Читать интересную книгу Зеро - Эрик Ластбадер

Парламент, контролируемый Тодзё, действительно очистили от депутатов-милитаристов. Ходили слухи, будто со дня на день последует черед верхушки дзайбацу, но ничего подобного не произошло.

Однажды утром Сэммартина и Досса вызвал полковник Силверс. Встретил их, как всегда, Дэвид Тернер — его старший адъютант.

Тернер был приблизительно одного с ними возраста, высок, худощав и носил очки. На слабый пол его аскетическая внешность действовала, судя по всему, неотразимо: Филипп частенько видел Тернера в обществе то дамочек из Женского армейского корпуса, а то сотрудниц администрации ЦРГ. Японским девочкам, коими изобиловали шумные ночные клубы Токио, адъютант, в отличие от большинства других американцев, предпочитал соотечественниц.

Они ответили на его приветствие — правда, с прохладцей, ибо ни одному боевому офицеру не чуждо врожденное презрение к штабным крысам, которым недостает мужества проверить себя на полях сражений.

Тернер впустил их в храм одиноких бдений полковника Силверса и, закрыв за ними дверь, оставил наедине с самим полковником. Джоунас и Филипп уселись на стулья перед его письменным столом, и Силверс вручил им три папки с досье. Досье были шифрованные. Всю войну ОСС работала под покровом тайны, что и явилось одной из причин ее успешной деятельности. Но оказалось, что теперь, когда настал мир, необходимо усугубить таинственность.

Полковник ввел подчиненных в курс дела.

— Дзайбацу по-прежнему обладают гигантской властью. В этом нет ничего удивительного, поскольку ими владеют и управляют самые влиятельные дома Японии. В их руках сосредоточена практически вся деловая жизнь страны. По моим сведениям, японцы затратили уйму времени на фальсификацию протоколов заседаний, отчетов, проектов и докладных записок последних лет. Пока мы занимались наведением порядка и налаживали работу оккупационных властей, местная бюрократия избавлялась от документов, обличающих самых оголтелых милитаристов. Потрудились они на славу. А у нас, выходит, нет теперь вещественных доказательств против целого ряда промышленников, нажившихся на производстве военного снаряжения, оружия и боеприпасов.

Отсюда следует, что трибуналу будет нелегко осудить их, и нет смысла сажать заправил дзайбацу на скамью подсудимых. Просмотрев досье, вы узнаете имена и прочие сведения об определенных влиятельных господах из этого круга японского общества. Они должны умереть. Мы, как и японцы, не можем допустить процветания военных преступников в новом обществе, которое поручил нам построить президент. Их неподсудность роли не играет. — Силверс взял со стола трубку и кожаный кисет.

— Иногда демократический процесс нуждается... хм-м... в нешаблонной помощи. — Он развязал кисет. — По закону эти преступники подлежат смертной казни, хотя общество не может избавиться от них путем общепринятой открытой процедуры. Военный трибунал бессилен. Но справедливость требует возмездия. — Полковник набил трубку и принялся ее раскуривать. — Тут-то вы и вступаете в игру. Вы уничтожите тех, о ком говорится в этих папках, причем сделать это надлежит так, чтобы их смерть выглядела как несчастный случай.

Филипп задумался.

— Могу я спросить, почему все-таки трибунал бессилен? Если они военные преступники, их надо обязательно судить при всем народе. А улики или свидетельства непременно найдутся, стоит только хорошенько поискать.

— Спросить-то вы можете... — Силверс хмыкнул и проводил глазами тающие под потолком колечки дыма.

— Подумай сам, — сказал Филиппу Джоунас. — Вообрази хотя бы самую банальную причину: эти люди обладают и связями, и громадным влиянием в правительстве и могут добиться неблагоприятных для нас решений. Или пронюхали о какой-нибудь нашей пакости, собрали компромат и теперь грозят его обнародовать.

Филипп бегло пролистал досье. Арисава Ямамото, Сигео Накасима и Дзэн Годо. Он поднял глаза.

— Хотелось бы также знать, на каком основании отобраны именно эти мишени? По вашим словам, японские чиновники достигли вершин мастерства на ниве уничтожения улик.

Полковник Силверс невозмутимо пыхтел трубкой. Казалось, его необыкновенно занимает паутина трещинок на потолке.

— Итак, — подвел он черту, — общие указания получены, остальное — на ваше усмотрение. — И добавил официальным тоном: — Выполняйте приказ.

* * *

Своей женитьбой Филипп был обязан ЦРГ: будущую невесту он встретил в Токио. Случилось это в конце декабря 1946 года. Они с Сэммартином уже больше месяца жили в Японии. В тот день после полудня зарядил дождь и до вечера по-кошачьи вылизывал улицы. Труппа Юнайтед Стейтс Опера готовилась к рождественскому представлению под открытым небом для американских солдат. К началу концерта небо очистилось, и народу набилось не продохнуть.

Тогда и произошло первое мимолетное знакомство. Сначала Досс увидел пятно света, а в нем — Лилиан Хэдли с микрофоном в руке, поющую под аккомпанемент оркестра из шестнадцати музыкантов. Певица произвела на Филиппа неизгладимое впечатление. Голос у нее оказался хоть и глубоким, но не слишком выразительным, можно сказать, заурядным, что никак не относилось к ее внешности и артистичности.

Лилиан обладала даром безраздельно завладевать вниманием зрителей. Под взглядами двадцати тысяч солдат она держалась так же свободно, как если бы их было два десятка. Она пела, прохаживаясь перед сценой, дотрагивалась до чьей-нибудь руки или щеки, вызывая полный восторг аудитории. К тому же, в ней чувствовалась стопроцентная американка — копия миниатюрной соседской девушки из тех, чьи фотографии печатают на журнальных обложках. Короче, она напоминала о доме, и все сразу полюбили ее.

Филипп тоже смотрел на нее и думал о том, как давно оторван от родины — не только от своего дома, города, страны, но и от какого бы то ни было подобия нормальной жизни. Его сердце затопила мощная волна ностальгии — этого особого чувства, которое заставляет эмигранта лить слезы над стаканом виски и затевать беспричинную драку.

Концерт окончился, Филипп очнулся и вдруг обнаружил, что направляется за кулисы. Удостоверение сотрудника ЦРГ пробило изрядную брешь в фаланге охранников. За сценой он сначала растерялся. Актеры в костюмах и гриме сновали туда-сюда среди футляров с инструментами и груд багажа, уворачиваясь от подножек прожекторных штативов и каверз змеящихся кабелей. У Филиппа зарябило в глазах, но тут он заметил Лилиан.

Она стояла в сердце этой суеты и оставалась вне суеты, сама по себе. Целиком поглощенная какими-то раздумьями, она с царственным спокойствием попивала кофе из бумажного стаканчика и ни на кого не обращала внимания. Она напоминала принцессу выпускного бала в колледже — недоступное совершенство лица и тела, милой улыбкой отвечающее на раздевающие взгляды кавалеров.

Колледжа Досс, конечно, не кончал, он видел эту сцену в кино. На ферме он и не помышлял о поступлении куда-либо. Но даже ферма не могла помешать его самообразованию. Читал Филипп запоем, ненасытно. Только книги и сны переносили его в неведомые дали, позволяли хоть на время бежать от тоскливой действительности.

Не очень соображая, Филипп подошел к Лилиан и представился.

Мисс Хэдли смеялась его шуткам, улыбалась неуклюжим комплиментам. Потом и сама разговорилась — поначалу неуверенно, затем все более откровенно. Оказалось, она чувствовала себя в Японии страшно одинокой, отрезанной от друзей, от всего родного и близкого.

Ее красота ошеломляла. Такую девушку хочется во что бы то ни стало пригласить куда-нибудь на вечеринку после субботнего киносеанса — уже хотя бы для того, чтобы приятели завидовали такому сказочному везению. Время и потом щадило Лилиан, но в те дни она была невообразимо хороша.

Ее отец, тот самый генерал Хэдли, приложивший руку к созданию ЦРГ, служил в штабе Мак-Артура. Он прошел старую школу Джорджа Паттона, и за ним закрепилась репутация известного сторонника жесткой дисциплины. Блистательный офицер, способный принимать мгновенные решения в самой неблагоприятной обстановке, Хэдли непосредственно участвовал в разработке американских стратегических планов в отношении послевоенной Японии. Поговаривали даже, будто президент почти целиком полагается на него одного в формировании всей долговременной политики на Дальнем Востоке.

Вечер пролетел незаметно. Они болтали и смотрели друг другу в глаза. Филиппу чудилось в глазах Лилиан отражение всего, что он любил, когда жил среди каменистых холмов западной Пенсильвании, хотя он от них и бежал. В мыслях вдруг мелькал то образ лавки, где торговали содовой водой, которая так хорошо утоляла жажду в пыльный летний полдень, то красное деревянное здание школы, где он учился читать и писать, или слышался мелодичный перезвон колоколов, когда они с отцом ходили по воскресеньям в церковь. Эта девушка, плоть от плоти Америки, чудесным образом вызвала к жизни все светлое, что было в детстве Филиппа, безо всякой примеси мрачных воспоминаний о том, что принудило его к бегству. В общем, неудивительно, что Досс перепутал всплеск ностальгии со вспышкой любви.