Читать интересную книгу Иствикские вдовы - Джон Апдайк

Вдовы, храп… У Александры начало покалывать в голове и затылке. Словно мистер Муир проник в ее голову прежде, чем они смогли проникнуть — в его. Подруги решили, что именно он станет их жертвой, если они надумают совершить какую-нибудь шалость. В этот момент, в знак благодарности за смех, которым наградили его стоявшие в непосредственной близости слушатели, мистер Муир почувствовал, что должен пошутить еще; у него даже напряглось лицо, когда он попытался что-нибудь придумать, но не смог и, чтобы избавиться от всех, громко сказал:

— Обойдите вокруг. Не стойте на месте. Сходите в дальний конец, где еще продолжают доставать из-под земли отдельные фрагменты и мелкие осколки, это нелегко. В склепе номер два вы сможете увидеть раскопки в полном разгаре — муравьиная работа, как и всегда в Китае. Теперь можно делать снимки. Десять лет назад это было запрещено; у вас бы выхватили из рук фотоаппарат. Если бы вы приезжали в Китай так же часто, как я, вы бы ощутили, что паранойя спадает, с каждым разом она оказывается чуточку слабее. Скоро мы будем большими параноиками, чем они. Походите вокруг, посмотрите и поучитесь. Встречаемся через сорок минуту павильона колесниц.

Хотя мистеру Муиру — Эрику, как удалось выяснить Александре, — хотелось побыть одному, Александра и еще несколько человек, включая Сьюки и Джейн, остались рядом с ним, у ограждения, сверху разглядывая немного неровные шеренги глиняных солдат, шагающих им навстречу боевыми порядками и обращенных лицами на восток, откуда, как полагал император Цинь, в будущем могут прийти его враги. В бесстрастном молчании и неподвижности воинов таился оттенок угрозы. И вдруг в глазах Эрика Муира они начали двигаться — краем глаза он уловил едва заметное шевеление, какую-то деформацию, вроде как от пузыря в старом стекле. Нарушение прозрачности, ускользающее подергивание. У него защипало глаза, как от многочасового чтения, он снял очки и потер переносицу, чтобы прочистить мозги.

Александра вдохнула запах глины, исходивший от огромного склепа; вместе с ним в ноздри ударил запах коренастого тела лектора, который источали его подмышки и невидимые складки, где скапливался пот. Некоторые мужчины даже немытыми не имеют запаха, как ее первый муж Освальд Споффорд, другие же обозначают свое мужское присутствие острой смесью запахов кожи, лошадей, табака, виски и глины, как Джим Фарландер. Мистер Муир был из тех, чья плоть, пренебрегаемая им во имя интеллектуальных исканий, пахла застоявшимися секрециями и прогорклым маслом горящей за полночь лампы. Это был неприятный, но отчетливо мужской запах, напомнивший ей об утраченном полумире физической близости, о великом бесстыдстве и взаимопроникновении.

Эрик Муир снова надел очки. Не было никакого сомнения, что терракотовые солдаты двигались, они не размахивали руками, не переставляли ноги, не распевали походных песен, они надвигались, как океанские волны, вздымаясь, обрушиваясь вниз и откатываясь назад, при этом в лежавшей ниже холодной подводной бездне ничто не менялось. Их оружие — бронзовые секиры со сгнившими много веков назад деревянными древками — содрогались, будто они угрожающе размахивали ими, и теперь он слышал-таки песню, которую они распевали, следуя к месту бойни, где они будут убивать и их будут убивать, — ритмичные волны посреди шума толпы, замкнутые под крышей гигантского современного павильона, воздвигнутого над вскрытыми склепами. Пение продолжалось: да, ша, се, си — сражаться, убивать, кровь, смерть. Таков он, Китай, осознал мистер Муир, — тысячелетия резни, войн, голода, наводнений, пыток, погребений живьем, сдирания кожи с живых людей, работы, доводящей до смерти… И все же смертей никогда не было достаточно, чтобы избавить эту землю от бремени избытка населения. Армия продолжала маршировать, продвигаясь вперед и олицетворяя собой жестокую историю человечества.

«Уж не схожу ли я с ума? — подумал он. — Или это приступ групповой галлюцинации?» Он повернулся к женщине, стоявшей ближе всех, ею оказалась самая крупная и широкая в кости из трех старых дамочек, вдов, которые держались друг друга с какой-то прямо-таки зловещей привязанностью. Эта, вероятно, некогда была красавицей; какая-то самоуспокоенность таилась в абрисе ее губ, которые словно бы дразнила улыбка, игравшая между подбородком с забавной ямочкой посередине и носом с менее явно обозначенной впадинкой на конце. Казалось, женщина была безраздельно сосредоточена на терракотовой армии, а две подруги стояли у нее за спиной с закрытыми глазами, словно сконцентрировавшись на внутреннем видении.

Заметив его вопросительный взгляд и его волнение, женщина спросила:

— Что-то не так, мистер Муир?

— Нет! — односложно каркнул он, солгав.

Ей стало его жалко.

— Вам тоже показалось, что они двигаются? Мне показалось.

— Вам так показалось?

— Да, на какой-то момент. Сейчас они неподвижны. Должно быть, такой эффект достигается неким трюком — чем-нибудь вроде голографии.

— О да, — с облегчением согласился он. — Эти новые китайцы, они обожают всякие высокотехнологичные игрушки.

Их тур продолжился четырехдневным путешествием по Янцзы, через живописные узкие протоки, коим суждено было вскоре быть затопленными неумолимым человеческим прогрессом, потом — в Чунцин, где штаб Уксусного Джо Стилвелла[22] странным образом сохранился со славных военных времен в своей блеклости и скромности, далее — по реке Ли, вдоль берегов которой возвышались гигантские скальные лица, казалось, таившие в своих морщинах столбцы древних писаний, и где истощенные рыбаки, сидя на корточках и отталкиваясь шестами, гнали свои скользящие утлые лодчонки до самых Шанхая и Гонконга, перенаселенных, вытянувшихся вверх городов будущего, того будущего, когда в мире не останется ничего, кроме городов. Городов и пустынь с дрожащим над ними горячим воздухом, растапливающим ледники и земные полюсы в опустошительном глобальном потеплении.

Китай привел женское трио в восхищение. Каждый новый рассвет приносил какую-нибудь новую забаву, несколько новых достопримечательностей, расцвеченных свежими, словно бы еще не просохшими красками. Это обширное пространство земли извращалось под воздействием времени и страданий, но — если не считать нескольких официально разрешенных церквей, основанных здесь на протяжении веков усилиями отвергавшихся с презрением миссий, — осталось свободным от христианства, того христианства, которое преследовало ведьм с яростью, рождавшейся от необходимости приносить в жертву собственные желания. Здешний воздух был чист от этой конкретной истории, от деспотических призраков, вещающих о грехе и спасении, и забытые Богом женщины в своей дерзкой турвылазке чувствовали себя свободными.

II. По следам былой ворожбы

Знак сатаны лежит на наших удовольствиях; иначе мы не испытывали бы желания повторять их, даже пресытившись, до тех пор, пока они нас не пожрут. Посетив Китай, вдовы были готовы связать оборванные концы своей былой замужней жизни и начать с покаянием приуготовлять себя к могиле и загробному суду, однако, взволнованные сделанным во время зарубежной поездки открытием, что их могущество не иссякло, и не желая, чтобы проверенный союз распался и соучастницы по злодеяниям снова отдалились друг от друга, они оставались на связи с помощью электронной почты, писем, но прежде всего с помощью чудного средства связи, которым они в основном пользовались, живя в одном и том же городке, — телефона. За тридцать лет массивные бакелитовые аппараты семидесятых с их проводами, соединенными пайкой и маркированными разными цветами, сократились до помещающихся в фартучном кармашке серебристых сотовых телефонов с сигналом, который можно запрограммировать на любимую мелодию или беззвучную вибрацию. Невероятные тарифы на междугородные звонки, которые еще недавно заставляли абонентов американской телефонной и телеграфной компании «АТ и Т» тщательно следить за количеством наговоренных минут, съежились до ничтожных ставок «Веризон» или «Спринт», которые уменьшаются еще и тем, что в договор пользователя сотового телефона включается определенное количество бесплатных минут. Позвонить в Нью-Мексико, набрав цепочку цифр приобретшим проворность благодаря практике большим пальцем, стало так же дешево, как в Нью-Йорк.

— Лекса? — В интонации Сьюки слышалась неуверенность, словно она боялась получить отрицательный ответ на вопрос, которого еще не задала.

— Да, конфетка, что такое?

Не то чтобы жизнь Александры в Таосе была совсем уж пустой. Она начала работать на гончарном круге Джима, делая свои собственные горшки, чтобы пополнять запасы в магазине, медленно, но уверенно убывавшие за зиму по мере того, как залетные пташки с Востока и Среднего Запада декорировали свои новые дома в стиле, который они считали подлинно западным. Она пыталась ухватить стиль Джима, но под женскими руками глиняные стенки горшков получались более тонкими и требовали более мягких расцветок, чем использовал Джим. Да и ее общественная жизнь была на подъеме: ее пригласили стать членом консультативного совета Дома Мейбел Додж Лухан, и один из членов этого совета, краснолицый вдовец Уорд Линклейтер, скульптор, ваявший большие бронзовые фигуры представителей дикой природы Запада — койотов, американских зайцев, а особенно диких мустангов, — крупный мужчина с белыми усами и тщательно ухоженной кисточкой-щетинкой под нижней губой, положил на нее глаз. Он несколько раз приглашал ее поужинать, и ей нравилось, что во время этих встреч они оба, попивая красное вино, с любовью говорили о своих покойных супругах, а потом расходились по домам, слишком утомленные, чтобы заниматься чем-нибудь еще. Секс после семидесяти… Александра даже не хотела знать, существует ли он вообще. Когда она шутливо поинтересовалась, имеет ли название щетина на подбородке Уорда, тот покраснел и ответил: «Кажется, молодежь называет это „любовной щетинкой“», — но на том все и закончилось.