Читать интересную книгу Мученик англичан - Эдмон Лепеллетье

На Наполеона вид Лоу производил настолько отталкивающее впечатление, что он не мог, бывало, допить кофе и с брезгливостью отталкивал от себя чашку, если во время утреннего завтрака к нему входил губернатор.

Лоу, разумеется, получил от правительства строжайшую инструкцию, обусловливавшую его отношение к пленнику, но 'едва ли в эту инструкцию входило предписание мелочно, недостойно изводить царственного пленника придирками и ограничениями. Можно с уверенностью сказать, что он преувеличил до возможных границ свои полномочия.

Правда, находятся и такие историки, которые утверждают, будто из них обоих настоящей жертвой был не Наполеон, а Лоу, так как Наполеон сделал все, чтобы отравить своему тюремщику пребывание на острове. Надо признаться, что в этом имеется доля истины. Но все-таки причиной этого был не кто иной, как сам Лоу.

Достаточно было очень немногого, чтобы между ними могли установиться приличные отношения. Если бы только Лоу, не отступая от данной ему инструкции (имевшей целью предупредить сношения Наполеона с внешним миром и малейшую попытку к бегству), проявлял по отношению к пленнику известное уважение к его несчастью, почтение к его славному прошлому, то Наполеон не позволил бы себе отягощать участь того, кто только исполнял свой долг. Но этот грубый, неотесанный англичанин с первого момента подчеркивал, что он не знает ни в прошлом, ни в настоящем никакого императора Наполеона, а для него вообще существует только «генерал Бонапарт». Когда генерал Бертран обращался к губернатору с каким-либо ходатайством, то, естественно, называл своего повелителя «императором Наполеоном». Однако Лоу возвращал бумаги обратно с пометкой, что на острове Святой Елены по официальным сведениям, не значится никого, носящего фамилию «Наполеон», и что ему неизвестно, чтобы в данный момент кто-нибудь из государей находился вне пределов своего государства.

Подобное издевательство дурного тона, разумеется, выводило Наполеона из себя. Но губернатор не остановился на этом; он проявлял немалую изобретательность во всевозможных оскорбительных ограничениях. Так, например, он поставил условием, чтобы во время поездок Наполеона верхом его сопровождал английский офицер. Это заставило императора отказаться от верховой езды, а из-за недостатка движений и развилась та болезнь, которая свела Наполеона в могилу.

А между тем у Лоу не было никаких мотивов для личной вражды к императору, и все придирки можно приписать только его тупости и ограниченности, которая заставляла тюремщика преувеличивать до размеров карикатуры данные ему инструкции.

Хадсон Лоу был женат, и в противоположность молчаливому, угрюмому мужу леди Лоу была очень живой женщиной с несколько поблекшими прелестями, но с очень любезным, кокетливым характером. Ей было уже тридцать пять лет: подобно большинству англичанок, она была покрыта розовой сыпью, ее внешность представляла только «печальные остатки былой роскоши», но рядом с мужем и она казалась чуть не красавицей.

Общество Плантэшн-Хауз, как звали дом губернатора, состояло, кроме леди Лоу, еще из леди Малколм, маленькой, горбатой, уродливой, но очень остроумной женщины, подвижной и забавной, затем из леди Бинхэм и миссис Уингарт, жены генерал-квартирмейстера. Вместе с комиссарами, посланными Францией, Россией и Австрией, это было все официальное общество.

Этими комиссарами были: от России – граф Бальмин, от Австрии – барон Штюрмер, а от французского короля – чудаковатый маркиз де Моншеню. Из них только барон Штюрмер был женат, и красота и грация его супруги вносили много оживления в тоскливые вечера у губернатора.

Главными гостями в Лонгвуде были: генерал граф Бертран и его семья, граф и графиня де Монтолон, граф де Ла Сказ и генерал барон Гурго. Они составляли главный штаб изгнанника.

Кроме того, там обитали еще более низкие по рангу, но не менее преданные товарищи по изгнанию. Маршан, первый камердинер императора; Франческо Киприани, его метрдотель, и низшие служащие – егеря, лакеи, повара и т. д. – Пьерон, Сен-Дени, Новера, братья Аршамбо, Сантини, Руссо, Чентелини, Жозефин.

Все они жили поблизости друг от друга. Зачастую им не хватало элементарнейшего комфорта и удобств. Если помещение самого Наполеона было относительно сносным, то его приближенным приходилось жить так тесно, что, например, молодой Ла Сказ, живший с отцом в чуланчике, раздеваясь, должен был нагибаться и почти ползком пробираться на кровать – единственную у обоих! – до того были низки потолки! В первое время императору приходилось выходить после обеда, чтобы дать возможность своим офицерам пообедать в той комнате, из которой он только что вышел.

Солнце жестоко раскаляло черепицы Лонгвуда, поэтому там стояла невыносимая жара. Однажды, когда Наполеон пожаловался губернатору на эту духоту и пожалел, что вокруг домика нет деревьев, чтобы закрывать его своей тенью, Лоу ответил со злобной улыбкой:

– Не беспокойтесь! Деревья будут посажены!

Он хотел намекнуть этим, что пребывание императора в плену будет бесконечным.

Расходы на пищевое довольствие были огромными. Опубликованные цифры поистине приводили в изумление. "Неоднократно критиковались расходы на вино на острове Святой Елены. Однако последние были искусственно преувеличены, хотя, правда, императора окружало очень много лиц, и он приглашал к своему столу офицеров 53-го пехотного полка, стоявшего на острове Святой Елены, лично же он обычно довольствовался четвертью бутылки шамбертэна, разведенного водой.

К тому же, чтобы составить представление о том, сколько стоила жизнь на этом проклятом острове, достаточно почитать донесения комиссаров держав. Например, барон Штюрмер оставил нам интересные сведения на этот счет. Он жаловался князю Меттерниху на недостаточность получаемого жалованья и в письме к князю говорит дословно следующее:

«Расходы в первый год моего пребывания здесь достигли суммы в 4 470 фунтов стерлингов (около 40 000 рублей по тогдашнему курсу), причем я не задавал ни балов, ни обедов; только четыре раза во все это время за моим столом присутствовало 12 человек. А ведь я не расходовался на туалеты, так как взял с собой запас всего необходимого».

Говядина и зерно стоили колоссальных денег. Мешок ячменя стоил 30 шиллингов (около 14 рублей), баранина – около 7 рублей фунт. Квартирные цены соответствовали этому. За довольно-таки убогую хижину в деревне барон Штюрмер платил 158 фунтов стерлингов (около 1 500 рублей) в год!

Понятно, что из-за такой дороговизны Наполеону стоило больших денег прокормить свою свиту. Суммы, назначенной английским правительством на содержание пленника, было недостаточно и приходилось отправлять в лом императорское серебро. Вся посуда, что Наполеон привез с собой из массивного серебра, была сломана и переплавлена. Бертран выручил за это серебро около 200 тысяч рублей, что позволило изгнаннику чаще получать к столу свежую говядину и овощи.

Вот те «пиршества и лукулловы обеды», из-за которых роялистские писатели в свое время поднимали такой шум!

В обычные дни Наполеон обедал на маленьком столике в своей комнате. По воскресеньям он обычно собирал за обедом всех своих офицеров, с большим добродушием и даже веселостью председательствовал на этих семейных обедах, и можно было подумать, что он так же доволен своим существованием, как и тогда, когда задавал в Тюильри пышные пиры для королей и принцесс.

Покинутый, оставшийся без армии, без денег, брошенный как пленник на африканском утесе, не имея никакой надежды когда-либо вернуть утраченную власть, Наполеон оставался по-прежнему императором, и ничто не могло убить в нем царственное величие, торжествовавшее над всеми невзгодами, и никто из окружавших его близких лиц никогда не позволял себе отказывать ему в том почтении и уважении, к которому он привык во время своего царствования. В жалкий домишко в Лонгвуде, где водилось столько крыс, что по ночам они грызли обувь, к Наполеону входили с таким почтением, с такими же придворными реверансами, как и тогда, когда он во главе четырехсоттысячной армии победоносно переправлялся через Неман. Блеск, окружавший прежде его личность, не тускнел и теперь, Так солнце, скрывшись за горизонтом, все еще продолжает окрашивать золотом багрянца закатное небо.

И пленником Наполеон продолжал носить все тот же бессмертный серый редингот. В особенно торжественные дни он надевал зеленую стрелковую форму, всю изношенную, белые чулки и обычно держал в руках шляпу-треуголку. На груди у него красовался орден Почетного легиона, в руке была табакерка, которую он нервно сжимал и из которой время от времени брал понюшку табака.

В обычные дни на прогулки он надевал простой нанковый или пикейный белый костюм, который делал его похожим на плантатора.

Он подолгу диктовал мемуары, вечером слушал чтение, главным образом театральных классических пьес Расина, Корнеля, Мольера. Иногда он играл в шахматы с Монтолоном и на бильярде с Гурго.