Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В автобусе послышался смех — несколько нервных, нерешительных, словно неверные огоньки в густом тумане, смешков, призванных польстить лектору; Александра усомнилась, действительно ли было произнесено слово «экзистенциалисты». Ее слух не становился лучше с годами. Но лектор, ловко сгибавший то одно, то другое колено, чтобы приспособиться к виляниям автобуса, нахмурился и настойчиво продолжил в манере, которая, как подумалось Александре, возможно, была экзистенциально безнадежной. Поднеся микрофон ближе к губам, он сказал:
— Факт состоит в том, что она так и не выполнила своего предназначения. Ни для Циня, ни для династии Мин. Маньчжуры перевалили прямо через нее или прошли сквозь провалы и основали следующую династию. Цинь швырнул об эту стену целое поколение — только представьте себе этих людей, сплоченных кровью, сломанными спинами и долгими бессонными от холода ночами, проведенными на грязном полу. Тем не менее его империя все равно рассыпалась. Сын, унаследовавший от него власть, с трудом удерживал ее всего четыре года. Цинь, как Кромвель, воплощает собой династию одного человека. Он принял титул Первого Императора в возрасте тридцати восьми лет и умер через одиннадцать лет после этого. Но он придал Китаю его прочную живучую форму: упорядочил письменность, систему мер и весов, денежную систему — это маленькое квадратное отверстие посередине монеты его изобретение, — установил ширину осей в колесницах. Он разделил империю на административные единицы и приструнил могущественные столичные роды. Он не был ни конфуцианцем, ни даосистом, он был законником и верил, что люди по природе своей порочны или в лучшем случае глупы, поэтому должны быть ограничены в правах и безжалостно принуждаемы к послушанию писаными законами. Он был тоталитаристом не по обстоятельствам, а по убеждению, по догме. Никакой индивид не брался в расчет, кроме него самого. Это был идеальный абсолютизм, после его смерти расколовшийся на воюющие между собой государства. Чуть позже мы увидим глиняную армию, вместе с которой он был похоронен. У него была чудовищная мания величия, но ее оказалось недостаточно, чтобы обеспечить неприкосновенность китайских границ. Как учит история, от варваров нет спасения. Они все равно в конечном счете побеждают. Энергия поднимается снизу, от изгоев и угнетенных, от тех, кому нечего терять. Это как вода в горшке, стоящем на огне: самая горячая образуется на дне и поднимается к поверхности.
— Он имеет в виду арабов, — прошептала Джейн в ухо Александре.
Китайский водитель, вероятно, устав слушать этот нечленораздельный усиленный микрофоном американский голос, сделал особенно резкий поворот, не притормозив.
Лектор затоптался на месте и чуть было не упал со ступенек, по которым пассажиры входили в автобус и выходили из него.
— Мы будем на месте через полчаса, — сообщил он в микрофон и уселся на свое место в первом ряду.
День начался под жемчужно-облачным небом, но к моменту, когда автобус припарковался и туристы потащились вверх по крутому земляному склону, солнце вышло из-за облаков и заразило все вокруг ослепительным блеском. Вдоль всей дороги, ведущей к стене, плотными рядами стояли лавки, торговавшие шелковыми шарфами, хлопчатобумажными майками с надписями, сделанными как китайскими иероглифами, так и латинскими буквами, а также со всякими безделушками: раскрашенными волчками, игрушечными акробатами, пластмассовыми и деревянными птицами, которые хлопали крыльями и чирикали на конце палочки, резными шарами, вставленными во множестве один в другой, миниатюрными пагодами, изображениями Великой стены, нарисованными на фарфоровых овалах или оттиснутыми на медальонах, — и все это сверкало на солнце. Хозяева лавок надоедливо взывали к шаркающим туристам, а некоторые выходили на дорогу, отчаянно суя какую-нибудь безвкусную и бесполезную вещь прямо в западное лицо, показавшееся обнадеживающим. Александра шла, не останавливаясь, отклоняя предложения назойливых продавцов сочувственной улыбкой. Джейн не давала себе труда улыбаться, просто делала резкие движения рукой, словно разгоняла роившихся у нее под ногами карликов. Сьюки нерешительно улыбнулась, с вежливым любопытством глядя на торговцев округлившимися глазами, поэтому все они вмиг собрались вокруг нее, что-то крича и вздымая кверху свои товары. Обе ее компаньонки сочли самым благоразумным продолжить движение вверх, к стене. Когда Сьюки, слегка запыхавшись, догнала их, на ней была конусообразная соломенная шляпа, завязанная под подбородком мягким красным шнурком. Мало того, в руках она держала еще две такие шляпы, которые тут же протянула подругам, чтобы те их надели.
— С-с-сьюзан Митчелл, — наставительно заявила Джейн, выделяя каждый слог, — помни о всех тех микробах и всей той мерзости, которая живет в них. Тебе не следовало даже прикасаться к ним, не говоря уж о том, чтобы их покупать. Здесь все еще распространен туберкулез. Люди повс-с-сюду плюют, я еще в аэропорту это заметила.
— О, Джейн, не будь такой болячкой, — беззаботно отозвалась Сьюки. — Когда мы еще попадем в Китай? Лекса, вот, возьми свою. Они просили пятьдесят за каждую, но отдали мне три за сотню юаней — около двенадцати долларов. Это же классика. Посмотри на меня, разве тебе не нравится? — Она кокетливо повертела головой так и эдак, потом сдвинула шляпу на спину. Ее длинные волосы, заправленные за маленькие уши, были бесстыдной имитацией былого оранжевого цвета; она стояла на границе тени, отбрасываемой Великой стеной, и ее челка вспыхивала на солнце.
— Очень нравится, Сьюки, — ответила Александра. — Но может быть, дело скорее в тебе, а не в шляпе?
Она надела свою — один размер подходил всем — и завязала пунцовый шнур под подбородком. В невесомой тени шляпы она почувствовала себя увереннее. Сквозь соломенное плетение просачивались солнечные пылинки. Джейн нерешительно последовала за группой, не попадая в ногу с сестрами по несчастью.
Чуточку задыхаясь, Сьюки говорила им:
— Как только я ее надела, остальные торговцы перестали меня донимать. Это было чудо.
Александра видела, как напряглись ее губы, усиленно ловившие воздух после этого небольшого подъема. Они оставались приоткрытыми: выпуская воздух, она старалась освободить и прочистить легкие перед следующим вдохом. Жалость стиснула сердце Александры, она сказала:
— Если ты слышала, что говорил лектор, то должна знать, что вся стена есть чудо — талисман длиной в десять тысяч миль от вторжения варваров.
Общий вид стены, открывавшийся с ее верхнего уровня, куда вели каменные ступени, — широкий коричнево-кирпичный дракон, змеящийся по горному хребту от одной приземистой башни к другой, — взволновал Александру и подарил ей то же ощущение легкости, парения в вышине, какое она испытала в Канаде, когда взобралась на пик Сэнсона. Когда-то в детстве она прочла в журнале «Рипли: хочешь верь, хочешь нет», что Великая Китайская стена — единственное творение рук человеческих, которое можно было бы увидеть с Луны.
Неподалеку на широком пространстве стены стояла будка телефона-автомата с табличкой, на которой на множестве языков разными буквами и иероглифами было написано, что отсюда можно позвонить в любую точку мира. Хотя вокруг толпилось множество народу, будка пустовала.
— Можем позвонить кому-нибудь из наших детей, — предложила Александра.
— Они не воспримут это как чудо, — ответила Сьюки. — Они живут в мире, где, когда звонишь в местный аэропорт, чтобы получить нужную информацию, слышишь чей-то голос из Индии, зачитывающий нечто с акцентом, которого ты не понимаешь.
— Мой старший сын, — подключилась Джейн, — играет в бридж по Интернету с партнерами, среди которых есть мужчина из Улан-Батора и женщина из Албании. Они разговаривают исключительно карточными терминами.
Александра попыталась вспомнить детей Джейн — у нее был страдавший ожирением мальчик, тощая девочка и еще двое. У девочки было вечно грязное лицо, а в зубных скобах всегда оставались кусочки еды. Ни одна из трех ведьм не была идеальной матерью — во всяком случае, с точки зрения сегодняшних одержимых родителей, которые никогда не выпускают своих чад из виду, даже на автобусной остановке на другой стороне улицы, но и по гораздо более либеральным меркам их куда менее осторожной эпохи, Джейн относилась к своему потомству со скандальным пренебрежением.
— Но мы — не они, — настаивала Сьюки, стараясь поддержать хорошее настроение в их небольшой компании. — Для нас Земля все еще огромна, правда?
Она подхватила спутниц под руки и, прижимая к себе, потащила вперед, сначала шагом, потом бегом, вниз, к следующей башне, где императорские воины несли караул, спали, готовили еду, оставляя видимые до сих пор, спустя века, следы сажи на стенах. За этой башней интерес немецких реставраторов иссяк, здесь стена была менее тщательно отремонтирована, а в сотне ярдов впереди и вовсе виднелся непроходимый вал битых камней, огороженный барьерами. Задыхаясь от бега и хихикая, они промчались, громко топая, мимо подозрительно смотревших на них других туристов и охранников с каменными лицами, чтобы успеть сквозь бойницы взглянуть на простирающуюся по другую сторону стены территорию нагоняющих ужас варваров-кочевников. Голубые горные хребты, каждый последующий менее четкий, чем предыдущий, сходили на нет, теряясь на горизонте в подернутом дымкой небе, где не было видно ни малейших признаков человеческого жилья, ни клочка возделанной земли. По другую, юго-восточную сторону, откуда они и приехали, каждый склон был прочерчен террасами и орошен, каждая долина окружала деревню, а склон, сбегающий от основания стены, был сплошь усеян дешевыми лавками и забегаловками. Это был Китай, чем только не изобилующий согласно Небесному мандату.
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг - Классическая проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Классическая проза
- Любезный Король - Мадлен Жанлис - Классическая проза
- Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник - Тобайас Смоллет - Классическая проза