годовщину польско-литовской унии. И под действием этого известия корабельный священник «Лебедя» мистер Дэйвид Рауд вспомнил о церковной унии: мол, русских католиков нет, и это можно проверить, да это и так, наверное, известно кому положено такими делами заниматься в Испании. А вот есть уния католицизма с православием Флорентийская — не утвержденная Римом и какая-то еще недавняя. Так что Федору быть не католиком, а униатом, интересующимся пышной, издревле идущей религией католицизма. Да, так: русский — униат. Ну, а Дрейк — английский католик, «которому не повезло родиться уже после Реформации».