Надрывно хохотнув, я прижимаю к груди пакет, в котором хранится что-то дорогущее. По два карата в каждой.
Да я в жизни бриллианты не носила, а тут сразу в таком количестве.
— Какие красивые сережки. Намного красивее, чем те, что подарил мне другой папа! — выдает Алиса, едва ли не сдавая нас с потрохами и не доводя меня до сердечного приступа.
Вовремя же она вспомнила про отчима.
А чего еще можно было ожидать от пятилетнего ребенка? Это был закономерный итог.
Все замолкли, уставившись на Лисичку. Тишина стоит такая, что я слышу как надежный план Влада дал трещину и теперь трещит по швам.
Дочка испуганно ойкает. Понимая, что сболтнула лишнего, она с сожалением смотрит на Влада, губки свои кусает.
А у меня обостряется дикое желание расщепиться на атомы и просто исчезнуть, чтобы не видеть как моя дочь винит себя. Сердце кровью обливается при виде того, как она мысленно корит себя.
На нетвердых ногах я подхожу к Владу и незаметно щипаю его за бок.
Я не стану вмешиваться, не буду врать и выгораживать свою малышку.
Он нас в это втянул, ему и разгребать все то, что вычудит наша дочь.
— Это она о крестном папе так отзывается! — как может выкручивается Влад, побагровев при этом как зарево.
— Угу, папа Артем, — Алиса шмыгает носом, закапывая нас еще глубже.
— Артем, — повторяет Марк Филиппович с пренебрежением. — Ненавижу это имечко!
— А твоего мнения никто не спрашивал. Артем — мой друг и крестный отец Алисы, — Влад уже весь на изжоге. Чтобы разрядить обстановку, он вынужден сменить тему: — Ну и какие у нас планы на сегодня?
Девушка подпрыгивает на месте и хлопает в ладоши, не скрывая своего ликования.
Она протискивается между мной и Владом, обнимает нас поочередно.
— У нас в планах свадьба! И когда? А давайте завтра!
— Нет! — чересчур громко выкрикиваю я, отделываясь от телячьих нежностей. Четыре пары глаз одновременно таращатся на меня. Чувствую, как краснею вся до корней волос. Я прочищаю горло и продолжаю неуверенно: — Эм-м... завтра я не могу, у меня... На завтра у меня намечена куча дел. Перенести никак не получится.
— Значит послезавтра! — настаивает Марк Филиппович, сделав добротный глоток чая.
Тогда на помощь снова приходит Влад:
— Послезавтра тоже не получится! И вообще ближайший месяц у нас с Юлей распланирован полностью. Я отправлю вам приглашение, когда мы определимся с датой.
Я делаю одиночный кивок, соглашаясь с ним.
Все-таки он еще не вконец спятил.
Старик внезапно давится чаем. Ставит чашку на стол, стирает капли с подбородка.
— Ерунда какая-то. Вы мне голову хотите заморочить? Какие дела могут быть важнее собственного бракосочетания? — возмущается он, приподнимаясь из кресла. — Мне не сегодня-завтра в землю ложиться. Должен же я на свадьбе сына погулять успеть!
Влад переглядывается со мной. По его выражению лица я понимаю, что он готов уже сдаться.
Клянусь, я сотру его в порошок, если он сейчас же не уймет своего папашу, иначе мне самой придется это сделать.
— Отец, тебе не кажется, что ты слегка торопишь события. У нас с Юлей ничего еще не готово. Мы даже заявление не подавали.
Марк Филиппович ковыляет к нам. По мере его приближения все ощутимей слышится запах лекарств, замаскированный дорогим парфюмом.
Поравнявшись со мной, он кладет свою увесистую руку на мое плечо и заглядывает в глаза, которые я тут же отвожу в сторону.
— Не волнуйтесь, Юленька. Я все подготовлю. У нас целых два дня в распоряжении. Позвольте мне хоть разок быть для кого-то полезным! К тому же, насколько мне известно, Маша в ЗАГСе работает. Будет лишним поводом встретиться с ней.
Намерения у Марка Филипповича самые что ни на есть серьезные.
Влад сам напросился. Сам заварил эту кашу. Проще было сказать правду, а не доводить до абсурда.
Вот пускай сам теперь и расхлебывает.
Я не собираюсь выходить ни за кого замуж, даже понарошку. Даже, если он предложит мне за это столько, сколько я за всю жизнь не заработаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Еще я не плясала под дудку старого маразматика!
— Ну уж нет! — Влад брызжет слюной, не желая идти на уступки. — Мы не нуждаемся в твоей помощи! Напоминаю, это моя жизнь, и я ее устраиваю так, как захочется мне! Мне, а не тебе!
Лицо дедули резко покрывается смертельной бледностью, взгляд мутным становится. Скривившись, он за сердце хватается, зубы от боли стискивает и сгибается.
Ну началось.
В этом доме в кого не тыкни, тот актер. Все до последнего достойны "Оскара".
Ну ясное ведь дело, что дедушка блефует!
— Ой, что-то мне нехорошо, сдавило все внутри, — бормочет он, жадно хватая воздух и весьма натурально отыгрывая сердечный приступ. — Октавия, таблетки, где они?
Ноги еле держат мужчину. Владу приходится придерживать старика за талию, чтобы тот от переусердствования не рухнул вниз.
Он осторожно опускает его на диван, подкладывает под голову подушку и расстегивает верхние пуговицы на рубашке.
Переполошившись, Октавия подлетает к мужчинам и падает коленями на пол.
— Папа, что такое? Опять? — истошно голосит она на своем родном языке, держит отца за руку, словно прощается с ним.
Алису пугает такая сцена. Спрятавшись за мной, она начинает плакать и дрожать как осиновый листочек.
— Кажется, приступ, — хрипит дед на последнем издыхании, невидящим взглядом в потолок смотрит. — Мне ведь нельзя нервничать, но как тут без нервов обойдешься.
— Принесите воды! Быстрее! — орет девушка в истерике.
Она лезет в свою сумочку, достает оттуда целую аптечку. Выгружает на стол тонометр и какие-то таблетки. Дрожащими руками выдавливает из стандарта парочку капсул.
Ой, мамочки.
Все выглядит куда серьезней, чем изначально казалось.
Рванув на кухню, я наливаю в стакан воды, быстро возвращаюсь и передаю Октавии.
13. Такая знакомая незнакомка
Влад
Пот градом скатывается с седых висков отца, струится по шее за воротник. От частого дыхания его грудь вздымается порывисто и нервно.
Сестренка заботливо придерживает его голову и подносит стакан ко рту, помогая ему запить лекарство. Сам он не в состоянии этого сделать, поскольку его руки трясутся как после затяжной пьянки.
Не чувствуя своего тела, я падаю в темноту. На миг отключаюсь от реальности, позволяя густому туману заволочь сознание.
Перед глазами одна за другой проносятся картинки прошлого. В них я точно так же как и Октавия сейчас, пытался помочь своей матери.
Тогда все произошло так же неожиданно и в той же последовательности.
Помню, как мы скандалили на следующий день после ее кодировки. Мать стащила мои последние деньги и купила на них две бутылки водки. А меня так взбесило ее наплевательское отношение ко мне и к своему здоровью, что я не смог промолчать. Я орал на нее с пеной у рта, называл конченной алкоголичкой и грозился обратиться к отцу, чтобы тот помог мне упрятать ее в психушку.
Я блефовал. Пытался донести до нее, что она мне дорога. Я боялся, что рано или поздно алкоголизм погубит ее. Я хотел сделать как лучше, а через несколько минут матери не стало. Она умерла на моих руках. Ее сердце не выдержало.
И все, о чем я мог думать, когда возвращался в вонючую опустевшую квартиру — а что, если бы я просто закрыл глаза и промолчал?
Была бы она жива, если бы я сбежал из дома и не стал ее ни в чем упрекать?
Остается только гадать. Но всякий раз, когда я вспоминаю тот злополучный день, я думаю, что все могло бы быть иначе, если бы не мой чертов характер и поганый язык.
— Папа, ты нас всех пугаешь, — говорит Октавия дрожащими губами.
— Как же так?! Родной сын ни во что меня не ставит. Ой, умру, наверное, — тяжко вздыхает отец. — Прям тут и помру. Не увижу свадьбу.
— Отец, прекрати, — скорбно выдавливаю из себя, испытывая муки совести.