Интересно, какое наказание полагается за утаивание сведений?
– Ведь в вашей жизни не случалось ничего такого, что хотелось бы забыть.
Он верно угадал мотив отказа. Впрочем, если бы еще пару дней назад подобная проницательность в отношении моих поступков показалась бы мне странной и обидной, после случая с Атьеном Ирриги я больше не питал слепых иллюзий. Все, о чем я думаю, написано крупными буквами у меня на лице? Пусть. Но тогда к чему вы задаете все новые и новые вопросы?
– В ней не было ничего, что хотелось бы помнить.
Пеговолосый криво улыбнулся, и только сейчас я понял, что мышцы его лица, видимо, когда-то были повреждены, потому что в коротком взгляде, брошенном в мою сторону, мелькнула отнюдь не ехидная улыбка.
– Эрте?
Рука золотозвенника в ответ на почтительное обращение неопределенно качнулась, словно взбалтывая воздух, однако для женщины в черном мундире этот жест означал вполне четкое приказание, потому что блондинка аккуратно сложила бумаги в папку, дернула подбородком, обозначая поклон, и покинула кабинет.
Пеговолосый расстегнул верхние пуговицы камзола, лилового в цвет мебельной обивки и занавесей, оперся о краешек стола и катнул бракк вперед-назад по сукну.
– А я-то удивлялся, почему вас не испугало подобное оружие… М-да. Нужно было навести справки заранее.
– Можно задать вопрос?
Он подумал и кивнул:
– Можно. Единственный и последний. Потом спрашивать буду только я.
Собственно, после такого предупреждения можно было и промолчать, но глупо не воспользоваться предоставленной возможностью.
– Я смогу быть свободным по окончании этого разговора?
Пеговолосый снова улыбнулся:
– Чем Боженка не шутит? Но лично я надеюсь на обратное.
Вот оно. Именно то, что я и хотел знать. То ли события странной ночи подтвердили свою важность, то ли в привычку «багряных» входило тщательно прибирать за собой, а значит, избавляться от всех возможных свидетелей, способных разнести вредную молву. В сущности, меня не успокаивало ни первое, ни второе, зато знать источник злоключений всегда полезно. На будущее. Если, конечно, оно наступит.
– Да, у вас нет причин доверять мне и моим словам. А как насчет желания?
И это он знает. Должно быть, участвует в подобных беседах ежедневно и еженощно. Может, даже в этом самом кабинете.
– Хочу ли я доверять?
– Да, хотите?
Трудный вопрос. Лукавить, а тем более нагло врать не стоит. Но в чем заключается моя правда? Я долгие пятнадцать лет, включая годы обучения, следовал наставлениям и приказам, не подвергая их сомнению, а в конце концов и вовсе едва не разучился сомневаться. Чувствовал ли я себя при этом несчастным? Нет. Исполнять приказы легко, хотя и не всегда приятно. Возможно, я и дальше согласился бы на послушание, но… Золотозвенник спросил совсем о другом.
– Да.
– А верить?
– А я и так верю.
Он чуть наклонил голову, словно это позволяло лучше вглядываться в мое лицо.
– И во что же? Поделитесь, будьте любезны.
– В справедливость Божа и ветреную милость Боженки. В рассветы и закаты. Верю, что вы скажете мне лишь то, что захотите. А еще верю, что отвечу на все ваши вопросы, но только то, что смогу.
Пеговолосый расхохотался:
– Вам слишком долго приходилось молчать, верно?
– Да, но…
– Только человек, вынужденный большую часть своей жизни слушать, а не говорить, не сможет устоять перед приглашением побеседовать.
– Разве это было приглашение?
Конечно, он не ответил, следуя собственному, ранее оглашенному правилу. А я вдохом спустя понял, что сморозил очередную глупость.
Ни мундира, ни медальона, ни приказа, отданного начальственным лицом или изложенного на бумаге. Передо мной сидит просто человек, и, если бы нашей встречи в тюрьме не состоялось, я бы и понятия не имел, с кем разговариваю. Но с другой стороны, почему-то кажется: не было бы встречи, не появилось бы и нужды в разговоре.
Что ему от меня понадобилось? Уличить во вранье? Вынудить признаться? Вряд ли, иначе давно бы уже перевел беседу в требуемое русло, а мы продолжаем говорить на темы, касающиеся… Вернее, почти ничего не касающиеся. Может быть, спросить прямо? Хотя в ответах мне ведь все равно отказано.
– Если у вас есть вопросы, спрашивайте, а не ходите вокруг да около.
– Вы куда-то торопитесь?
Нет. Наоборот, с ужасом жду момента, когда мне придется встать и шагнуть за порог кабинета. Шагнуть в неизвестность. В «никуда», которое превратится в «где-то», лишь когда я там окажусь.
– Не тороплюсь. Но чем быстрее закончится эта жизнь, тем скорее может начаться другая.
– Вы настолько недовольны прошедшими годами?
Недоволен. Правда, не годами, а собой. Время как раз было проведено с пользой, а шансов вступить в лучшее будущее оказалось с избытком. И кто все испортил? Я сам.
– Они прошли.
– Мимо?
Никак не могу понять, до чего он пытается докопаться. Постичь глубины моего разума? Так там донышко просвечивает, даже пятки не намочишь. Ищет умыслы и намерения? Умысел только один: жить спокойно и сытно.
– Со стороны виднее.
Пеговолосый хмыкнул:
– Виднее. Хотя смотрю я на вас и, как ни стараюсь, кое-чего разглядеть не могу.
– Может, не туда смотрите?
– Может быть… Что ж, спрошу прямо. Чего вы хотите от жизни?
Или я совсем отупел на сопроводительской службе, или меня желают завербовать. Именно ответом на прозвучавший вопрос открываются Двойные врата Боженкового лабиринта.
– Немногого.
– Например?
– Покоя.
Я бы на его месте непременно пошутил, предложив обеспечить мне покой из разряда вечных, но золотозвенник почему-то остался совершенно серьезен.
– Вы уверены?
– Да.
– И вам не будет скучно после стольких лет, проведенных в постоянном напряжении, вдруг оказаться вдалеке от шумной и переменчивой жизни?
А ведь в самом деле… Те два дня, что я ждал послания из Наблюдательного дома, не заполненные ничем, кроме вынужденного ожидания, показались мне почти вечностью. Правда, особой скуки я не испытывал, скорее наоборот, словно провалился в какую-то пустоту, не приносящую ни тепла, ни холода, но главное, не заставляющую двигаться и думать. Блаженную пустоту.
– Не будет.
– Подумайте хорошенько, эрте Мори. Это будет только ваше решение.
Интересно, почему он так настойчив? Старается обезопасить собственный зад на случай, если я вдруг заартачусь? Очень странный разговор. Очень туманный. Но, несмотря на всю его неясность, страха так и не возникло. Впрочем, меня и не пытались напугать, скорее, отговорить, сбить с толку, подергать за ниточки, торчащие из спутанного клубка души. Пеговолосый очень хочет быть уверенным. Но в чем? Или… в ком?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});